Порог греха - Юрий Францевич Курц

до полудня. Вздыхала, черкала, обижаясь на свою малограмотность и «писарьскую немощность». Отказалась от обеда и, боясь потерять подъёмной волны действия, направилась на главное почтовое отделение Лесогорска. Там попытала почтовых работников: как отправить очень важное для неё письмо, чтобы тот, кому адресовано, обязательно его получил и чтобы она знала, что он получил. Оказалось, всё проще пареной репы: отправить заказное письмо с уведомлением. И не шибко дорого, как опасалась тётя Поля, это стоило. Довольная собой, она вернулась в детский дом.

Алесь проснулся бодрым, со свежей головой и ощущением, что и не спал вовсе, но ходики на стене отстукивали седьмой час утра. Фаина Иосифовна уже хлопотала на кухне. Слышалось, как скворчала на сковороде яичница – любимая еда Алеся. Он выглянул в окно: в обморочном свете электрической лампочки, одиноко болтающейся на столбе, ветер взметал мокрую листву на дорожном асфальте. Людей не было видно.

На стуле горкой лежала одежда, заботливо приготовленная Фаиной Иосифовной. Он надел исподнее, мягкие, облегающие бедра и икры рейтузы, байковую рубашку, толстые трикотажные штаны, шерстяные, домашней вязки, носки и шерстяной свитер – всё по его росту, к восторгу души. Подумав, свитер Алесь снял и повесил на спинку стула: в комнате было тепло. Он пошёл на кухню, поздоровался с Фаиной Иосифовной.

– Умывайся, – улыбнулась она, – и за стол! Надо быть готовым к отъезду! Вдруг Катерина подъедет раньше намеченного часа?

Потом они завтракали, молча поглядывая друг на друга: Алесю не хотелось покидать эту тёплую и гостеприимную квартиру, а хозяйке – провожать его.

Тётя Катерина не опоздала. Фаина Иосифовна, беспокойно посматривающая на часы, услышала шум приближающейся машины, выглянула в окно и кивнула Алесю:

– Приехала! Одевайся, сынок!

Алесь надел новые кирзовые сапоги, несколько раз притопнул.

– Не жмут? – настороженно осведомилась Фаина Иосифовна.

– В самый раз! – восторженно отозвался он.

Она тщательно застегнула пуговицы на его тоже новой ватной телогрейке, подправила лыжную шапочку на голове.

– Не провожайте, пожалуйста! Застудитесь! – попытался ускорить прощание растроганный такой заботой Алесь.

– Нет, нет, – запротестовала Фаина Иосифовна, – сумка претяжеленная: поналожили туда всего… Давай-ка мы вдвоём!

Они взялись с двух сторон за ремни. Сумка была большая и действительно тяжёлая.

– Это что у вас? Атомная бомба? – улыбнулась тётя Катерина, помогая поднять торбу в кузов.

– Гостинцы Афанасию!

Собирала она их вместе с Полиной Григорьевной. Наскоро, но со знанием первоочерёдной необходимости человеку, живущему в тайге: несколько буханок городского хлеба, бутылку постного масла, несколько пачек байхового чая и коробков спичек, килограмм поваренной соли и два – сахару-песку, жестяную банку с керосином для настольной лампы или фонаря и главную отраду любого деревенского мужика – три бутылки водки, именуемые в народе «сучком», да два десятка пачек махорки.

– Ну, с Богом! – Фаина Иосифовна перекрестила Алеся, прижала к груди его голову. Вдруг спохватившись, достала из кармана пальто лист бумаги, сложенный вчетверо. – Вот письмо. Передашь Афанасию! Это от тёти Поли.

Она обняла Алеся ещё раз и разрыдалась, представляя, какой неведомый и тяжёлый путь ждёт ребёнка-сироту в этой холодной стране с безбожной властью, которая не в состоянии приголубить детей и стариков, потому что не умеет их любить и вряд ли когда-нибудь научится.

