Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - Денис Горелов

нашему коридору», «Как я вас перевербовал за пять минут, хе-хе-хе-хе-хе», «Пархатые большевистские казаки», «Хайль Гитлер, друзья!» — все это весьма грело народившийся мидл-класс с его тягой к черному юмору. А чтоб он не очень-то веселился и не забывал, о ком речь, Мюллера вводили в действие рывком, без кителя, перед повешенным вниз головой телом («Было много работы по Праге»). Иначе офис на Принц-Альбрехтштрассе совсем уж превращался в театр Сатиры. А тут еще директор фильма начудил с массовкой. Принадлежа, как все организаторы кинопроизводства в СССР, к юркой и веселой нации, которую почему-то особенно не любили в рейхе, подгонял он в кадр друзей и родню. Когда в подземной тюрьме гестапо двери стали открывать эсэсовцы с лицами, которые ни один расовый тест не пройдут, Лиознова взорвалась. У нее у самой было такое же, да и Броневой, и Табаков с Визбором не годились в истинные арийцы. Только Смоктуновского им там не хватало для полной дружбы народов.

Проходы по коридору, лукавые мудрствования и отвлеченные толки об устройстве человеческой души следовало по числу серий наполнить саспенсом, риском и ритмичным барабанным боем. Штирлиц превратно оценил рукопожатность нацистских бонз и сунул голову в петлю, пытаясь интриговать с Шелленбергом против неведомого сепаратюги, а тот ему непосредственный босс. Плейшнер оказывался штатским растяпой, ставя под удар все расклады Ставки. Айсман докапывался до умелой нейтрализации немецкого атомного проекта. Холтофф разыгрывал подставу и получал коньяком по башке. Борман вполне мог принять за аналогичную подставу всю антигиммлеровскую интригу неизвестного «преданного члена партии». С Мюллера бы сталось не вычислять крота, а просто грохнуть подозреваемых поголовно, и только заботы о послевоенном жизнеустройстве сыграли в пользу Штирлица. А тут еще эта Катя, прости господи, Козлова с ее неуместной демографической активностью.

Топор ходил за Штирлицем поминутно, Лиознова со сценаристом Семеновым оперировали в логове врага в лучших традициях Генштаба РККА: синие стрелки, фланговые контратаки, стратегические резервы и дерзкие комбинации периферийных фронтов, чередование жесткого пресса на психику с лирикой-человечинкой. Так еще ж надо было и амурной линии подпустить для взыскательных домохозяек. Бесконтактная встреча с женой в трактире «Элефант» и двусмысленные подцензурные переглядки с Габи Набель (знаем-знаем, Штирлиц в Ставку апельсины приносил, а Светличная к нему вечерами пианино слушать бегала) создавали дополнительный градус напряжения между двумя харизматичными блондинками.

Образ утеплили сверх всякой меры. На глазах миллионов штандартенфюрер СС мягко, но твердо превращался в Христа в логове фарисеев. Любил детей, собак, профессуру и не умеющих ходить на лыжах пасторов. Держал руку над пархатыми большевистскими казаками. Подносил узлы погорельцам. Не давал физику изобрести атомную бомбу. Посещал мессы и чуть не выгнал из храма Кальтенбруннера. Устанавливал баланс в Европе. Насылал на родину грибные дожди. Шел на крест — и по коридору, и в конце. Убивал Иуду (Христос бы так не сделал, но иногда надо себя заставлять).

А еще — складывал из спичек ежика, славил Эдит Пиаф, шесть раз смотрел «Девушку моей мечты» и пек в камине картоху на день Советской Армии и Военно-Морского Флота.

Вот как, как это могло не вылиться в серию анекдотов с хитрым лигвистическим подвывертом?

Из абсолютно божественного:

«Б…и», подумал Штирлиц. «Штирлиц», подумали б…и.

Они тоже Его узнали.

Анекдоты довершили превращение фильма в двенадцатипесенный сказ о том, как высшие силы победили абсолютное зло.

Пусть даже его носители так задорно милы, а сын неба так много и безостановочно курит.

1951. Спорт

А Баба-Яга — против!

60 лет олимпийскому спорту России

Считается, с большим спортом мы порядком затянули, чрезмерно кичась изоляционизмом. Увы, на деле все обстояло наоборот: это большой спорт увяз в господских фанабериях и потому тридцать лет выводил нас за скобки. Конец опале пришел 23 апреля 1951 года.

Олимпийское движение в конце XIX века воссоздавалось с единственной целью воспрепятствовать растущей демократизации спорта и вернуть ему белые брюки, то есть ауру аристократической забавы для избранных (сам термин «спортклуб» этимологически восходил к закрытой ложе для состоятельных господ). Затем и был выдвинут классовый ценз — постулат «любительства», подразумевавший не липовую трудовую книжку на энском заводе металлорежущих изделий, а дисквалификацию спортсмена, уличенного в состязаниях на деньги. Таким образом, к стартам допускалась исключительно элита, которой фамильные состояния позволяли отдать себя спорту как высокой идее, светскому развлечению, не связанному с низкой корыстью: стриженые лужайки, щегольская форма, дорогой инвентарь и мальчики для клюшек. Строгие псевдоблагородные правила сигнализировали джентльменам: вы среди своих, можно не чиниться. Слабые межгосударственные связи и отсутствие профильных чемпионатов мира, чьи демократические результаты тотчас развеяли бы весь олимпийский снобизм, сильно облегчали задачу. Раз в четыре года на Олимп съезжались легкокрылые боги с богинями порезвиться и посудачить о своем.

Все изменила мировая война. Власть религии пала, власть власти пала, спесь лучших семей обесценилась. Чемпионаты по лыжам, футболу-хоккею, гребле затмевали родовитые игрища, вытесняя их из зоны интереса (как с олимпийским футболом: кого сегодня в здравом уме волнует олимпийский чемпион по футболу?). Старты со свободным допуском давали рекорды, дотянуться до которых элитные кружки часто не могли; «любительство» стало формальным. Советская сторона вполне готова была выставить своих атлетов, но уж от нее по-настоящему воротили нос: дипотношения-то установили всего с 1926-го, довольно с вас и того. Наши не настаивали, пользуясь преимуществами изоляции: легко ж в своем болоте быть главной лягушкой. Редкие контакты энтузиазма не добавляли: десятилетиями помнилась серия разгромов, учиненных лучшим футбольным клубам СССР гостевой командой басков (очевидно, в книге и фильме «Вратарь» под “лучшей командой Запада Королевские буйволы” подразумевались именно они — только результат был не в нашу пользу). Два мира, две системы занимались двумя похожими, но разными спортами.

Все опять изменила мировая война. Гитлер превратил СССР из региональной в планетарную державу. Страна впервые заложила на верфях мирового тоннажа и вооружения флот (оттого у нас в первой половине века и была самая страшная морская пехота, что суда тонули в первом же сражении). В 46-м был открыт первый советский космодром Капустин Яр. В 45-м большая подборка фильмов участвовала в единственном на тот момент Венецианском