Порог греха - Юрий Францевич Курц

вылез из кабины.

– Мои ичиги понравились? – голос у лесника был молодой, сочный, никак не вязался с внешним обликом замшелого мужика. – Хорошо заплатишь – продам… Здорово, Катерина! – прокричал он, заглядывая за кабину, где гостья уже играла с собакой.

Несколько оторопев, Алесь мешкотно достал из-за пазухи письмо. Всю дорогу оно обжигало сердце. Тянуло посмотреть. Но мама всегда говорила: нельзя брать чужие вещи и читать чужие письма.

Лесник зажал листок бумаги заскорузлыми пальцами правой руки, погрузился в чтение. Левая в онемелом полузгибе висло покачивалась.

Сквозь пелену облаков начало пробиваться солнце. Лесник, прищурив один глаз, посмотрел в небо.

– Однако, вы погоду привезли – на ведро!

– Здорово, Афанасий! – подошла Катерина. – Письмецо амурное? Секрет?

– Куда там! От Полинки. Просит мальчонку на время приютить – позаботиться. Что за дело? Мне корысть – живая душа рядом! А то живу, как лешак: не с кем словом переброситься! Да и подмогнёт где: парень, я вижу, свойский. Ну, давай знакомиться! Дядя Афоня.

– Алесь.

– Как-как?

– Алесь.

– Что за имя такое? Девчоночье, вроде.

– Это белорусское имя.

– Ладно, – рубанул рукой воздух дядя Афоня, – буду я тебя звать Леськой. Не осердишься? А чё сердиться! Меня вон Лешаком зовут. Дык хоть как, пускай. Хоть горшком, да токо в печь пусть не суют.

Дядя Афоня улыбнулся глазами. Потом обнял Алеся.

– Давай я тебя с друзьями своим познакомлю: это перво-наперво! Атас! – подозвал он собаку, которая выжидательно сидела в сторонке. – Ко мне!

Пёс подбежал и посмотрел на Алеся внимательными глазами.

– Ты присядь, – посоветовал дядя Афоня. – И позови к себе, не бойся! Покажи, что ты ровня ему. Если ты хороший парень – сразу признает. Он умный – его не проведёшь!

Алесь присел. Атас, навострив чёрные ушки и чуть подрагивая хвостом с чёрным окончанием, обнюхал его со всех сторон.

– Можно его погладить?

Получив разрешение, осторожными прикосновениями ладони мальчишка погладил голову лайки.

– Вот и лады, – улыбнулся Афанасий, – раз не отпрыгнул, значит признал. А теперича другого семейника приманим.

Сунув два пальца в рот, Афанасий трижды пронзительно свистнут. Конь поднял голову и, ускоряя шаг, направился к усадьбе. Но более призывный и продолжительный свист сорвал его на крупную рысь.

– Еслиф ишо приложусь, галопом рванёт! – довольный собой, похвалился Афанасий.

Конь остановился рядом с хозяином. Раздувая ноздри, косил глазом на незнакомых людей.

– Как его зовут?

– Кауркой, – Афанасий похлопал ладонью по крупу. – Коней обычно по масти кличут.

Шерсть у Каурки была рыжая впрожелть, с того же цвета нависью – хвостом и гривой, заплетёнными в косы.

– Красивый! – восхищенно заблестели глаза у Алеся.

– Я его ишо даганом взял. Вырастил, сам объездил. Под седлом ходит и в телеге. Надёжа: на нём хошь пахать, хошь на охоту! Волчару или мишку учухает – не побежит без понужды. В чужие руки не дастся. Ты верхом-то ездить умеешь?

Алесь неуверенно кивнул.

– А дрова колоть? А из ружья стрелять? А рыбу имать? Э-э-э, паря, – потряс бородой Афанасий и отмахнулся рукой, – совсем ты к жизни не подлажен!

– Что-то умею, меня дядя Кар … меня учили дома, в деревне, – потупившись, ответил Алесь.

