Миссис Больфем - Гертруда Атертон

a также всех, читавших газеты в стране.

Следователь отпустил ее очень скоро и вызвал ее служанку. Хотя опухоль лица Фриды отчасти поддалась лечению доктора Анны, зуб все еще болел. Она также была отпущена после злобного заявления, что она «ничефо» не видала, «ничефо» не слыхала и не знает «ничефо» об убийстве, кроме того, что должна была встать, чтобы варить кофе, когда умирала от зубной боли.

Больше некого было допрашивать, кроме Коммека, который определил время – без четверти или без десяти минут восемь, когда покойный ушел от него. Мистер Гифнинг и два его гостя удостоверили, что слышали пенье Больфема, а вслед за этим – звук выстрела из револьвера; они также обстоятельно описали положение тела Больфема, когда его нашли. Без сомнения, выстрел был сделан из рощи. Целый штаб газетных художников принужден был удовольствоваться только наброском черной фигуры, представлявшей вдову. Она высоко держала голову и была холодно – спокойна. Один из репортёров, с заранее приготовленной камерой, пробил себе дорогу, когда она должна была войти в автомобиль миссис Баттль, и жалобно умолял ее поднять крап. Но с таким же успехом он мог бы обратиться к лунатику – миссис Больфем даже не взглянула на него.

– Почему они хотят иметь мой портрет? – удивленно спросила она миссис Баттль, ведь это бедный Дэв умер. Кто слышал обо мне вне Эльсинора?

– Догадываюсь, что вы не развлекались чтением газет. Там вас описали, как красавицу и общественную руководительницу Эльсинора – это уже известность. Публика всей страны страшно интересуется вами, и это продлится, без сомнения, еще несколько дней. Потом мы найдем убийцу, и тогда о деле перестанут говорить до времени процесса.

В церкви, во время похорон, одетая в траур, более благородная, величественная и неприступная, чем когда-либо, миссис Больфем прошла через строй пристальных взглядов, по внешности безучастная к толпе женщин, которые приехали из городов Брабанта. Что женщины не одобряли ее высоко поднятую голову и сухие глаза, блестящие даже из-под густого крэпа, мало тронуло бы ее, если бы даже она это знала. Ее мысль сосредоточилась на будущем – когда серия этих отвратительных испытаний будет закончена, и она вернется к скромному уединению ее личной жизни.

У миссис Больфем были недостатки, но банального стремления к популярности не было в их числе.

Она также строго решила не чувствовать себя счастливой, не радоваться своей свободе, не создавать планов на будущее, пока ее муж не будет предан земле. Во всю долгую службу, пока священник слащаво рассуждал о значительности и добродетелях убитого, у нее было чувство, будто она задерживала дыхание.

Прошло четыре дня после вечера убийства, пока она, наконец, согласилась принять репортеров. Тем временем все, из бывших под подозрением, уже доказали свое алиби, включая сюда рыжеволосую мисс Фокси Белл и возмущенную и чрезвычайно приличную телефонистку – мисс Мэмми Росс. Она знала покойного, да, и один или два раза ездила с ним за город, в ресторан, где некоторые из ее подруг даже позволили себе скромно протанцевать танго, но на покойного она смотрела не иначе, как на отечески доброго человека, а в час его смерти она спала, что может удостоверить хозяйка ее квартиры.

Старый Голландец с негодованием отверг обвинение и даже присутствовал на похоронах и проливал слезы. Каковы бы ни были прегрешения покойного, но по своей природе они не могли возбудить продолжительной вражды в людях его пола. Кроме того, он был способным политиком, уважаемым даже врагами, а в настоящий момент прославился, так как был убит из-за угла и преждевременно выбыл из строя.

Местная полиция испытывала неловкое подозрение, что убийца был одним из её «молодцов», так как в этой маленькой демократической общине все, начиная с банкира и кончая гробовщиком, были членами клуба Эльков и приятелями. Она склонялась бросить дело, крикливо приписывая его обыкновенному жулику или какому-нибудь скрытому врагу из недоступных трущоб Нью-Йорка.

Газетная братья была в отчаянье и безнадежности. «Дело Больфема» почему-то необычайно привлекало столичных читателей, да они и сами сделали все, чтобы раздуть интерес к нему. Теперь приходилось набираться сил, чтобы «оправдать доверие». Они уже начали сожалеть, что не дождались хотя бы одного луча света, раньше чем возбуждать читателей описанием извилистой, живописной улицы в старой деревне Эльсинор, солидной, старых времен резиденции Больфемов, где выросли – с большими или меньшими неудобствами – три поколения Больфемов, мрачной рощи, укрывавшей подлого убийцу, известности и политического значения Давида Больфема, унаследовавшего от предков имение, где он играл еще ребенком, его доверчивого и громогласного возвращения домой, в ранний час, когда смерть караулила его у собственных ворот…

Если было необходимо что-нибудь еще, чтобы закрепить интерес, то для этого имелась красивая, элегантная, хотя может быть несколько провинциальная – миссис Больфем, строгая, как римская матрона, и целомудренная, как Диана, во время ужасной пытки следствия скромно укрывавшаяся от взглядов под защитой вышеупомянутого крэпа. Мужчины-журналисты ограничились одной заметкой с описанием наружности вдовы, но женщины – корреспондентки наполняли описаниями ее по полстраницы в каждой из вечерних газет.

Печать преподносила публике, по крайней мере, по два столбца в день об убийстве Больфема. То это были биографии каждого подозреваемого по очереди или волнующий эпизод с ищейками, приведенными в усадьбу искать следов. Следы никуда не привели, и публика, временно сбитая с толку, но все еще полная надежд, требовала интервью с интересной вдовой.

Конечно, ее алиби было безупречно, но все были уверены, что она «знала что-то». Ее несчастная замужняя жизнь теперь стала общим достоянием; если бы только можно доказать, что у нее был любовник! Но газеты, как уже было сказано, были совершенно обескуражены на этот счет. Миссис Больфем – ссылаемся теперь на корреспондентов – хотя приветливая и добрая со всеми, была холодна и равнодушна.

Мужчины боялись ее. Нью-йоркские сыщики «вычесали гребнем» все графство Брабант и разочарованно донесли начальству, что она «не более, как одна из феминисток, и совсем ни к чему для мужчин».

Тем не менее репортеры решили, если возможно, взвалить убийство на нее. Они помирились бы и на молодой служанке, но Фрида, особенно с глазами, распухшими от боли, была безнадежным материалом. Кроме того, они были убеждены, после основательных обследований, что ухаживанья покойного, к тому же хорошего католика, никогда не направлялись в сторону горничных и что, особенно в последнее время, он откровенно ненавидел всякое немецкое производство.

Что же касается Миссис Больфем, они решили не высказывать своего мнения, пока не увидят ее и не добьются разговора, хотя Бродрик и вытянул