Фрейд - Питер Гай

Точно так же Фрейда не убеждал прагматичный аргумент в пользу религии – то есть ее действенность. Не мог он согласиться и с современными радикальными полемистами, заявлявшими о заговоре с целью сохранить покорность и смирение угнетенных классов, напугав адом и вечным проклятием. На вкус мэтра подобные откровения были слишком рационалистическими. Они не могли объяснить власть религии над человеческим обществом на протяжении столетий. Более того, история изобиловала примерами, демонстрировавшими – к удовлетворению Фрейда, – что религия, несмотря на заметный вклад в усмирение необузданных влечений человека, не обязательно была цивилизующей силой или даже силой порядка. Совсем наоборот: в современном мире, замечал мэтр, религия не смогла сделать многих людей счастливыми внутри их культуры, и он сомневался, что в прежние, более благочестивые времена люди были счастливее. Нравственнее они не были точно. Действительно, «во все времена безнравственность находила в религии не меньшую опору, чем нравственность». Вывод ясен: если религия не сделала людей ни счастливее, ни лучше, то атеизм пойдет им на пользу[265].

На этих страницах явно чувствуется влияние предшественников Фрейда, в частности философов эпохи Просвещения. И у них, и у него антиклерикальные и антирелигиозные убеждения были непоколебимы. Основатель психоанализа мог не соглашаться с Вольтером или его духовным наследником Фейербахом в вопросах политической тактики или в психологическом диагнозе, но его окончательный вердикт относительно религии был точно таким же: она потерпела неудачу. Зигмунд Фрейд мог упорно и искренне пытаться определить грань между иллюзиями и бредом. Он мог отмечать, не менее искренне, что иллюзии иногда воплощаются в действительность. Но по мере того как основатель психоанализа все больше погружался в свое исследование религии, это утверждение становилось спорным, и грань между иллюзиями и бредом постепенно стиралась.

Если, в чем Фрейд был убежден, религия потерпела неудачу, то наука, возможно, добилась успеха. Эта исполненная надежды гипотеза служит дополнением к критике мэтром иллюзий настоящего и прошлого. Он позволил себе поддаться несвойственному ему осторожному оптимизму. Это был Фрейд, который восхищался историческими трудами лорда Маколея, доказавшими непрерывность прогресса в европейской истории, а также историей древнегреческой мысли Гомперца, которая рассматривает великих философов классического периода как сыгравших большую роль в качестве просветителей и устанавливает подобие между ними и современностью. Основатель психоанализа считал, что разум победил суеверия – по крайней мере, в высокообразованном социальном слое. «Критика поколебала доказательную силу религиозных документов, естествознание выявило содержащиеся в них заблуждения, сравнительное исследование обратило внимание на фатальное сходство почитаемых нами религиозных представлений с духовными продуктами примитивных народов и эпох».

Наверное, поэтому ожидание, что число сторонников секулярного рационализма будет увеличиваться, казалось ему вполне оправданным. «Научный дух порождает определенное отношение к предметам нашего мира; перед предметами религии он на какое-то время останавливается, колеблется и, наконец, также и здесь переступает через порог. В этом процессе нет задержек, чем большему числу людей становятся доступными богатства нашего знания, тем больше распространяется отход от религиозной веры, сначала только от устаревших, предосудительных ее облачений, а затем и от ее фундаментальных предположений». Это и есть суть аргументации Фрейда: сами предпосылки науки несовместимы с предпосылками религии. Он отвергал все мосты, которые современные историки пытались навести между ними, все хитросплетения мысли современных богословов. «Война между наукой и религией», этот воинственный девиз XVIII века, с воодушевлением поддержанный XIX столетием, остался для основателя психоанализа аксиомой и в середине ХХ века. Он не раз повторял в нескольких своих работах, что попросту считает религию врагом[266].

