Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский

Самоубийца

По комнате он прошагал всю ночь,от двери к окнам, снова до порога.Но сердцу стало хуже. Не помочь.Ну, успокойся, сердце, хоть немного.

Он вышел ранним утром. Был туман,вся зелень в майской кутерьме звенела.Весна звала и веяла дурман,и голова кружилась и пьянела.

Но взгляд его в себя был обращен,глазам незрячим в мире всё не любо.Ознобом странным был охвачен он:кривился рот, дробь выбивали зубы.

Он капюшоном, как крылом, прикрыллёд синих глаз, их пламя голубое(тут ветер набежал, туман поплыл.Ну, успокойся, сердце, что с тобою?).

На что же синие глаза глядят?Какую бездну эта гладь скрывает?От белого тумана слепнет взгляди к бездне: «Поглоти меня!» – взывает.

И солнце, окропляя эшафот,отрубленною головой восходит.Предмет холодный в руки он берет...«А стоит ли?» – нежданно мысль приходит.

Критикам

Пишу. А больше – что сказать мне?Так – буквы заношу в тетради...В строю военном не шагать мне,не числюсь в МОПРе на окладе.

Пишу. Я рифмодел, художник.Люблю людей, их век короткий.Я, в общем, то же, что сапожник,но – время на моей колодке.

Я стягиваю, точно дратвой,слова, что с ходу не сольются:восторг и боль, посев и жатву.И это – вклад мой в революцию.

Не поступлю наперекор яни партии, ни «Инпрекору»,но стих – он не статья спецкора,не Станде с Гемпелями споры.

Людская радость, счастье, горе —мой матерьял, моя статистика!Друзья – вот строф моих подспорье,их кровь живая, а не мистика.

Стихи – писать или читать ихгоразд порой и неученый,лишь нужен ум особой стати,диалектизмом оснащенный.

Пусть дар меня на день оставил —ведь «отклоняться» тоже нужно,я чту первейшее из правил:ничто людское мне не чуждо.

Как ни старайся, всё не так им —тем, кто стихов не понимает.Меня ж стихи ведут в атаку —стихом люблю, стихом страдаю!

Да, эти песни жить хотели,как ветер жив, пока он дует.Стих хворый не достигнет цели,а мертвый – прихвостень буржуев!

И надо слушать без иронии,чтобы проникнуть в сердце семени.Стих сдан – теперь он в оборонеот критиков, цензур и времени.

Город

От бойни жижа течет из кюветана грязную улицу мерзкой лавой.Шныряют по городу до рассветавор, проститутка, филёр и легавый.

По ратушной площади мимо централасвой груз повезли золотарь с живодером,в борделе труба граммофона взыграла,жрут «монопольку» филёр с сутенером.

Под утро, собрав по шинкам и малинам,в участок доставят шальную ораву,и – в зубы тычком, и дубинкой по спинампройдутся, потешась, филёр и легавый.

Рожу распухшую свесит день-висельникнад вереницей домов и лавок.В городе – те же: нож и сифилис,вор, проститутка, филёр и легавый.

Вам, спящим, бац в окна – ставни ограда льмещанским сердцам и шкуры по́рам? —мой стих, что наутро сожрут, как падаль,филёр вместе с цензором и прокурором!

Охранка

Гнали в Ратушу нас под стражейиз Охранки, ведь это близко,пальцы мазали чёрной сажей,чтобы на карточке их оттиснуть.

Там фотограф затвором щёлкал:в профиль, в фас, в шляпе и без,а потом вели всю пятёркудо Охранки, в обратный рейс.

Надо будет скорей вернутьсяв тот притон, грязный и гадкий,и забрать в музей Революцииещё свежие отпечатки.

Пригодятся в будущей схваткерук следы на казённом бланке:надо знать, чьих же пальцев хваткапридушила филёров Охранки.

Ненаписанные стихи

Чей это всхлип или тихий смешоктам, во тьме заоконной?Вот он опять, этот странный стишок,так и не сочиненный.

Только уснешь – разгоняет сонструнный, серебряный звон,а за окном нарастает гул —грозный, со всех сторон.

Лбом о стекло ледяное – шарах!– Кто там? Не видно ни зги...Мягко во мраке крадется страх,молча сужает круги.

Звезды блеснули, не слышно вдализвона и гула,только тревога туже петлигорло стянула.

Звезды блеснули хищно и зло —демон стоглавый.Ночи расплавленное стеклоструится лавой.

Выбежать прочь и завыть как пёс:песня моя убита!Вон она, сброшена под откос,кровью залита!

Это она кричала в ночи,в окошко билась...Не надо, сердце, молчи, молчи,тебе приснилось.

Просто донесся чей-то смешок,просто во мрак заоконныйснова ушел этот странный стишоктак и не сочиненный.

Поэты

День голода, огня, чумыидет на нас в огне столетий.Поэзии свободной дети,что можем мы?

Из берегов выходят воды,тоска теснит нам грудь.К распутью, друг свободы,и выбери свой путь!

На нас идет беда —жестокая история:жгут села, рушат города,громят лаборатории.Мгновенно расползаетсяв развалинах зараза,народ бежать кидается,отравлен газом.Когда, тупы и бледны,чудовища лезут на свет,становятся ох как нужныслова!Твоё слово, поэт!

