Фрейд - Питер Гай

Жалкие поиски людьми счастья и неизбежная их неудача приводят к удивительному результату: ненависти к цивилизации. Отвергая сию «непонятную враждебность к культуре», Фрейд полагал, что может объяснить ее. У этого чувства долгая история. Одним из его ярких признаков является христианство, невысоко ценившее земную жизнь. Путешественники, сталкивавшиеся с примитивными цивилизациями в эпоху Великих географических открытий, усилили эту враждебность, ошибочно принимая жизнь незнакомых, якобы нецивилизованных племен за образец простоты и благополучия, нечто вроде укора западному обществу. Уже в недавнее время достижения естественных наук и техники тоже стали причиной разочарования. Однако основатель психоанализа не был склонен разделять эти настроения. Признание, что прогресс науки и техники не способен гарантировать счастье, должно вести к следующему выводу: власть над природой не является единственным условием человеческого счастья, равно как и единственной целью устремлений культуры. Тем не менее пессимисты преуменьшали достижения науки и техники. Появление железных дорог, говорили они, лишь позволило детям уезжать далеко от родного дома, а единственная польза от телефона – возможность услышать их голоса. Они даже утверждали, что снижение показателей детской смертности – сомнительное достижение. Это якобы заставляет современные супружеские пары прибегать к контрацепции, и в результате число детей не увеличивается по сравнению с предыдущими столетиями. Кроме того, эти мужчины и женщины становятся невротиками. Вне всяких сомнений, «в нашей нынешней культуре мы не чувствуем себя хорошо».

И все же наше недовольство не должно заслонять тот факт, что на протяжении всей истории человечества культура была громадным усилием подчинить силы природы. Люди научились пользоваться орудиями труда и огнем, укротили воду и стали обрабатывать землю, изобрели мощные машины для поднятия и транспортировки грузов, разработали методики исправления дефектов зрения с помощью очков, улучшения памяти посредством письменности, фотографии и записи звука. Они нашли время и силы для занятия бесполезными вещами, для стремления к порядку и красоте, для развития самых возвышенных способностей ума. Они обрели практически такое же всемогущество, которое приписывали богам. Фрейд выразил это глубоко прочувствованной метафорой: человек теперь своего рода бог на протезах[273].

Протезы не всегда работают, и их несовершенство может расстраивать, но эти неудачи отступают перед несчастьем, порождаемым отношениями между людьми: Homo homini lupus est – человек человеку волк. Следовательно, человечество должно быть укрощено институтами. В этом отношении Фрейд солидаризировался с практичными политическими воззрениями Томаса Гоббса: при отсутствии сильных ограничителей, писал Гоббс тремя столетиями раньше, человечество обречено утонуть в нескончаемой гражданской войне, и жизнь людей станет одинокой, бедной, мерзкой и короткой. Люди смогли внедрить цивилизованные отношения только при помощи социального контракта, который передавал монополию на насилие государству. Статья Фрейда «Недовольство культурой» была написана в гоббсовской традиции: эпохальный шаг в культуру произошел тогда, когда власть перешла к обществу, когда отдельные индивидуумы отказались от права на насилие. Истинным основателем цивилизации был человек, который впервые обозвал врага, вместо того чтобы бросить в него копье, однажды заметил основатель психоанализа. Но, несмотря на неизбежность этого шага, он также создал условия для неудовлетворенностей, присущие всем обществам: он стал причиной непримиримых противоречий между страстными желаниями отдельных людей и подавлением – и наказанием! – инстинктивных потребностей, которые продолжают жить в бессознательном и настойчиво ищут выход.

Такой взгляд на страсти, обуздываемые культурой, является важным вкладом основателя психоанализа в политическую теорию. Именно это определяет силу и оригинальность работы «Недовольство культурой»: сие есть краткое выражение психоаналитической теории политики. Зигмунд Фрейд не был ни политологом, ни историком религии, ни археологом. Он был психоаналитиком, который применял свои идеи к различным проявлениям человеческой природы. Величайшие создатели политических теорий, начиная от Платона и Аристотеля, делали то же самое, но Фрейд анализировал социальную и политическую жизнь с помощью теории природы человека, разработанной им самим.

