Миссис Больфем - Гертруда Атертон

на длинную, тенистую аллею. Его романтическое «я», еще более придавленное и ревниво оберегаемое, одобряло возможность мечтательного вечера с девушкой, чей образ на минуту промелькнул перед ним. Но он быстро изгнал его и зондировал свою память, чтобы найти в Роше ту точку, которая, он это знал инстинктивно, восстановит недостающую связь. Он нашел ее после минуты напряженного внимания. Рош принадлежал к тем людям, которые любят не женщин, но женщину. Сама его дружба с Алисой Кромлей была доказательством, что он не интересовался ею самой, как девушкой.

Зная Роща, как он его знал, он чувствовал, что быстро приближается к фактам. Алиса, по внешности скорее похожая на женщину, не устояла при постоянной близости и выдала себя. Рош увидел, что его стремление не быть таким одиноким ложно истолковано и, честный до щепетильности, быстро стушевался.

Но почему? Алиса была бы прелестной, деловой женой. Она была из тех слишком умных девушек, которых безбрачие делает нервными и непостоянными, но брак и материнство убивает все эти безумства раз и навсегда – из нее вышла бы великолепная жена. Он думал, что она как раз та, которая может увлечь Роша, которого он считал разборчивым и придающим большую цену хорошей, старой брабантской крови. Кроме того, это было время, когда Рошу недоставало постоянной дружбы с женщиной, блестящей, передовой, но непременно женственной – он уже подметил некоторые указания. По-видимому, Алиса не подошла к тайному идеалу Роша – «вполне желанной женщины» – и не затронула той жилки романтизма, которую он пытался похоронить под пыльными томами Свода Законов. Какая же женщина отвечала всем его запросам, и нашел ли он ее?

Бродрик вспомнил какое-то рыцарское возбуждение в голубых глазах Роша, то появлявшееся, то исчезавшее, когда они говорили о миссис Больфем, хотя в памяти репортера и не осталось никакого определенного слова из всего сказанного Рошем. Эти глаза вспомнились Бродрику теперь, в темноте аллеи, – глаза молодого и пылкого человека, каким был и он сам, и ему почти почудилось, что в них он увидел образ женщины.

Он вернулся к своему впечатлению о миссис Больфем, которую видел сегодня в первый раз, и старался беспристрастно разглядеть ее: красивая, чарующая женщина для человека, как Рош – идеалиста с ограниченным опытом. Причудливая, гордая, приветливая, но чрезмерно расчетливая.

Казалась не старше тридцати лет, но должна бы быть старше – он вспомнил некролог покойного – в нем говорилось, что его семейная жизнь длилась что-то около двадцати лет. Может быть, она была его второй женой, но нет, да это и не важно. Рош был как раз из тех, кто влюбляются в женщину старше его, если она молода по внешности и так целомудренно-прекрасна и неприступна, как миссис Больфем.

Он станет идеализировать даже ее годы, сравнивая смутный соблазн девичества с ее глубиной и невозмутимостью.

Если мужчина романтик и влюблен, он непременно верит в бездонные глубины женской души, цинично размышлял блестящий репортер, – и миссис Больфем как раз подходит к типу женщины, не имевшей за всю свою сорокалетнюю жизнь сокрушающей любовной интриги, чем она и вызвала страсть идеалиста типа Роша, всегда погруженного в работу.

Миссис Больфем и Дуайт Рош… Бродрик, стоявший теперь совершенно неподвижно в нескольких шагах от Кромлеев, свистнул. Мог ли Рош сделать этот выстрел? Бродрик вспомнил, что Рош упоминал, будто провел вечер в Бруклине по делам. Он яростно покачал головой. Насколько это зависело от него, у Роша никогда не потребуют представить свое алиби. Он не верил, чтобы Рош сделал это и ни минуты не задержался на этой мысли. Рош не был из тех, кто мог трусливо убить, хотя бы даже ради женщины. Если бы он хотел убить его, он впутался бы в избирательную суматоху, заставил бы хвастуна – Больфема грозить ему оружием, и тогда сам успел бы выстрелить вдвое скорее.

Бродрик восстановил недостающее звено, но более, чем когда-либо был убежден, что это было дело рук миссис Больфем. Его работа для вечера была «выкроена» и без дальнейших задержек он появился в дверях дома вдовы Кромлей,

14

Ужин был окончен, и Бродрик и мисс Кромлей сидели в ателье, позади дома. У миссис Кромлей были ее собственные гости, и так как Алиса осуждала вошедшую в поговорку вульгарность манер американской дочери по отношению к своей глуповатой матери, то всегда в присутствии своей матери стушевывалась на задний план, чтобы придать больше значения миссис Кромлей и дать ей возможность быть первым и главным лицом – тем более, когда у нее самой был интересный посетитель. Алиса, со времени своей унизительной ошибки с Дуайтом Рошем, с еще большей страстностью придерживалась установленных ею законов поведения. Хотя они и не были написаны кровью, как законы жизни, но все же служили ей вехами.

В ателье преобладали зеленовато-оливковые тона, и везде были разбросаны художественно исполненные рисунки. Раньше чем сесть в удобное кресло, возле печки, Бродрик осмотрел наиболее поздние из них и с явным удовольствием одобрил.

– Продолжайте, Алиса. Если вы согласны, работа в «Новостях» обеспечена для вас со следующего месяца. Вы удивительно усовершенствовались в изображении позы, в чем прежде были слабы. Мисс Лойс, наша художница для отделки рисунков, в будущем месяце выходит замуж. Вам придется начать с этого, а потом, если представится случай, можете «прыгнуть» и повыше. Алиса кивнула выразительно. – Давайте мне работу и как можно скорее. Мне все равно, что это такое, но я хочу работы и как можно больше. Это не только потому, что хочу использовать свою энергию, но я уже истратила на уроки и другое все, что могла.

– Я позабочусь. Вы не из тех, которые выпрашивают. – Бродрик обрезал сигару и, не говоря ни слова, рассматривал тонкий профиль хозяйки. В первый раз еще он заметил, что она потеряла тот небольшой запас мяса, который покрывал ее мелкие кости, и что румянец вспыхивал на ее щеках, цвета слоновой кости, только в минуты, когда разговор возбуждал ее. Но несмотря на все, она была красивее, нет, более привлекательна, чем прежде, потому что в ее лице было больше глубины. И несмотря на свою нежность и тонкую восторженность, для его критического мужского вкуса она была слишком нетерпелива и слишком склонна, во время умственной работы, безудержно проявлять свою личность.

Ее веки были слегка опущены, что могло означать утомление, но придавало истому и таинственность ее странным оливковым глазам. Румяный рот, с короткой верхней губой, на его вкус, был слишком мал, но в чертах лица появилась