Хор I

В страшный час помолимся сновапока не в бездне, а в яви.Да вострепещет виновный.Бог нас оставил.

Хор II

Ни вины, ни бога не знаем,нам неведом страх пораженья!В руинах живут дела, иразум ведет к свершеньям!

Хор I

Злые орды, как вороны,Знамён полотнища рвут.В какую рвануться сторону?Мир кровью залит по грудь.

Хор II

В нас меры и эталоны.Души ясны.Это нашей знамёнакровью красны.

Хор I

Словно царь Иксион,отдан мир на мученье.Сядь, Судия, на трон.Свершись, Откровенье!

Хор II

В нас есть и сила, и воля —потоп остановим плотиной.Засеем голое полеи выстоим – мы едины!

* * *

Волшебные и колдовские,в своей лазури утонули.Несчастие глаза такие:приснились раз, – все сны спугнули.

А как назвать их? – Висла? Гопло?Печаль славянская в них плещет.Слеза скатилась и просохла,а в них огонь купальский блещет.

Как две весны, где льда обломки,пруды, где неба слишком много,и в берегах, до самой кромки —и восхищенье, и тревога.

Нырнуть бы в синий ад плавучий,чтоб захлебнулся от тоски я.Пускай обворожат, замучатглаза такие колдовские.

* * *

В тучах крыльями блистаем.Там орел – наш горний брат —дарит нашей смелой стаемир, что грозами объят.

Вдаль, туда, за океаны,где неведомые страны,грозен путь!В вышину, где стратосфера,где не воздухом, но веройдышит грудь!

Летчик, бурями живущий,в те края, где рая кущи,дальние моря,снежная заря, —смело мчится,чтоб, как птица,там блеснуть.

Ввысь – к звезде путеводной,хоть в пучине холоднойсмерть нас ждет!Нас об этом просиланаша юная сила,сердца взлет!

* * *

«Человек это звучит гордо», —сказал покойный Максим,а меж тем: тут колотят в морду,говоря, что ты сукин сын.

Что же делать такому сынуза решеткой НКВД?..Так помолимся мы матерщинойпотускнелой алой звезде.

Февраль 1940

Скитальческая армия

Там, на Ухте, на Сосьвекорабельные высятся сосны,могучи, красивы и рослы.Изо всей мы их силытопорами косили —не для Польши, нет: для России...

Добывали мы угольблиз Полярного круга,и сплавляли мы лес на Печоре,и гнала нас недоляна распутья, на поле,в тайгу, в тундру, за горы, за море...

Туго было нам, братцы,но нельзя было сдаться,подобало держаться нам твёрдо.В лагеря или тюрьмы,как на фронте на штурм, мыпо-солдатски шли, с честью и гордо.

Нынче в теплой кантине,при вине и дивчине,вспоминаем, как где-то на Ладогетиф нас и маляриякосяками морили,как в дороге нас тысячи падали.

К счастью, вырвались мыиз зимы Колымы,Воркуты, и Читы, и Тобольщины.Через море Каспийскоеи пустыню ливийскуюпрямиком продвигаемся в Польшу мы.

К аравийской границеподвезут амуницию,в карабины патроны мы вставим...Танки в ряд, артиллерия —и победы феериягрянет в бранях нам после скитаний!

Польский город Багдад

Ну не все ль равно, что сплошьв картографии все ложь?И без Ро́мера известно,повторять я это рад:в мире чудное есть место —польский городок Багдад.

Если ты в него пролез,видишь минаретов леси арабов тьму в Багдаде.Но родной вдруг слышишь лад:«Пан капрал, бакшиш. Поладим?» —польский городок Багдад!

Хочешь смейся, хочешь плачь!Что ни день, то польский матч,или польский театр живучийпосещает этот град.Здесь у вас знакомых куча —польский городок Багдад!

Ты в кафе зашел на миг,просто кофе пить привык,и задел когото: «sorry».А в ответ: «пошел ты в зад!»,словно на родном просторе.Польский городок Багдад!

К сожалению, есть там«Polish Major Town»[21],так напейся: завтра, может,все в кутузку угодят.И ничем вам не поможетпольский городок Багдад.

Где-то ведь на свете естьэтот город или весь?Воеводство? По́вят?Я не знаю. Но подрядткнешь в кого-то – «По́ляк».Польский городок Багдад!

* * *

Всё нам, солдатам, едино,вражья пуля зацепит – ну что же:отмерят малость земли намгде-то на бездорожье.

Всё нам, солдатам, едино,тут точный подсчет бессмыслен,сколько отмерят земли намна восток и на запад от Вислы.

Мы сами, солдаты-хваты,штыком ли, ножей ли лезвиями,прорвёмся – до Вислы и Варты,до Балтики, до Силезии!

Потолкуем без шутоко Вильне, Кшеменце и Львове;не уступим и Новогрудок —Адам, лови на слове!

Нас давят – мы одолеваем,их силища, а мы вольные...Шагаем, шагаем, шагаем,живые и павшие воины!

Ни Урала, ни Колымы(хватит, наездились в гости!) —хотим мы польской зимы,чтоб грела польские кости.

Кто враг нам, того поразитштык наш в самое сердце.Пасть духом нам не грозит —мы будем биться до смерти,будем биться по смерти...

Eine Nachtausgabe[22]