Порог греха - Юрий Францевич Курц

когда он снова останется один. И слёзы тут как тут. «Стареешь ты, старый леший! Стареешь!»

Афанасию не терпелось сводить Алеся на охоту. Сам он умел промышлять зверя с подросткового возраста: натаскали отец и старшие братья. В таёжных деревнях это было делом естественным. Тайга кормила. Тайга определяла жизнь.

Афанасий метко стрелял из ружья и карабина, ходил в одиночку на добычу любого зверя, даже таких рисковых и непредсказуемых, как медведь и кабан. Бил из мелкокалиберной винтовки в глаз белку и соболя. Удачливо ставил на звериных тропах капканы, петли и другие хитромудрые самоловы. Этому промысловому ремеслу он хотел обучить и Алеся. Главное – показать, как это делается. Поймёт, запомнит. В тайге определится – опыт придёт. Но до середины ноября был чернотроп. Зверь в такое время чаще всего выходит на елани и поля, так как не до конца опавшая листва в тайге пугает его. А скрадывать зверя на открытом пространстве занятие бесполезное. Так, для удиру-мару!

По первому зазимку и пошли на охоту. Как и водится, ранним утром. Такое событие в жизни Алеся было впервые. И он переполнялся радостным чувством возбуждения. Шагая вслед за Афанасием, нет-нет да ощупывал патронташ, туго опоясывающий живот, нож в чехле на левом боку. Подлаживал ремень двустволки, приятно оттягивающий плечо. Ему не терпелось поглядеть в бинокль, который висел на груди. Иногда к Алесю подбегал в таком же радостном возбуждении Атас. Тот трепал его за морду.

Они шли вверх по реке. Снег покрывал лёд тонким слоем. С середины острым хиуском его уже сдувало к берегу. Идти было легко. Километров через пять Афанасий свернул с реки на ручей, впадающий в неё. Вскоре охотники оказались у подножья небольшой сопки с просторно росшими на ней высокоствольными и стройными деревьями, которые, казалось, подпирали собою небо. Едва охотники вошли под их разлапистую сень, запищали какие-то птички.

– Кедровки, заразы, – незлобиво пояснил Афанасий, – знак подают кому-то об угрозе. Дай-ка окуляры! – он остановился и долго оглядывал в бинокль глубину кедрача. Потом подманил к себе Атаса. – Рядом! Сидеть! Тихо!

Пёс послушно уселся у ног хозяина и навострил уши. Афанасий передал бинокль Алесю.

– Во-он в той стороне валежник. Посмотри!

Алесь увидел несколько стволов, сваленных непогодой и припорошенных снегом. Перепрыгивая с одного на другой, по упавшим великанам передвигалась козочка, чуть больше Атаса по размеру. Копытцами она сбрасывала снег и поедала мох, который густо покрывал старые подгнившие стволы. Тёмно-бурый окрас кабарги делал её почти незаметной на таком же фоне кедрача. Тревожные крики кедровок заставили кабаргу остановиться. Большие уши её настороженно поднялись. Чуть сгорбившись, она мгновение стояла, словно каменная. Потом, взметнув над валежником лёгкое тело, помчалась к скале, которая крутым уступом втискивалась в царство кедрового леса. Угловатые и острые камни беспорядочной осыпью чернели у её подножья: самое опасное место, чтобы сломать ноги. Но кабарга с поразительной ловкостью взлетела на них. Тонкие и сильные ножки уверенно несли её с камня на камень. Ни одного неверного прыжка! На одном из скальных выступов она остановилась: перед ней обрыв, за ним – другая скала.

– Теперь кабарожка наша, – глаза Афанасия плотоядно заблестели. – Подкрадёмся на выстрел!

Кабарга смотрела с высоты на охотников. Уши её беспокойно двигались. Уйти от опасности можно было только перемахнув бездну перед следующей скалой. Она поднялась столбиком на задних ногах, поджала к груди передние и прыгнула вниз. Пролетев тёмным комочком десяток метров, ударилась всеми четырьмя ножками в уступ скалы, размером с ладонь, и замерла. Один бок её прижимался к каменной стене, другой свисал над пропастью. Дальше ей прыгать было некуда: карниз с трёх сторон гладкой крутизной уходил вниз.

– Ну, Леська, принимаю у тебя охотницкий экзамен! – Афанасий снял со своего плеча карабин, передёрнул затвор, досылая патрон в патронник, и протянул Алесю. – Поменямся оружием!

Алесь заткнул за пояс варежки, взял карабин на изготовку.

– Под лопатку бери, – подсказал Афанасий, нацеленный и глазами, и всем нутром своим на добычу.

Бежали секунды. Затягивался выстрел.

– Не тяни время! – поторопил Афанасий. – Навёл на резку – и плавно спущай курок, иначе мазанёшь!

Мальчишка опустил руки.

– Не могу, дядя Афоня… Дрожат! Лучше вы… – пряча глаза, протянул карабин Алесь.

Афанасий уже проходил эту школу, правда, по возрасту на пяток лет помладше Алеся. Знает, как это непросто – первый раз курице голову рубить, чушке нож в горло всаживать, а бычку пулю в лоб. Живые ведь! Красивые!

Афанасий молча, но властно поднял руки Алеся с карабином.

– Без соплей.

Алесь выстрелил навскидку, почти не целясь. Кабарга дёрнулась всем телом и сорвалась с карниза. Когда охотники, преодолевая курумник, добрались до неё, кабарга была ещё жива. Хрипела, изо рта выхлёстывалась кровь. Голова елозила в розовой пене, а ноги судорожно подгребали снег под брюшко.

– Добить надо, – Афанасий достал нож из чехла, – штоб не мучалась. Да обдирать будем, пока тёплая.

Приказом сидеть отогнал Атаса, который норовил полизать расплывавшуюся по снегу кровь, присел возле добычи. Алесь закусил губу и отвернулся.

– Иди сюда! Смотри! Охотничек, едрёный корень! Жалостливый какой!

Каким бы сердитым ни был Афанасий, Алесь никогда не слышал, чтобы он матерился.

– Крови боишься? Лихотит тебя? Это потому што впервые и сытый, – поучал Афанасий, показывая, с чего надо начинать, снимая шкуру. – Вот поголодал бы недельку-другую – зубами бы сырое мясо рвать стал, как зверь! Не гляди на меня так. Не в укоризну говорю. Мясцо-то с удовольствием кушашь: и в натуре, и в котлетках. А оно вот как добыватся. Тыщи и тыщи лет! Рази же люди без него выжили б на свете? А? Ты как думашь? Так жизня устроена. Надо, сынок, надо. Я, конечно, без тебя обойдусь. Мне шкуру снять – минутное дело. Но ты уметь должон. Вот попадёшь в тайгу без всякого провианта – с голоду сдохнешь!

Стиснув зубы и преодолевая рвотный позыв желудка, Алесь взялся за нож.

Через полчаса, тщательно выкупав руки в снегу, он сидел у костра с нетерпеливым ожиданием, когда закипит в котелке вода: так хотелось поскорее глотнуть горячего чая и протолкнуть вязкий комок, который жёг грудь и запирал дыхание!

Афанасий разделал тушку кабарги. Отрезал несколько кусочков мяса Атасу, остальное завернул в мешковину и вместе со снятой шкурой привязал к поняге. Жарить свеженину, как заведено после убоя, он не решился: не хотел раздражать парня. Всё равно он есть не станет. В таких случаях муторность хорошо подавляет водка. Дарбалызнул граммов сто – и затрепетала душа в потворном соглашательстве с телом, всё