Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - Денис Горелов

новом месте; именно тогда иноотдел ГПУ горстями рассыпал людей по интересующим заморским столицам. Эйтингон, Орлов, Дейч, Зорге, Волльвебер да и сам великий Максим Максимыч Исаев натурализовались аккурат в те мутные и благодатные годы. Столь мощная инфильтрация агентуры была фантастическим, но разовым успехом национальных спецслужб, уравновешенным разветвленной сетью недовольных в России. Вторая мировая фактически обессмыслила засыл в СССР специально обученных офицеров: число россиян, замаранных изменой и готовых на новую, исчислялось сотнями тысяч — зачем было подвергать соотечественников риску засыпаться на произношении и незнакомстве с фильмом «Слон и веревочка»? На случай провала своих мы элементарно лишились обменного фонда: кому за кордоном интересен погоревший изменник?

Мир (да и мы за ним) системно переходил на цивилизованную вербовку полезных иностранцев посольскими офицерами с дипломатическим иммунитетом. Исключение составляли немцы, имеющие в качестве главного противника носителей родного языка. Штази и организация Гелена по старинке внедряли своих через границу двух Германий и менялись разоблаченными — очевидно, их каналом и пришлось воспользоваться в ситуации большого размена.

Абель (урожденный Вильгельм Фишер) вернулся в Москву «слоном» — преподавателем разведшколы и консультантом по особым вопросам. Желающие могут видеть его под своим именем в прологе «Мертвого сезона» — правда, в седом парике. Сегодня речи усатого дядюшки в черном о борьбе людей доброй воли с наиболее варварскими способами ведения войны мало кого заинтересуют — для тех же, кто понимает, важно не «что говорит», а «кто говорит». В случае перерастания корейской войны в мировую Абелю надлежало возглавить всю диверсионную деятельность в США — по штабам, складам и аэродромам с удлинненной полосой для тяжелых бомбардировщиков. Сдал его пьющий связник — результативность гуверовского ведомства сильно преувеличена пиаром; это Пеньковского наши взяли сами.

Пауэрса сбили над Свердловском при совершении разведполета над «закрытыми» городами: фотосъемку со спутников еще не наладили и летали на сверхвысоких вне зоны досягаемости советских ПВО. Системы совершенствовались, новые ЗРК С-75 вполне «досягли» — и разведка получила долгожданный кадр для равноценного обмена.

Только финального взгляда в упор двух достойных противников, как в «Мертвом сезоне», не получилось. Человеколюбивые американцы меняли на «зубра» всякую шантрапу. Вместе с Пауэрсом за Абеля ушли два дурака-студента, приехавшие в СССР агитировать против советской власти.

1962. Смута

Селовики

Как деревенское Политбюро расстреляло город Новочеркасск

2 июня 1962 волнения в Новочеркасске были подавлены войсковой операцией.

Второй раз после Темиртау пролетарское государство стреляло в рабочих.

Смерть Сталина взорвала плотину, искусственно сдерживавшую село в своих границах. Массовая миграция в города была названа скачковой урбанизацией — гигантские объемы переселенцев исторически нуждались в своем лобби на самых верхах. Летом 53-го в результате дворцового переворота (убийство Берии) к управлению пролетарской диктатурой пришел колхозник.

Все его действия у руля державы были сродни поведению депутата из глубинки, тупо и нудно продавливающего интерес родных палестин.

Немногие задумывались, в какой степени аккордное строительство дешевого жилья обеспечивало крышей именно непритязательных новых горожан и насколько решение о нем было вызвано их прямыми интересами. Первым это заметил Юлий Райзман в «А если это любовь?» — о давлении общинной, лицемерной сельской морали на молодых ребят из новостроек. Проход парочки из рощи сквозь строй осуждающих кумушек был абсолютно деревенской мизансценой — русский сход тащил за собой на «новую улицу» аграрные предрассудки, упорно отрицая городское privacy. Печатная дискуссия в виде злобной статьи «А если это не любовь?» и блестящего ответа «А если даже это не любовь?» были искрами, высеченными из столкновения двух миров — косного сельского с приватным городским.

Паспортные послабления 53-го впервые создали в институтах конкурс и проблемы для городских соискателей. Базовая подготовка людей «от сохи» была не ахти — но им благоволили приемные комиссии; зачастую не зря.

Начались деревенские проза и кино. Читать про овины было скучно, и аграрным боянам дали негласную фору в виде сексуальной свободы. Эротический градус сельских сочинений всегда был на порядок выше городских — то у Белова кто-то в женскую баню подглядывал, то у Алексеева председатель за подводу в город брал натурой, с большими подробностями. Задолго до «Любви земной» в популярном фильме «Сердце не прощает» председатель гулял от жены к вдовушке, а в «Простой истории» Мордюкова, притиснув Ульянова жарким боком, говорила историческую фразу «Хороший ты мужик, секретарь, — но не орел».

Масштабные городские волнения 62-го были также следствием аграрного управления, затеявшего перенос издержек модернизации с деревни на город. В мае ЦК и Совмин резко подняли закупочные цены на сельхозпродукцию — что естественно обернулось и скачком розничных цен на продовольствие. В целом по стране обиду проглотили — а в Новочеркасске она совпала со снижением расценок на градообразующем заводе электровозов. Город вздыбился. Зачинщиков ночью приняли. Город штурмом взял милицейские участки и отбил своих. Горком забросали камнями. На шествиях несли портреты Никиты с крайне неприличными дорисовками. По митингу открыли огонь (24 убитых) да в довесок кинули 7 смертных приговоров подстрекателям. В политбюро, принимавшем решения по Новочеркасску (тогда оно звалось президиумом), городских было двое — Косыгин и Шверник (оба питерские). Все прочие от Жукова до Суслова родились в Калиновках-Стрелковках-Чернобаевках Тьмутараканского уезда.

Править Никите оставалось два года, и он, будто чуя последний нонешний денечек, жег напропалую. Впереди были погромы творческой интеллигенции, ядерная загогулина в Карибском бассейне и смерть Кеннеди — единственного оппонента, способного без резких движений разрулить Никитин гопак. России, которая со скрипом, воем и надрывом вен все-таки стала жить по-городскому, больше не требовался настырный селянин с присловьями, семечками и отцовским наганом. Новые песни придумала жизнь — а он все заводил свою похабную частушку под одинокую гармонь.

Новочеркасск был последним, кто заплатил за эту тяжкую и так до конца и не завершившуюся ассимиляцию деревенского уклада.

В последнем горбачевском политбюро городских была уже половина.

Прогресс, да?

1964. Пионерия

Дынин и дети

К 50-летию фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен»