Фрейд - Питер Гай

Эта дилемма пронизывает все аспекты цивилизованной жизни, даже – и особенно – любовь. Фрейд сформулировал свою мысль очень образно: прародительницей культуры была не только Ананке – богиня неизбежности и необходимости, но и Эрос, то есть любовь. Любовь – эротическая инстинктивная сила, которая побуждает людей искать сексуальные объекты вне себя, или, в форме с вытесненным мотивом, питает дружбу, – помогает созданию таких основных групп авторитета и привязанности, как семья. Одновременно любовь, эта предтеча культуры, является ее врагом: «Но в ходе развития отношение любви к культуре теряет свою однозначность. С одной стороны, любовь противоречит интересам культуры, с другой – культура угрожает любви ощутимыми ограничениями». Любовь эксклюзивна; пары и крепкие семьи презирают чужих. Женщины, которые все больше становятся хранительницами любви, особенно враждебны культуре, которая отвлекает внимание их мужчин и определяет занятия их детей. Культура, со своей стороны, стремится регулировать эротические желания и определить допустимую любовь, устанавливая строгие табу[274].

На протяжении всей истории, полагал Фрейд, люди стремились избежать этого неразрешимого противоречия, в основном отрицая его. Показательным примером может служить норма, которую христианство гордо объявило своей: возлюби ближнего, как самого себя. С точки зрения основателя психоанализа нереалистичность этого предписания сравнима разве что с его категоричностью. Любить всех – значит не любить никого. Более того, этот «ближний» часто недостоин любви: «Я должен честно признаться, что больше заслуживает моей неприязни, даже ненависти». Христианский призыв к всеобщей любви, похоже, был таким настойчивым и всеобщим именно потому, что он настоятельно необходим как защита против агрессивности и жестокости людей. Человек – это не нежное, любящее и нуждающееся в любви существо; «к его инстинктивным задаткам следует отнести и значительную долю агрессивной наклонности». Тот, кто видел человеческую природу в действии, не может сие отрицать. В качестве доказательств Фрейд приводит жестокость гуннов, монголов и благочестивых крестоносцев, а также ужасы Первой мировой войны.

Тот факт, что основатель психоанализа неизменно включал агрессивность в число неотъемлемых человеческих качеств, объясняет его критическое отношение к коммунистическому режиму в СССР, который некоторые введенные в заблуждение интеллектуалы того времени продолжали, несмотря на сталинские репрессии, называть советским экспериментом. По мнению Фрейда – независимо от его общих претензий к отношениям собственности в капиталистическом обществе, – коммунистическое отрицание частной собственности обусловлено ошибочной идеализацией природы человека. Он не претендовал на оценку экономических последствий попыток Советского Союза установить коммунизм, но писал, что эту психологическую предпосылку может расценить как необоснованную иллюзию. В любом случае агрессия не была создана собственностью и не будет уничтожена вместе с ее запретом. Дело в том, что агрессивность является источником удовольствия, которое подобно другим удовольствиям в том смысле, что люди, один раз испытав, с трудом от него отказываются. «Они не очень хорошо при этом себя чувствуют». Агрессивность служит дополнением любви: либидинозные связи, соединяющие членов группы в привязанности и сотрудничестве, еще больше укрепляются, если есть чужаки, которых можно ненавидеть.

Фрейд называл эту удобную ненависть нарциссизмом небольших различий. Похоже, людям доставляет особое удовольствие, отмечал он, ненавидеть и преследовать или по крайней мере высмеивать ближайших соседей: так ведут себя испанцы и португальцы, северные и южные немцы. Особая миссия еврейского народа, рассеянного по миру, язвительно прибавил мэтр, похоже, заключается в том, чтобы служить любимой мишенью такого нарциссизма. Диаспора, в которой евреи так долго жили, оказала большую услугу соседям – на протяжении столетий христианам было куда направлять свою агрессию. «К сожалению, всех еврейских погромов Средневековья оказалось недостаточно, чтобы сделать эту эпоху более мирной и безопасной» для христиан. Таким образом, удобным, но явно несовершенным методом сдерживания агрессии служит ее направление на избранную жертву. Именно это и происходило в СССР, где большевики преследовали буржуазию, психологически подкрепляя свою попытку установить новую культуру. «Разве что, – с сарказмом заметил Фрейд, – озабоченно спрашиваешь себя, что предпримут Советы, после того как будут истреблены буржуа».

