Фрейд - Питер Гай

Но даже несмотря на то, что Зигмунд Фрейд стал – по его собственным словам – питать отвращение к Вильсону, он не мог пойти против своего психоаналитического идеала доброжелательной нейтральности. В декабре 1921 года Уильям Байярд Хейл, американский публицист, который в прошлом был близким другом Вильсона и автором его биографии, опубликованной перед президентскими выборами, прислал основателю психоанализа свою книгу «История стиля». Это был злобный и нелицеприятный разбор характера Вильсона – совершенно очевидно, что они уже перестали быть друзьями, – с использованием в качестве доказательств особенностей стиля бывшего соратника: нагромождение прилагательных, бесконечные риторические вопросы и весь арсенал сомнительных ораторских приемов. Фрейд ответил, что при необходимости может прислать комментарий, но предупредил: «Возможно, меня остановит тот факт, что мистер Вильсон живой человек, а не продукт поэтической фантазии, какой была прекрасная Градива». «По моему мнению, – еще раз напомнил он, – психоанализ не должен использоваться как инструмент литературной или политической полемики, и тот факт, что я осознаю свою глубокую антипатию к президенту, служит дополнительным мотивом для сдержанности с моей стороны».

И действительно, несмотря на злорадство, испытанное Фрейдом при чтении «Истории стиля», он не позволил книге повлиять на свои принципы. С самого начала мэтр проинформировал Хейла, что возражает против того, что издатель рекламирует книгу как психоаналитическое исследование, которым она, конечно, не является. Тем не менее Фрейд обнаружил «в ней истинный дух психоанализа» и полагал, что «эта более высокая и научная «графология» открыла новую область аналитического исследования». Возможно, книга и не является, как считал сам Хейл, беспристрастным научным анализом. Фрейд обнаружил, как он выразился, сильную страсть в его расследовании, но этого, заверил мэтр Хейла, не следует стыдиться. И все-таки основатель психоанализа не мог избавиться от определенных ощущений: «…сделанное вами немного похоже на вивисекцию, и такого рода психоанализ не должен применяться к живому историческому деятелю». Фрейд признавался, что не испытывает к Вильсону никаких добрых чувств: «В той степени, в какой один человек может нести ответственность за бедствия этой части мира, он ее несет». Но даже в этом случае ответственный психоаналитик должен держать себя в руках. Просто не следует заниматься заочным анализом ныне здравствующей публичной фигуры[275].

Тем не менее восемь лет спустя Фрейд решился на эксперимент с подобного рода анализом. Буллит оказался искусным соблазнителем и сумел сбить его с прямой дороги психоаналитической осторожности и уважения к нюансам. Очаровательный, импульсивный, неугомонный, выходец из влиятельной филадельфийской семьи, умеющий быстро составить записку о стратегии поддержания международного мира или об экономическом возрождении, он попробовал себя в журналистике, а затем решил сделать карьеру на дипломатической службе. Буллит знал буквально всех. Его старшим другом был Эдвард М. Хаус, ближайший советник Вудро Вильсона до того момента, когда президент внезапно разорвал с ним отношения в Версале. После войны Буллит работал в администрации Вильсона, как на мирных переговорах в Версале, так и во время тайной миссии государственного секретаря Роберта Лансинга в революционной России. Однако, обиженный тем, что Вильсон отверг его рекомендации, и потрясенный, подобно многим другим, версальской неудачей, он подал в отставку. Затем Буллит совершил смертный грех, с точки зрения дипломата. Он публично объявил о своем разочаровании. В сентябре 1919 года Буллит подтвердил перед сенатским комитетом по международным делам, что даже Лансинг был недоволен мирным договором. После такой откровенности, которая мгновенно принесла ему международную известность, Буллит сбежал в Европу – путешествовал, писал, завязывал знакомства с известными людьми. Когда он в 1930-м предложил Фрейду работать вместе над психологическим портретом Вильсона, они, как впоследствии заявил Буллит, дружили уже несколько лет.

Эта близость была скорее воображаемой, чем реальной. Тем не менее основатель психоанализа позволил вовлечь себя в тайный проект Буллита, который, в свою очередь, рассказал об этой работе лишь немногим, в том числе Хаусу. В июле 1930 года в письме к нему Буллит сравнивал себя с биографом Вильсона, Рэем Станнардом Бейкером. Уильям Буллит считал, что Бейкер, выпускавший том за томом, располагает фактами, но совсем не психолог и так плохо разбирается в международных отношениях, что не знает, какие факты важны, и его интерпретации остаются мелодраматическими. Предвзятость сравнения очевидна: сам Буллит был сведущ в международных отношениях и объединил свои усилия с великим психологом. Он планировал посоветоваться с Фрейдом и выполнить необходимые исследования. «Мои планы становятся более определенными, – писал Буллит Хаусу. – После встречи с Ф. и изучения бумаг принца Макса Баденского я, вероятно, поеду в Москву». В архивах Максимилиана Баденского, который в конце войны был канцлером Германии и инициировал мирные переговоры с членами антигерманского союза, могла храниться полезная информация, а в Москве Буллита манили бумаги Ленина. Он надеялся получить к ним доступ – ни расходы, ни невыполнимые задачи Буллита никогда не останавливали.

