Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - Денис Горелов

фестивале (рожденный год спустя на периферийном курорте Канн мы опрометчиво проигнорировали). Так и до спорта дошло. Зимняя и летняя Олимпиады-48 прошли без нас[5], но их, по большому счету, следовало бы аннулировать: ни в Санкт-Мориц, ни в Лондон не были приглашены немецкая и японская команды, что было явным попранием всех олимпийских норм. Дисквалифицировать целую страну за «политику» — такое обычно и зовется неспортивным поведением.

Первая наша Олимпиада-52 сложилась для дебютантов удачно: в командном зачете мы пропустили вперед только американцев (и тем, и другим перед стартом давали жесточайшую идейную накачку, но взаимоожесточение только подняло средние результаты, то есть пошло общему делу на пользу). По результатам футбольного проигрыша злым югославам разогнали базовую для сборной команду ЦДКА, но через семь месяцев умер Сталин, и клуб обратно согнали, недолго ребята бедствовали.

В целом ХХ век ознаменовался тотальной демократизацией человеческих занятий: производства (конвейер, профсоюзы, восьмичасовой рабочий день), войны (первая в истории сплошная линия фронта, поголовная мобилизация, оружие массового поражения), образования (всеобщее и обязательное среднее), искусства (кино, телевидение, поп-музыка).

Сопротивляться интенциям века спорт не мог никак.

1956. Ха-ха

В джазе только дедушки

«Карнавальная ночь», 1956. Реж. Эльдар Рязанов

— Есть установка весело встретить Новый год.

(Огурцов)

Первые бесхитростные голливудские мюзиклы изобиловали зеркальными полами для степа, дураковатыми живчиками-конферансье с розой в петлице и кордебалет-батареями близнецовых девушек моей мечты с мощными ляжками размера «Диги-диги-ду, я из пушки в небо уйду». Родоначальники жанра, не морочась, переносили на экран бродвейские постановки — и лишь великий Басби Беркли использовал новые операторские возможности, открыв съемку кордебалета сверху и заставив его слагать калейдоскопические орнаменты имени синхронного плавания. Фильмы-ревю, разбавленные десятком реплик о пути к славе безработных артистов-неудачников, без затей назывались «Бродвейская мелодия-29», «Бродвейская мелодия-36», «Бродвейская мелодия-38» и так до 40-го — а ведь была еще серия «Золотодобытчиц».

Эпигонский советский мюзикл шел тою же натоптанной тропиночкой. За период малокартинья у всех, кто не занимался историческими колоссами о славе русского оружия и назидательными драмами о зазнавшемся комсомольце, потихоньку руки отсохли от штурвала. Выдумывать нечто оригинальное, не обкатанное на кремлевских концертах и летних курортных эстрадах было боязно — даже сам Александров снимал среди бутафорских березок донельзя славянофильские шоу на полянке, что уж говорить о других. Хрущевский фильм-ревю использовал схему, казавшуюся бородатой уже на «Волге-Волге»: смехачи, плясуны, художественные свистуны и прочие самородки с кустарными инструментами едут в столицу на конкурс эстрадных дарований. Причем если в александровском кино основное время занимает дорога и репети-петиция, тут сразу начинают с худсовета и худрука, оправдывающегося по телефону перед своей мегерой, жеманницей генеральских статей и нерусских кровей. В ту пору она была главной мишенью сатиры — большая крокодила, захомутавшая бесхребетного бобра-ответработника. Ей назло плясали, трубили и ходили колесом ложкари, лилипуты, чечеточники в сомбреро, юные чтицы в белых носочках, джаз-банды в широких штанах и прочая филармоническая шушера, передразненная в «Необыкновенном концерте» (который сегодня смотрится выдающейся пошлостью именно потому, что предмет пародии давно усоп и ассоциаций не вызывает). В дополнение к дарованиям по зеркальным же полам маршировали слоны советской песенной сатиры с гигантскими карандашами и авторучками на ремне, а Клавдия Шульженко в темно-вишневой шали обращалась с мещанскими романсами к кремлевским звездам. Обшучивали все это советские Пат и Паташон — Тарапунька и Штепсель, поднявшиеся на малороссийских шуточках типа «хибатрохи-дуже-сало». Жанр был столь архаичен, что отголоски его сохранились лишь в нескольких дошедших до конца века фильмах: «Веселые звезды» (1954), «Мы с вами где-то встречались» (1954), «Штепсель женит Тарапуньку» (1957), «Девушка с гитарой» (1958). Из перечисленных эстрадных типажей Райкин остался в спросе единственный — поэтому «Мы с вами…» крутили не только в падкие на ретро времена, но и в позднесоветскую осень на Первомай, сразу за телеспектаклями «Принцесса Турандот» и «Проснись и пой».

Молодой документалист Рязанов в 56-м сделал с умирающим жанром то же, что его герои Гриша Кольцов и Леночка Крылова — с отчетно-выборным огурцовским «Голубым огоньком». Споил до лезгинки, напихал за пазуху голубей и шутих, набил вокальными номерами в стиле будущего КВН и включил ответственному топтыгину громкую трансляцию.

Крайне дальновидным ходом оказалось приклеить шоу к новогоднему вечеру. Дело в том, что эстрада поздних 60-х была насквозь тамадической, проще говоря, питейной: комики, затейники и закавказские певцы через слово предлагали опрокинуть рюмочку за спутник, за великую дружбу и взаимопонимание, чокнуться и снова налить чего-то там искристо-игристо-золотого. Со временем повальная праздничная пьянка привела к образованию второго выходного на опохмел — 2 января, 2 мая и 8 ноября, и трезвые головы принялись аккуратно, но настойчиво укорачивать алкогольные здравицы, снисходительно относясь только к новогодним попойкам. Тут-то и оказалось, что не менее фривольная, чем остальные, рязановская комедия ничуть не противоречит новым и вполне разумным требованиям.

Режиссер позаимствовал у Голливуда ходячую джинкеллиевскую модель «два друга, шансон и подруга» (вскоре перенятую «Неподдающимися» и «Королевой бензоколонки»). Трое готовят шоу, девушка берет ухажеров под ручки крендельком, но сердце не отдает никому, зато представление выходит на славу. В наследство от папаши Александрова им достается потрясающе тупой бюрократ Огурцов, готовый все на свете за-руководить и расширить квартет, а также артист и режиссер Андрей Тутышкин с басней «Зачем на бал пришел медведь» (в «Волге-Волге» прославленный ролью друга товарища Шульберта дирижера Алеши, а через четверть века — постановкой рекордной по кассовым сборам «Свадьбы в Малиновке»).

Главная же Долли новогоднего праздника, смешная девчонка Людмила Гурченко, пела про пять минут на фоне гигантских часов и серпантинок — на пару десятилетий вперед даря коронный номер всем институтским, заводским и учрежденческим «огонькам». «Эти огромные часы были буквально везде», — клялся главный культуролог советского времени Леонид Парфенов, и нет оснований ему, провинциальному самородку, не верить.

Так что непревзойденным поставщиком хитов для новогоднего телеэфира Рязанов стал аж за 20 лет до прославившей его в этом качестве «Иронии судьбы».

В «Старых песнях о главном — 2» фильм опрометчиво обошли стороной. Жаль, не догадались пустить песню о Танечке в исполнении трио «Лицей» —