Фрейд - Питер Гай

Такой непочтительный тон был привычен для Фрейда. Как известно, еще будучи студентом, под влиянием своего обожаемого профессора философии Франца Брентано он на несколько месяцев увлекся философским теизмом. Тем не менее Фрейд являлся, как он сам описывал себя Зильберштейну, безбожным студентом-медиком. Таким основатель психоанализа и остался. «Ни в личной жизни, ни в своих произведениях, – за год до смерти подводил мэтр итог жизни убежденного атеиста, – я никогда не делал тайны из своего абсолютного неверия». Всю жизнь он считал, что объяснять следует не атеизм, а религиозные верования.

Став психоаналитиком, Фрейд приступил к решению этой задачи. Среди его записок, датированных 1905 годом, есть такая краткая и емкая фраза: «Религия как невроз нав[язчивости] – личная религия». Два года спустя он использовал эту блестящую идею в своем первом исследовании на данную тему, «Навязчивые действия и религиозные обряды», изящной и дерзкой попытке впрячь религию и невроз в одну упряжку. Фрейд выявил явное сходство между «церемониалами» и «ритуалами», которые так необходимы страдающему навязчивым неврозом, и религиозными обрядами, важной составляющей любой религии. Обе практики, невротическая и религиозная, утверждал он, включают импульсы отречения, обе работают как средства обороны, как способы самозащиты. «После выявления этих соответствий и аналогий можно, пожалуй, взять на себя смелость сказать, что невроз навязчивости следует понимать как патологический эквивалент религиозного образования, невроз – как индивидуальную религиозность, а религию – как всеобщий невроз навязчивости».

С годами Фрейд распространил этот лишенный иллюзий аналитический взгляд еще дальше. В 1911 году он говорил Ференци, что снова размышляет об истоках религии во влечениях, и высказывал предположение, что когда-нибудь подробно разработает эту идею. «Будущее одной иллюзии» стало исполнением обещания, которое Фрейд дал самому себе. Таким образом, ниспровержение религии оружием психоанализа было на повестке дня основателя движения на протяжении многих лет. В письме Пфистеру он настаивал, что его взгляды на религию не являются частью психоаналитических догм: «Это мое личное отношение, которое соответствует взглядам многих, не имеющих касательства к анализу, и которое не разделяют многие достойные аналитики». На самом деле Фрейд щадил чувства давнего и верного сторонника, с которым несколько десятилетий вел добродушные богословские споры… Взгляды, которые подразумевались или открыто высказывались в работе «Будущее одной иллюзии», опирались на всю теорию основателя психоанализа. Возможно, его выводы далеки от оригинальности, но пути, которыми он к ним пришел, характерны для психоанализа.

Как это часто бывало, время появления книги объяснялось глубоко личными причинами. В октябре 1927 года Фрейд объявил Пфистеру, что «брошюра», которая вскоре должна появиться, в значительной степени соотносится с… ним: «Я давно хотел написать ее, но откладывал из-за вас, пока наконец мое желание не стало слишком сильным». Нетрудно догадаться, прибавил он, что работа «связана с абсолютно негативным отношением к религии в любой ее форме и степени, и, хотя это не может быть для вас новостью, я боялся и до сих пор боюсь, что подобное публичное признание будет вам неприятно». Реакция Пфистера оказалась ожидаемой – поддержка: лучше он будет читать одного разумного неверующего, чем тысячу бесполезных верующих. Но если в ответе Пфистера и чувствуется некоторая неловкость или намек на возможную ссору, Фрейд не стал – просто не мог – отказываться от своего намерения. Мы это уже видели: когда основателя психоанализа захватывала какая-либо идея, он испытывал почти болезненное внутреннее давление, избавить от которого могла только работа. Из всех публикаций Фрейда «Будущее одной иллюзии», возможно, самая неизбежная и предсказуемая.

Первые абзацы «Будущего одной иллюзии» уже содержат смелые заявления. Объявленная тема статьи – религия, однако начинается она с характерных размышлений о природе культуры. Это очень похоже на репетицию «Недовольства культурой». В самом начале Фрейд раскрывает свою цель: встраивая религию в по возможности самый широкий контекст, он делает ее, как и любое другое проявление поведения человека, доступной для научных исследований. Иными словами, его бескомпромиссный атеизм, который разделяли большинство современных Фрейду психологов и социологов, специализирующихся на религии, лишал вопросы веры какого-либо привилегированного статуса и любых претензий на то, что они не подлежат анализу. Для него не было ничего святого – Зигмунд Фрейд считал, что как исследователь имеет право войти в любой храм.