Присоединившись к борьбе против этого врага, Фрейд с радостью поставил свою психологию под флаг науки. «На самом деле психоанализ – это метод исследования, беспристрастный инструмент, такой, скажем, как исчисление бесконечно малых величин», – утверждал он в работе «Будущее одной иллюзии». Такое определение ему явно нравилось. Несколькими годами раньше мэтр писал Ференци, что они, психоаналитики, есть и остаются объективными, за исключением следующего: исследовать и помогать. Быть объективным – tendenzlos – значит придерживаться научного подхода, поэтому психоанализ также может с полным основанием назвать себя наукой или, по крайней мере, стремиться к этому[267]. Учитывая воинственность Фрейда, это заявление никак нельзя считать нейтральным. Объявление наук, в том числе психоанализа, объективными было сродни политическому заявлению, утверждению, что они свободны от идеологических, направленных на собственную защиту искажений[268]. Если религия – от самых примитивных жертвоприношений до самой утонченной теологии – представляет собой детский страх, благоговение и пассивность, перенесенные во взрослую жизнь, то наука, как должен определять ее психоаналитик, есть упорядоченное усилие преодолеть наследие детства. Наука презирает жалкие попытки верующего реализовать фантазии благочестивым терпением и ритуальными спектаклями, просьбами к высшей силе и сжиганием еретиков.

Зигмунд Фрейд подозревал, что и атеизм способен оказаться уязвимым перед идеологией: его можно было использовать, выражаясь языком психоанализа, как стратегию защиты, нечто вроде реакции, характерной для подростка, бунтующего против отца. Те, кто ссорится с Богом, возможно, повторяют в сфере религии эдипову битву, которую они проиграли дома. Впрочем, Фрейд и не ссорился – он не имел желания сражаться с химерами. Основатель психоанализа полагал, что его атеизм есть нечто лучшее: предпосылка к усердным и плодотворным исследованиям феномена религии. Как нам известно, мэтр не рядился в одежды социального реформатора. Но, являясь современным наследником философов, он был убежден, что одна из обязанностей науки – использовать свои достижения для облегчения душевных страданий. В психоаналитической критике, которой подвергал Фрейд религию, кроется надежда, что раскрытие и распространение правды о религии поможет освободить от нее человечество.

Конечно, эта надежда, как признал основатель психоанализа в статье «Будущее одной иллюзии», может обернуться еще одной иллюзией, но, обозначив этот вопрос, он отложил его, поскольку, по словам мэтра, ничто не может долго противостоять разуму и опыту. Кроме того, «наш бог Logos, наверное, не столь всемогущ, он может осуществить лишь малую часть того, что обещали его предшественники». Несомненно, его последователи готовы отказаться от большей части своих детских желаний. Их мир не рухнет, если они будут вынуждены расстаться еще с какими-нибудь мечтами. Научный метод, который они применяют, и допущения, которыми руководствуются в своих исследованиях, позволят им изменить свои взгляды в свете более надежных свидетельств. «Нет, – делает заключение Фрейд, – наша наука не иллюзия. Но было бы иллюзией верить, что мы откуда-нибудь из другого места могли бы получить то, чего она нам дать не может». Так он заявлял о своей вере в науку, которой всегда придерживался, но о которой редко с такой откровенностью говорил прежде – и никогда после. Несколькими годами раньше основатель психоанализа описывал себя Ромену Роллану как человека, который немалую часть своего жизненного труда обратил на то, чтобы уничтожить собственные иллюзии и иллюзии человечества.

В январе 1928 года незнакомый Фрейду человек, Эдвард Петрикович, наборщик, назвавший себя всего лишь простым рабочим и приветствовавший борьбу основателя психоанализа против религии, прислал ему вырезку из газеты St. Louis Post-Dispatch. В заметке утверждалось, что новая книга Зигмунда Фрейда вызвала раскол среди его сторонников и стала чем-то вроде сенсации. Мэтр ответил без промедления, вежливо и немного раздраженно. Он не мог поверить, что его корреспондент не принадлежит к числу образованных людей. Вне всяких сомнений, он европеец, давно живущий в Соединенных Штатах. Фрейд недоумевал: «…я могу позволить себе удивление, почему вы все еще верите всему, что читаете в американских газетах». Отчасти Фрейд был прав. Петрикович – профсоюзный деятель, вольнодумец и социалист – действительно эмигрировал в Сент-Луис после Первой мировой войны. Основатель психоанализа заметил, что присланная Петриковичем статья приписывает ему заявления, которых он никогда не делал. На самом деле «публика здесь практически не обратила внимания на мою маленькую работу. Если можно так выразиться, всем наплевать – es hat kein Hahn nach ihr gekräht».