Этот анализ, предположил мэтр, должен облегчить понимание того, почему людям так трудно быть счастливыми в культуре: она требует огромных жертв не только от сексуальности, но и от агрессивной наклонности человека. Затем он вкратце повторил сложную и мучительную историю психоаналитической теории влечений и снова согласился, что долго не видел независимого существования изначальной агрессивности человека. Только теперь, с признанием этого аспекта, становилось совершенно очевидно, насколько прочно работа «Недовольство культурой» опирается на бессознательный дуализм и на структурную модель, которую Фрейд разработал несколькими годами раньше. Великие антагонисты – любовь и ненависть – сражаются за первенство в общественной жизни людей точно так же, как в его бессознательном, используя очень похожие методы и тактику. Видимая агрессивность – это внешнее проявление невидимого влечения к смерти. «И теперь, как я полагаю, смысл развития культуры уже не является для нас непонятным. Оно должно нам демонстрировать борьбу между эросом и смертью, влечением к жизни и деструктивным влечением, как она происходит у человечества. Эта борьба составляет важное содержание жизни вообще, и поэтому развитие культуры можно без обиняков назвать борьбой человеческого рода за существование. И эту битву гигантов наши бонны хотят унять колыбельной песней о небесах!» Атеист Фрейд никогда не упускал возможности заявить о своих взглядах.

Но больше всего его интересовал вопрос, как цивилизация ограничивает агрессию. Одним из способов, самым примечательным, является интернализация, когда агрессивные чувства загоняются внутрь, туда, откуда они вышли. Это действие или последовательность действий – основа того, что Фрейд называл Kultur-Über-Ich – культурное «Сверх-Я». На первом этапе развития ребенок боится авторитета и ведет себя хорошо лишь под угрозой наказания со стороны своего отца, но после усвоения взрослых норм поведения внешние угрозы становятся лишними. «Сверх-Я» ребенка будет само их придерживаться. Таким образом, борьба между любовью и ненавистью лежит в основе «Сверх-Я», как и самой цивилизации. Психологическое развитие индивидуума часто повторяется в истории общества. Страдать комплексом вины могут целые культуры: народ древнего Израиля породил пророков, которые осуждали его за греховность, и из сознания коллективной вины за нарушение установленных Богом законов создал суровую религию с ее жесткими предписаниями.

Все это в высшей степени парадоксально: у детей, с которыми обращаются мягко, может сформироваться строгое «Сверх-Я», а чувство вины развиться даже за воображаемую агрессию, не то что за совершенную. Независимо от происхождения чувство вины, особенно его бессознательная разновидность, представляет собой одну из форм тревоги. Более того, Фрейд в очередной раз выступает в защиту своего утверждения, что не весь опыт приходит из внешнего мира. Врожденные характеристики, в том числе филогенетическое наследие, также вносят вклад в процесс бунта против эдипова комплекса, создавая внутреннего полицейского, которого индивидуум, а вместе с ним и цивилизации с тех пор будут носить с собой. Таким образом, включая тревогу в анализ культуры наряду со «Сверх-Я» отдельного человека, демонстрируя работу агрессии, а также любви, еще раз рассматривая соотношение наследственности и окружающей среды в развитии психики, основатель психоанализа вплетает в работу «Недовольство культурой» основные аспекты своей системы. Эта книга – великолепный плод размышлений всей его жизни.

Точно так же размышления и выводы Фрейда, одновременно трогательные и горькие, заставляют вспомнить о давней внутренней борьбе. Они показывают, что мэтр поддался своей склонности к фантазиям, одновременно предупреждая об их опасности. Идея культурного «Сверх-Я», предположил он, позволит вести речь о невротических культурах и предложить для них лечебные средства, как это делается для пациента. Однако, предупреждал основатель психоанализа, к данному вопросу следует подходить предельно деликатно. Аналогия между личностью и культурой может быть достаточно точной и информативной, но это всего лишь аналогия. Сия оговорка очень важна – она позволяет Фрейду определять себя как исследователя, а не как реформатора общества. Он дал ясно понять, что не претендует на роль врача, у которого есть средства исцеления болезней общества. «Я не беру на себя смелость, – заявил мэтр в часто цитируемом пассаже, – предстать перед моими согражданами в роли пророка и принимаю их упрек в том, что никакого утешения им принести не могу, хотя, в сущности, его требуют все – самые ярые революционеры не менее страстно, чем самые послушные верующие». В конечном счете он оставляет открытым главный вопрос: сможет ли цивилизация сдержать влечение человека к агрессии и разрушению? Воспользовавшись возможностью превознести современные технологии, Фрейд теперь предупреждает, что они представляют опасность для выживания человечества. «В настоящее время люди так далеко зашли в овладении силами природы, что с их помощью им легко истребить друг друга вплоть до последнего человека. Они это знают, отсюда – изрядная доля их нынешнего беспокойства, их несчастья, их тревожного настроения».