Миссис Больфем - Гертруда Атертон

встала.

– Право, джентльмены, я согласилась видеть вас вовсе не с целью распутывать загадки. Но, конечно, вы знаете лучше меня, наемные убийцы оперируют, обычно, парами. Я убеждена, что мой муж (она похвалила себя, что «мой бедный муж») был убит одним из подобных типов, нанятым его политическими врагами. Так как больше я не могу сказать ничего интересного, если вообще вы нашли в нашем интервью что-либо достойное заинтересовать широкие круги Нью-Йорка – я прошу вас извинить меня.

Молодые люди вежливо встали.

– А у вас нет револьвера и никогда не было?

Она откровенно засмеялась.

– Вы стараетесь притянуть меня к убийству?

– О, нет, уверяю! Только в случае, подобном этому, следует заглянуть в каждую щелку. Я надеюсь, вы не думаете, что мы были грубы?

– Я только пришла к заключению, что самые благовоспитанные люди, которых я когда-либо встречала, надеются обвинить меня в преступлении. Если бы я не была так терпелива, я бы уже давно оставила вас. Прощайте.

И снова, такая естественная в своем возмущении, она выскользнула из комнаты с гордо поднятой головой.

Молодые люди покинули дом и собрались в своем любимом, «салуне», в отдельной комнате, позади общего зала. Минут двадцать они заботливо восстанавливали свидание, те, кто записывал, исправляли пробелы памяти, справляясь у тех, кто предпочитал только слушать и наблюдать.

Бродрик и многие другие были твердо убеждены, что она укрывает кого-то другого. Наименее опытные также решительно заявляли, что ни одна преступная женщина, многократно сбиваемая допросом, не могла бы так, «отразить» нападение. Она «говорила и поступала, как невинная».

– Она прекрасно поступала, – сказал Бродрик, – но раз и навсегда я убежден, что это ее дело. И все же, сделала она или нет, придется разузнавать и выведывать. Дело, мальчики, слишком крупное, чтобы его бросить, чертовски крупное, и она сама уже «некто» в глазах публики. Она – единственная, на кого падает хотя бы тень подозрения, единственная, чей арест и процесс будут поддерживать интерес.

– Но скажите, – это прервал самый молодой из репортеров, – я считаю довольно низким взваливать преступление на женщину, весьма вероятно невиновную, на даму, держать ее месяцы в тюрьме, подвергать суду за убийство. Допустим даже, что она будет оправдана, но клеймо будет на ней всю жизнь.

– Не будь чувствительным, сыночек, – спокойно сказал Бродрик. – Сентиментальность в этой игре – для побежденных. Когда поживете подольше, как мы все, то будете знать, что в девяти случаях из десяти самое простое решение загадки – самое верное. Больфем пил и в пьяном виде проявлял свой буйный характер. В лучшем случае, это было животное. Она должна была его ненавидеть. Стоит только взглянуть на нее. У нас все данные, что она его ненавидела и что ее приятельницы знали это. Два года назад она думала о разводе и отказалась от этого, боясь потерять свое положение в этой трущобе. Представьте ее себе. Она горда, как чёрт, и крепка, как гвоздь. В тот день, в клубе произошла безобразная сцена, он публично оскорбил ее. Она ее так тяжело восприняла, что не могла остаться. Бьюсь об заклад, она отравила свой лимонад и вовремя убрала его прочь. Она из таких, что обдумывают почти все. Да, почти все, конечно. Иначе она никогда бы не придумала наспех истории, что сама его выпила, у нее было бы наготове предположение, что его выпил один из соседей. Эту путаницу надо всё-таки доказать. Это только перст, слегка указывающий на нее. Что нам надо доказать и доказать быстро, это, что ее не было дома во время убийства.

– А вы бы хотели видеть ее на электрическом стуле, – пролепетал молодой Лоринг.

– Великий боже, нет. Нет ни малейшей опасности. Женщины такого сорта не попадают на электрический стул. Если даже ее присудят к небольшому сроку, я буду возглавлять петицию, чтобы ее освободили, хотя она не в моем вкусе, и я гонюсь только за хорошей статьей на первой странице.

Он обернулся к Райдеру Брусу из «вечернего издания» его газеты. – А вы поухаживайте за этой немкой-служанкой. Она нас всех терпеть не может, так как мы представляем подлинную американскую печать, которая не сочувствует немцам. Я это понял и не верю, что она так глупа, как кажется. Думаю, она кое-что знает. Мало есть служанок, которые не могли бы порассказать, а на следствии она отговаривалась незнанием, потому что едва не умирала от боли и хотела скорее избавиться. Ладно, сегодня ей вырвали зуб и по крайней мере она не так отвратительна, как была; поэтому, начинайте, старина. Ее надо обойти и поскорее. Можно испробовать и деньги, если надо. Нельзя терять и дня. Разузнайте, чего ей хочется больше всего. Наверное, послать на фронт своему возлюбленному нечто более существенное, чем рукавицы или бинты. Понимаете?

– Я понял вас, – мрачно сказал молодой Брус, – вы подцепили меня, потому что я блондин с круглым лицом и могу сойти за немца. Хотел бы я родиться итальянцем. Приятное занятие «крутить» любовь с такой… Ну, все равно, сделаю.

– Славный вы мальчик. Хорошо. Покамест! У меня свои приемы, расскажу потом. Может быть, это еще и не приведет ни к чему.

13

Бродрик шел медленно по Эльсинорскому Авеню, перебирая в памяти некоторые мимолетные впечатления; в то же время его деятельный ум искал нити, которые могли бы их соединить.

Он взглянул на часы. В семь его ждали у Кромлей, к обеду. Было семь без десяти минут. Тем не менее он пошел еще медленнее, с глазами, устремленными вниз, с нахмуренным лбом.

В воскресенье днем он провел часа два с Алисой Кромлей. Сначала она противилась его желанию говорить исключительно о всех перипетиях убийства, но когда он обратился к ней, как к «доброму старому малому» и напомнил, что истинные люди прессы всегда действовали заодно, она, наконец, описала сцену в клубе, в день, предшествовавший смерти Больфема, и показала рисунок, сделанный ею благодаря ее большому присутствию духа. Бродрик заметил мельчайшие подробности этого беглого, но выразительного наброска: грузная фигура у входа в зал, легкая карикатурность черт лица которой и ее движение вперед ясно свидетельствовали как об искусстве художника, так и о состоянии, в каком находился изображенный; напряженные фигуры людей, толпившихся кругом; приближающаяся фигура миссис Больфем с неподвижным и страшным лицом группы женщин и девушек в позах, полных тревоги и отвращения.

Но, когда он сделал движение, как бы желая спрятать рисунок в карман, она вырвала его, и он только пожал плечами, убежденный, что, конечно, может уговорить её в случае