Миссис Больфем - Гертруда Атертон

корреспондентов в уменье отличать ложь.

– О, я его сама выпила. – Она нахмурила брови, как бы желая что-то припомнить. – Когда я услышала на улице шум, когда я услышала, что они говорят «следователь», я поняла, что произошло что-то ужасное и побежала вниз. Тогда, вдруг, я почувствовала слабость и вспомнила о лимонаде с бромом и аммонием. Я побежала в столовую и выпила его – к счастью.

– А что случилось со стаканом?

– O! – Теперь миссис Больфем была окончательно возмущена. – Как могу я знать это? Или даже кто-нибудь другой. Вскоре после этого Фрида стала галлонами изготовлять кофе и без сомнения принесли также и виски от Эльков. Кто мог обратить внимание на стакан?

– Фрида клянется, что не видала его.

– У нее память хуже, чем у всех горничных, служивших у меня, а это много значит.

Мистер Бродрик посмотрел на нее с восторгом. С каждой минутой он доверял ей все меньше, но все больше сознавал, что имеет дело с нешаблонной женщиной, и радовался предстоящему им умственному поединку. Остальные молодые люди следили напряженно, с затаенным дыханием, и миссис Больфем теперь вполне понимала опасность своего положения. И как железо в тигеле преобразуется в сталь, так в эти страшные минуты ее характер получил стальную законченность.

– Хотите узнать еще что-нибудь?

– О, ах, да. Пожелаете ли вы сказать нам, что вы делали после того, как уложили чемодан и отнесли его вниз?

– Я вернулась наверх, в свою комнату, и приготовилась идти спать.

– Но ведь до возвращения мистера Больфема прошло добрых пятнадцать минут. Он возвращался от Коммеков, дом которых около мили отсюда. Было замечено, что вы успели снять только платье. Разве было мало времени, чтобы лечь?

– Для мужчины – нет. Но мне надо было расчесать щеткой волосы – раз пятьдесят, если хотите подробностей, – небольшой массаж перед сном. Кроме того, я хотела после ухода моего мужа сойти вниз, чтобы запереть дверь.

А! Восхищение молодых людей увеличилось. Они холодно не одобряли ее, хотя бы только за недостаток женской привлекательности, что мужчины, особенно молодые и примитивные в своей поверхностной психологии, считают за личное оскорбление. Они не верили ни слову из того, что она говорила, и она сама, и ее грядущая судьба не возбуждали в них даже зародыша симпатии, но все они великодушно признавали ее «чудом».

Мистер Бродрик попробовал выстрел наудачу.

– А в это время вам ни разу не вздумалось выглянуть в окно, по направлению к роще?

Миссис Больфем была в нерешительности только долю одной минуты, а затем вернулась к своей политике – «не знаю ничего».

– Зачем бы я это делала? Конечно, нет. Там все было тихо. У меня нет привычки по ночам осматривать усадьбу из окна. Вполне достаточно обойти нижний этаж перед тем, как запереть дверь.

– Но ваше окно было темно, когда люди прибежали от Гифнинга, после выстрела. Они это хорошо помнят. Вы расчесываете свои волосы и массируетесь в темноте?

Миссис Больфем откинулась в своем кресле с покорным видом жертвы, думающей, что разговор с опытными корреспондентами будет длиться весь вечер.

– Нет, но я иногда сижу в темноте. Я уже сказала вам, что намеревалась сидеть полураздетая – до ухода моего мужа. Мне не хотелось читать, и я чувствовала себя утомленной. Так как вы все так хорошо знаете, вы, вероятно, догадались, что после того тяжелого случая в клубе я немного поплакала. Я не слишком часто плачу, и глаза мои горели.

– Но вы ведь простили своему мужу?

– Я прощала ему и прежде много раз. Предполагаю, что вы знаете и это.

– Миссис Больфем, правда ли, что года два тому назад вы замышляли добиться развода?

Теперь ее глаза вспыхнули гневом.

– Вижу, что мои добрые друзья занимались сплетнями. По-видимому, вы интервьюировали решительно всех в городе.

– Да, почти. И вы, к тому же, не учитываете, что последние четыре дня Эльсинор – скорее всё графство Брабант – не говорил ни о чем другом, кроме этого дела.

– Я думала о разводе некоторое время, но никогда не говорила об этом с ним и, как только сама обсудила все, сейчас же отбросила эту мысль. Во-первых, развод противен тем принципам, в которых я была воспитана, а во-вторых, мистер Больфем, в своем роде, был хорошим мужем. Каждая женщина несет род тяжелого креста, мой, мне думается, был легче, чем у большинства. Несчастье в том, что мы, американские женщины, ждем слишком многого. Я так основательно отбросила эту мысль, что в действительности совсем о ней забыла.

– Ах, да, мы думали, что вы могли видеть, что кто-то прячется в роще и пошли вниз, чтобы разузнать. Это был другой выстрел наудачу, и Бродрик надеялся, что это «клюнет».

Миссис Больфем думала, что кто-то навел его на эту мысль. На миг холодные, блестящие глаза женщины и острый, напряженный взгляд репортера встретились и скрестились. Тогда белые зубки сверкнули в нежной, чарующей улыбке. – Если бы я увидала кого-нибудь, я сейчас же помчалась бы к телефону и вызвала полицию.

– Вы кажетесь неприступной, – проворчал Бродрик. – Но не можете ли вы сказать нам, как случилось, что вы не слыхали выстрела. Все, бывшие у Гифнинга, слышали.

– Они все стояли в воротах и теперь я думаю, что и я слышала выстрел. Но окна у меня были закрыты, я постоянно слышу, как лопаются шины. Это было в субботу, машины как раз возле наших ворот поворачивают на улицу Даубарна, особенно, если они направляются к таверне Бериль Миртля.

– Правильно. – Бродрик нагнулся вперед, рассматривая ковер. Он затянул молчание на целую минуту. Даже миссис Больфем, довольная, что допрос почти закончен, беспокойно пошевельнулась, настолько зловещим было это молчание. Остальные знали приемы Бродрика и, чтобы не помешать его плану, сидели в выжидательном молчании, направив на миссис Больфем батарею взглядов. Вдруг Бродрик поднял голову, и его острый, сверлящий взгляд впился в ее глаза. – Я несколько колебался, следует ли поделиться с вами открытием, сделанным вчера одним из нас. Пока мы еще никому не говорили об этом, дожидаясь подходящего момента для напечатания в газетах… Но всё-таки я думаю сказать. Есть доказательства, что в тот вечер стреляли из двух револьверов. Одним выстрелом был убит Давид Больфем, а пуля от другого застряла в дереве перед домом, оно чуть-чуть направо от места, где он стоял несколько мгновений. Вот – Брус откопал это. И вот, не только люди у Гифнингов слыхали не слыхали двух выстрелов, следовавших один за другим, но одна пуля 38-го калибра, а другая 41-го.

Миссис Больфем