Оглядываясь назад, мэтр заявлял, что подобный анализ был его целью на протяжении десятилетий. «Уже находясь на вершине психоаналитической деятельности, в 1912 году, – отмечал он в автобиографическом очерке, – я написал книгу «Тотем и табу», в которой предпринял попытку воспользоваться новыми открытиями психоанализа для исследования происхождения религии и нравственности». Работы «Будущее одной иллюзии» и «Недовольство культурой» явились продолжением этих усилий. «Мне становилось все яснее, что события истории человечества, взаимодействие человеческой природы, развития культуры и тех остатков архаических переживаний, из которых рождается религия, представляют собой лишь отражение динамических конфликтов между «Я», «Оно» и «Сверх-Я»; процессы, которые психоанализ изучает в отдельном человеке, повторяются и на большой сцене всемирной истории». Это ясное и недвусмысленное заявление Фрейда о единстве его теории. А поскольку «Недовольство культурой» есть неотъемлемая часть целого мировоззрения, до конца понять ее можно только с учетом психоаналитического метода мышления основателя движения. Статья дает фрейдистское представление о человеке в культуре – в любой культуре. Это человек, осаждаемый бессознательными потребностями, с неисправимой двойственностью, примитивными страстями, такими как любовь и ненависть, с трудом удерживаемыми внешними ограничителями и внутренним чувством вины. Мэтр придает большое значение общественным институтам, но главное – они служат препятствием для убийства, насилия и инцеста.

Таким образом, теория культуры Фрейда рассматривает жизнь в обществе как вынужденный компромисс и, следовательно, по сути своей неразрешимое затруднение. Сами институты, предназначенные для того, чтобы обеспечить выживание человечества, также создают недовольство. Зная об этом, основатель психоанализа был готов мириться и с несовершенством людей, и со скромными надеждами на их улучшение. Показательно, что после окончания Первой мировой войны и краха Германской империи он выражал удовлетворение тем, что новая Германия отвергла большевизм. Фрейд не был самоуверенным сторонником традиций. Из его теории следует, что робкий традиционализм нуждается в анализе не меньше, чем безжалостный идеализм. Он мог бы согласиться с Джоном Локком, что старое не обязательно правильное. Он даже заявлял, что реальное изменение отношения людей к собственности скорее, чем этика или религия, принесет облегчение при современных проблемах.

Это не делало социализм более привлекательным для Зигмунда Фрейда. Он считал себя радикальным критиком общества, чему мы не раз становились свидетелями, только в области сексуальности, но вторгаться в эту область, размахивая революционными лозунгами, было бы губительно: сексуальные обычаи, как идеал и как практика, являются квинтэссенцией политики. Реформатор в сексуальной сфере должен быть критиком не только буржуазного общества, как его представлял мэтр, но также, причем в еще большей степени, диктата аскетизма, мертвой хваткой вцепившегося в этот мир в последние годы его жизни. На самом деле увлеченность основателя психоанализа либидо принесла неожиданные дивиденды его социальной теории. Явные, широко распространенные симптомы сексуальных страданий, которые подтолкнули врача Фрейда к изучению неврозов, оказались полезными и тогда, когда он погрузился в изучение религии и цивилизации: для него культура, как мы помним, по большей части является широкомасштабным отражением динамических конфликтов внутри каждого человека. Поэтому Фрейду было легко сформулировать дилемму цивилизованного человечества: люди не могут жить без культуры, но они также не могут быть счастливы в ней. Они созданы таким образом, что безмятежность, постоянное равновесие между настойчивыми страстями и культурными ограничениями для них недостижимы. Именно это имел в виду мэтр, когда говорил, что счастье не предусмотрено планом творения. В лучшем случае разумные человеческие существа установят перемирие между желанием и контролем.

Эта дилемма пронизывает все аспекты цивилизованной жизни, даже – и особенно – любовь. Фрейд сформулировал свою мысль очень образно: прародительницей культуры была не только Ананке – богиня неизбежности и необходимости, но и Эрос, то есть любовь. Любовь – эротическая инстинктивная сила, которая побуждает людей искать сексуальные объекты вне себя, или, в форме с вытесненным мотивом, питает дружбу, – помогает созданию таких основных групп авторитета и привязанности, как семья. Одновременно любовь, эта предтеча культуры, является ее врагом: «Но в ходе развития отношение любви к культуре теряет свою однозначность. С одной стороны, любовь противоречит интересам культуры, с другой – культура угрожает любви ощутимыми ограничениями». Любовь эксклюзивна; пары и крепкие семьи презирают чужих. Женщины, которые все больше становятся хранительницами любви, особенно враждебны культуре, которая отвлекает внимание их мужчин и определяет занятия их детей. Культура, со своей стороны, стремится регулировать эротические желания и определить допустимую любовь, устанавливая строгие табу[274].