Миссис Больфем - Гертруда Атертон

у своего друга, Алисы Кромлей, незначительные подробности о жизни Миссис Больфем так же, как и описание сцены в «Загородном Клубе». Они надеялись добыть достаточно фактов, чтобы на них базировать сенсационный процесс, не заботясь о вердикте присяжных. Не следует, однако, заключать, что эти блестящие и деятельные молодые люди жаждали крови. Они знали, что если даже миссис Больфем совершила преступление и будет вызвана на смелое признание, то все же более, чем вероятно, что она выйдет здравой и невредимой, и ни в коем случае тут не было основания ожидать, чтобы женщина ее лет, положения и внешности была отправлена на «электрический стул». Но это те самые молодые люди, быстрые и изобретательные, которые фабрикуют газеты, читаемые нами два раза в день. Это они пишут столбцы «новостей», которые мы только просматриваем, если они скучны (думая про себя, что пора переменить газету), или пожираем, не думая о неутомимости и ловкости лиц, ежедневно доставляющих нам глубочайшие душевные переживания. Иногда немного более яркая искра жизненности или глубины чувства вырывает у нас возглас – «как хорошо написано», ни минуты не заставляя задумываться над тем, что один только хороший стиль не создаст газету и что за сообщением, которое только волнует нас, были часы, а может быть недели, безостановочного распутывания клубка или блужданья по следу в темноте, где смерть могла угрожать за каждым поворотом. Репортеры обязаны снабжать новостями животрепещущего характера пресыщенную публику, а так как пищей служат главным образом человеческие слабости и преступления – что удивительного, если репортеры становятся циниками и не церемонятся, отыскивая нить к загадке. Это, во всяком случае, обещает им многочисленные статьи, полные сенсации и тайны.

Даже в момент «зарождения» дела Больфема, эти молодые люди уже знали, что оно будет богато возможностями, и чуяли, что тайна разъяснится не тогда, когда арестуют местных политиков. Им были известны взаимоотношения, социальные и родственные, в таких старых, честных общинах. Но раскрыть тайну было «свыше их сил» и путем доказательства от противного, подгоняемые собственным желанием дать читателю лучшее, что есть на рынке, они пришли к мысли о миссис Больфем.

Все двое суток они яростно выслеживали ее. Между прочим, им стало известно, что она была специалисткой по стрельбе в цель. Но был ли у нее револьвер дома? В «Загородном Клубе» она хранила револьвер, из которого стреляла для спорта, но проверить слух, один из многих, будто у нее был револьвер еще и дома, для защиты от воров, было невозможно.

По их настоянию Фиппс, начальник местной полиции, неохотно согласился допросить ее в этом отношении – только для формы, как он ее уверял. На это она кротко ответила, что револьвера у нее не было никогда. Начальник извинился и удалился. Он сам был из уважаемой, брабантской семьи и ужасался при мысли, что подозрение могло коснуться своим крылом члена почтенного, старого сословия. Он был всеми уважаемый, старый человек, к тому же республиканец, никогда не одобрял Давида Больфема и не раз только из уважения к доброму имени Эльсинора воздерживался от его ареста. Например, неделю или две назад, когда Дэв, при всех, подбил глаз Билли Гомп. И в конце концов оба они были из Эльков и за разговорами провели не мало часов в удобных комнатах клуба. Наследственность, обстоятельства и гордое презрение к виски низкой марки вызывали в них потребность, «держаться друг друга, что бы ни случилось». Начальник не питал любви к миссис Больфем, так как она слишком часто замораживала его чувства, но она была «гордостью Эльсинора», и он готов был защитить ее.

Миссис Больфем никогда не приходило в голову, что она может навлечь на себя даже мимолетное подозрение, и поэтому револьвер по-прежнему лежал в кармане ее автомобильного пальто. Немедленно после посещения начальника полиции, она унесла револьвер в свою рабочую комнату, заперла дверь, заткнула замочную скважину и погребла оружие в глубинах старого дивана. Она много раз поправляла его своими длинными, сильными пальцами, и ни у кого не могло явиться подозрения, что эта старая вещь, еще времен первых Больфемов, была ее сообщницей. Все это она проделала с надменным отвращением, но инстинкт самосохранения не чужд также и самым гордым людям, и она имела смелость сознаться, что на это ей понадобилось нечто большее, чем мужество.

Убийство произошло в субботу. К среде все, связанное с преступлением, было уже пережито, и она чувствовала себя и выглядела такой молодой, что была способна начать жизнь снова, как свободная и счастливая женщина. Ее траурные туалеты были восхитительны.

Она решила принять репортеров, чтобы покончить с этим. Они осаждали усадьбу – никакая стража не могла изгнать их – сидели при входе в дом, врывались в кухню и так часто звонили у главного подъезда, что мрачная Фрида могла ежеминутно потребовать увольнения. Мистер Коммек говорил, что ей придется сделать как то, так и другое, и наконец она согласилась.

Было пять часов, когда репортеры были допущены в обширную старомодную приемную, с нововведениями, не отвечавшими общему стилю.

Подобно многим женщинам, миссис Больфем обладала удивительным вкусом в отношении туалетов, но для создания благородного семейного очага у нее не было ни воображения, ни подготовки. Уже давно «домотканые паласы» были изгнаны, но заменившие их ковры были безличны и банального рисунка. Плюшевый «гарнитур», хотя и не был продан, но был наново обит прочной, «матерьей для мебели». Этажерка еще стояла в одном из углов. Стол посредине и камин были мраморные, хотя украшавшие камин восковые фигуры уже лежали на чердаке. Обои, переклеенные только в прошлом году, были незаметные, бледно-коричневатого цвета. Всё-таки, это была уютная комната, так как в ней было две качалки и три удобных кресла, а на маленьком столике, в стороне, стояла корзинка с работой миссис Больфем. На мраморном столе, посредине, стояла действительно художественная лампа. Занавески подходили к мебели.

Десять репортеров приехали из Нью-Йорка, трое из Бруклина, трое местных, были еще четыре корреспондента из Брабанта. С утра еще прошел слух, что миссис Больфем примет журналистов, и все они были налицо. Те, кто не был на «работе», были честно извещены остальными. Но от женщин они скрыли этот поход. Ни одной из сестер-плакальщиц не было в этой стремительной веренице, возглавляемой Джемсом Бродриком из «Нью-Йоркских Утренних Новостей» и появившейся в среду, в пять часов, в гостиной старого дома Больфемов.

Фрида возвестила, что ее миссис придет «вниз скоро», и Бродрик немедленно отдернул занавески на четырех высоких окнах и поставил для Миссис Больфем удобный стул так, чтобы она была