Тётя Катерина на этот раз выглядела не такой весёлой, как обычно. Шея её была замотана чёрным шерстяным шарфом.

– Ты чё же, оголец, мне позавчера-то не признался? – просипела она и, морщась, сглотнула слюну.

– Простите! Боялся я… Всех боялся! – и протянул ей свёрток: серый ситцевый халат и галоши. – Спасибо вам за всё, тётя Катерина!

Тётя Катерина бросила на тюк быстрый взгляд:

– Барахло это! Мог бы и оставить. Ну, коль притащил, сунь под сиденье. Когда и сгодится.

На ней была всё та же солдатская форменная одежда, только поверх гимнастёрки с расстёгнутым воротом и белоснежным подворотничком была накинута лёгкая телогреечка с прострочкой глубоких швов (такую надевали в холодное время года под шинель).

– Куда мы едем, тётя Катерина? – спросил Алесь, хотя был хорошо осведомлён тётей Полей.

– На лесной кордон. Лесник там – Афанасий, фамилию не помню. Хороший мужик. Я там бывала – райское место! Тебе понравится, – ответила тётя Катерина, разделяя слова с трудом и постоянно морщась. – Ты на меня не сердись! Сегодня я калякальщик никудышный: вчерась цельный день с бандурой своей провозёкалась – прохватило, видать… Горло вот распухло, ажно говорить больно! – и надолго замолкла.

День брезжил серый, холодный. Ветер дул прямо в лоб машине, а на поворотах бил в боковые стёкла палыми листьями и мелкими камешками. Он напоминал о надвигающемся ненастье: дожде или снеге, окончательном уходе тепла, приближающихся морозах. Нахохлившись, Алесь смотрел в окно, на плывущие рядом деревья и кусты, ещё не сбросившие до полного оголения наряды. Красивая, но однообразная картина глубокой осени утомила его, и он начал придрёмно клевать носом, теряя ощущение пространства и времени. Из состояния вялого полусна его вывел голос тёти Катерины:

– Ну вот… Почти приехали! Сейчас на заездок свернём, там спуск и елань.

Лесовозная, хорошо укатанная дорога осталась позади, машина нырнула в узкий путик, прорубленный в таёжной чаще, медленно покатилась по склону и выехала на голую равнину. Там, вдали, где елань снова утыкалась в тайгу, чернели какие-то постройки. Исподволь они вырастали на глазах, и вот уже различалась изба с притыком сеней, маленький домик, стожок сена, огороженный неошкуренными пряслами и прикрытый сверху корьём. Возле него стояли телега и сани с задранными к небу оглоблями. У дороги пасся конь. Он поднял голову, настороженно прядя ушами, и, не почуяв опасности, принялся выщипывать зелень, ещё не до основания побитую ранними заморозками.

Из дома вышел человек. От его ног встречь машине покатился белый шар.

– Собачка Афанасия, – улыбнулась тётя Катерина, сбросила скорость и опустила стекло кабины. – Здравствуй, мой милый, здравствуй, мой хороший!

Пёс бежал рядом, смешно натопырив колечко хвоста, и бросал быстрые взгляды на нежданных гостей.

– Умница! Он зазря глотку драть не станет, как глупые деревенские шавки!

Машина остановилась рядом с лесником, затуманив его сизой гарью выхлопных газов. Он замахал рукой, словно отбиваясь от целого роя полевых ос. Но даже по заросшему густой чёрной, с проседью, бородой лицу так, что и губ не увидать, было понятно: хозяин улыбался и был рад гостям. На нём был длиннополый брезентовый дождевик с капюшоном, в распахе которого виднелись изрядно поношенная клетчатая байковая рубаха и синие галифе. На ногах красовалась обувь из чёрной, хорошо выделанной кожи – юфти, с мягкими подошвами и высокими голенищами, перехваченными под коленями узенькими ремешками. На обувку Алесь и обратил внимание, как только