– Ну-ну, я же не в обиду, – заоправдывался Афанасий. – Не уметь – не грех. Грешно не учиться. А мы научимся! Так, Леська? – Афанасий привлёк к себе Алеся сильной правой рукой. – Была бы охота – всё сладится!

Хозяин окинул взглядом свою усадьбу.

– Емануха у меня там, в стаюшке. Ну энто посля, – и упёрся весёлыми глазами в Катерину. – Можат, в светлицу мою пожалуешь? Я днесь косульку стрелил – бухлёр свежий, утрешний! По стаканчику пропустим, – Афанасий подмигнул и зазывно дёрнул головой в сторону избы.

– Трудно отказаться, – охотно согласилась Катерина, – дорога дальняя, тряская – промялась!

Изба Афанасия только внешне казалась большой. Объём ей придавали сени, намного превышающие её размеры. В сенях стояли ларь с мукой, ящики с овсом и отрубями, железная бочка с водой. На дощатых стенах была развешана конская упряжь, верёвки, цепи, плотницкий инвентарь, берёзовые веники.

В избе, сразу при входе, – чугунная печь с железной трубой. К единственному окну, на подоконнике которого красовался ярко цветущий цветок герани, примыкал стол, застланный потёртой клеёнкой. По обе его стороны прижимались к хорошо струганным бревенчатым стенам два деревянных топчана: один голый, другой – с плоской постелью, прикрытой серым суконным одеялом.

– Ну, мойте руки, – Афанасий указал на железный умывальник в углу у печки, – и за стол, на топчаны!

Он суетился, расставляя алюминиевые миски и кружки, нарезая хлеб, репчатый лук кружочками, свежую капусту, раскладывая ложки и вилки.

– Давненько я к тебе не заглядывала, – Катерина окинула взглядом убогое убранство избы, две полки – одну с посудой, другую с рядком книг – и остановила глаза на небольшом портрете Хрущёва, вырезанном из газеты и помещённом в рамку.

– Года два, пожалуй, – ответил Афанасий, черпая поварёшкой и разливая мясной навар по мискам. – Не любишь ты меня, Катерина!

– А за что тебя любить? Время идёт, а ты никак не разбогатеешь!

– А знашь почему? В карты с государством играть не умею: никак масть не выпадат, козыри не идут!

– Не-ет, – смеётся Катерина, – не тому Богу молишься!

– В стране нашей вера дунькина, – отозвался Афанасий, сообразив, о ком идёт речь, – хошь не хошь, а молись, как скажут!

– Смело отвечаешь!

– Тебя бояться прикажешь?

– Всех надо бояться – так вернее!

– Я своё отбоялся! Можешь на меня настрочить! – усмехнулся он.

– Дурак ты, – вдруг обиделась Катерина, сожалея о том, что невзначай затронула эту больную тему.

– Вот-вот, – нашёлся Афанасий, – с дурака-то ничего и не возьмешь!

– Хватит, Афоня! Давай о другом!

Хозяин поставил на стол большую алюминиевую миску, наполненную с верхом кусками мяса.

– Ну, под такой закусон да с такими дорогими гостями и водочки дарбалызнуть не грешно!

– он разлил водку в кружки – свою и Катерины. – Тебе, – обратился он к Алесю, – кумекаю, ещё рановато, ты ешь давай!

Чокнулись, остановили дыхание. Правая рука Афанасия, в которой он держал кружку, на миг замерла, и Алесь заметил синюю наколку на тыльной стороне ладони: скрещённые сабли, на перекрестии – лучи восходящего солнца, уходящие концами на пальцы и венчающиеся маленькими звёздочками.

– Дядя Афоня, – не сдержался парнишка, – вы в тюрьме сидели?

Афанасий даже дёрнулся от неожиданности.

– С чего ты взял?

– Да вот на руке у вас.

– А-а, – догадался он, – колются, сынок, не токмо в тюряге, но и в армии. Быват, и в школах, по баловству.

– В ремесленных училищах, – добавила Катерина.

– И там тоже.

Афанасий хотел плеснуть водки в кружки по второму разу, но Катерина прикрыла свою ладонью.

– Мне