Если путешествие в Москву так и осталось мечтой, то консультации с Фрейдом оказались более обнадеживающими. Хаус поддерживал Буллита в его начинании: «Вы напишете книгу, которая не только отдаст должное вам и вашим друзьям, но также принесет пользу миру». Буллит ответил, что отправляет материал своему другу в Вене, и гарантировал скромность и благоразумие последнего: «Он объективен и научен в своем взгляде на всю жизнь человека, насколько это вообще возможно». Хаус взывал к Буллиту, чтобы он осторожно обращался с этой деликатной темой, и Буллит обещал прислушаться. Сдержанность, соглашался он, единственный приемлемый стиль при изучении личности Вильсона. В начале сентября Фрейд заболел, но вскоре должен был, по собственным словам, прийти в форму. К середине месяца Буллит сообщал, что основатель психоанализа благополучно справился со своим острым заболеванием, в данный момент пребывает в превосходной форме, и ему не терпится начать работу. Но последовала еще одна задержка, столь же неприятная: в середине октября Пихлер сделал Фрейду очередную операцию, а в довершение всего мэтр заболел воспалением легких. Когда 17 октября к нему пришел Буллит, как свидетельствует запись в дневнике основателя психоанализа, у него была высокая температура. Только 26 октября Буллит отправил Хаусу торжествующее письмо с пометкой «лично в руки»: «Завтра мы с Ф. приступаем к работе».

На сей раз он сообщил любопытную деталь. Буллит поспешил в Вену после знакомства с архивами принца Максимилиана Баденского из-за, как он выразился, опасного состояния здоровья Ф. Другими словами, ему показалось, что Фрейд может не дожить до завершения проекта, в который они оба погрузились с такой увлеченностью… Но уже три дня спустя сам основатель психоанализа отметил: «Работа началась». Буллит был полон оптимизма – даже слишком полон. «Работа здесь идет великолепно», – писал он Хаусу в ноябре. Несмотря на то что она «требует гораздо больше времени, чем предполагалось», Буллит надеялся закончить книгу к середине декабря. Фрейд, со своей стороны, немного таинственно сообщал Арнольду Цвейгу, что, несмотря на свое желание больше ничего не публиковать, он снова пишет предисловие к работе кого-то другого: «Я не могу сказать, что это анализ, но в то же время в высшей степени современный, почти политический». И добавил в конце письма, явно сдерживая себя: «Вы никогда не догадаетесь, что это».

Работа над книгой продвигалась медленно. Когда мэтр был моложе и работал самостоятельно, он писал гораздо быстрее. Тем не менее энтузиазм Буллита не иссякал. В августе 1931 года он сообщил Хаусу, что после трех операций Фрейд снова превосходно себя чувствует и первый черновик книги почти закончен. Буллит писал это из своего дома в Соединенных Штатах, но планировал вернуться в Вену в ноябре и задержаться там на некоторое время. «Рукопись будет готова к маю» – стало быть, к маю 1932-го. «Это невероятно трудная, но увлекательная задача», – не преминул добавить Буллит. В середине декабря 1931 года он обосновался в Вене и отдал дочь в школу.

Впрочем, мысли Уильяма Буллита теперь были заняты не только книгой о президенте Вильсоне. Атмосферу Великой депрессии молодой американец находил вездесущей, гнетущей и… стимулирующей. Наблюдая за тем, как Австрия «медленно сползает в пропасть стагнации и голода», а в остальных странах дела обстоят ничуть не лучше, он чувствовал радостное возбуждение. Мировой экономический кризис, грозивший общей политической катастрофой, завораживал его. Буллиту казалось, что именно теперь будут востребованы его таланты. Тем временем они с Фрейдом продолжали работать. Буллит прочитал новые тома биографии Вильсона, написанные Бейкером, и нашел их слабыми. Эдвард М. Хаус по-прежнему его подбадривал. «Как продвигается ваша с профессором Фрейдом книга? – спрашивал он в декабре 1931 года. – Мне не терпится ее увидеть». И вот в апреле 1932-го он получил долгожданный ответ. «Книга наконец закончена, – сообщал ему Буллит. – То есть последняя глава написана, и ее можно опубликовать, если мы с Ф. умрем сегодня вечером». Между тем под словом «закончена» Буллит не имел в виду, что работа готова к публикации. Каждую из ссылок следовало еще раз проверить. Кроме того, рукопись, по его же собственному мнению, еще нуждалась в «очистке», но это так долго! Требовался перерыв в полгода, чтобы повторно отредактировать текст с необходимой беспристрастностью, которая в данный момент отсутствовала. «Но по крайней мере, теперь есть законченная рукопись, и я снова начинаю думать о политике». В конце ноября Фрейд объявил, что ждет своего соавтора и надеется услышать от него, когда их книга о Вильсоне может предстать перед публикой. Работа была закончена, однако в свет психологическое исследование «Томас Вудро Вильсон» вышло лишь в 1967-м, в год смерти Буллита.