За полтора столетия до основателя психоанализа один из его интеллектуальных предшественников, Дени Дидро, храбро заявил: «Факты можно разделить на три класса: Божественные деяния, явления природы и действия людей. Первые относятся к теологии, вторые – к философии, а прочие – к собственно истории. Все они равно подлежат критике». Именно в таком ключе подходил мэтр к анализу религии – это был критический дух эпохи Просвещения. В такой интеллектуальной преемственности не было ничего загадочного или скрытого. «Ваш суррогат религии, – откровенно говорил Фрейду его друг Пфистер, – по сути своей есть мышление эпохи Просвещения XVIII века, но под гордой, свежей, современной личиной». Основатель психоанализа не считал, что пропагандирует суррогат религии, но и не отрицал наследие предшественников. «Кроме того, я не сказал ничего, – заверял он в работе «Будущее одной иллюзии», – чего до меня намного полнее, энергичнее и убедительнее не сказали другие, лучшие люди». Фрейд не стал приводить их имена, чтобы не сложилось впечатление, будто он хочет поставить себя в один ряд с ними. Впрочем, догадаться нетрудно: Спиноза, Вольтер, Дидро, Фейербах, Дарвин.

Кроме выдающихся предшественников, на труды которых опиралась работа мэтра о религии, не стоит забывать и о его выдающихся современниках. Все те годы, когда Зигмунд Фрейд разрабатывал психоаналитическое обоснование своего язвительного атеизма, исследователи человека и общества выполняли многочисленные научные исследования религии. Такие специалисты по примитивным религиям и сравнительному религиоведению, как Джеймс Дж. Фрэзер и Уильям Робертсон-Смит, серьезно повлияли на умозрительные труды Фрейда, особенно на «Тотем и табу». Работа Хэвлока Эллиса, в которой обращение к религии связывалось с половым созреванием и менопаузой, а религиозное возбуждение с сексуальными конфликтами, была созвучна с работами основателя психоанализа. То же самое относится к более ранним попыткам Жана Мартена Шарко объяснить загадочные «сверхъестественные» явления природными причинами. А после 1900 года свои эпохальные исследования религии опубликовали Макс Вебер и Эмиль Дюркгейм – два самых известных социолога того времени. Вебер в классическом сборнике взаимосвязанных очерков «Протестантская этика и дух капитализма», опубликованном в 1904–1905 годах, выявил в некоторых религиозных течениях, особенно у аскетичных протестантов, образ мышления, способствующий развитию капитализма. Дюркгейм, который, подобно Веберу, стремился закрепить независимость социологии от психологии, воспринимал религиозные верования как выражение социальной организации. Он настаивал на том, что направляет свои исследования – о самоубийствах, образовании или религии – на социальные факты, а не на индивидуальные психические события. Таким образом, Дюркгейм хотел, чтобы его вызвавшая бурные споры концепция «аномии» – распада или смешения социальных норм как главного фактора дезориентации и самоубийства – понималась и исследовалась в качестве социального феномена[259]. Вне всяких сомнений, Вебер и Дюркгейм были равны Фрейду, а в некоторых отношениях и превосходили его, связывая опыт религии с ее проявлениями в культуре. Однако, несмотря на то что «мирской аскетизм» Вебера и «аномия» Дюркгейма имели серьезные последствия для психологии, ни один из социологов не исследовал эти последствия, и ни один из них так прочно не привязал религию к человеческой природе, как это сделал Зигмунд Фрейд в работе «Будущее одной иллюзии».

Как бы то ни было, статья самого мэтра начинается с обсуждения культуры. В его сжатом определении последняя является коллективным усилием людей овладеть силами природы и регулировать отношения друг с другом[260]. Сие означает, что все обречены на неприятные и трудные жертвы, на откладывание желаний и отказ от удовольствий – ради выживания всего общества. Из этого следует, что каждый отдельный индивид потенциально является врагом культуры и принуждение неизбежно. Когда-нибудь, в золотом веке, необходимость в принуждении и вытеснении влечений отпадет. Но это будет утопия… «Я думаю, – пишет Фрейд, – нужно считаться с тем фактом, что у всех людей имеются деструктивные, то есть антисоциальные и антикультурные тенденции и что у большого числа людей они достаточно сильны, чтобы определять их поведение в человеческом обществе».