Фрейд - Питер Гай

Впрочем, мысли Уильяма Буллита теперь были заняты не только книгой о президенте Вильсоне. Атмосферу Великой депрессии молодой американец находил вездесущей, гнетущей и… стимулирующей. Наблюдая за тем, как Австрия «медленно сползает в пропасть стагнации и голода», а в остальных странах дела обстоят ничуть не лучше, он чувствовал радостное возбуждение. Мировой экономический кризис, грозивший общей политической катастрофой, завораживал его. Буллиту казалось, что именно теперь будут востребованы его таланты. Тем временем они с Фрейдом продолжали работать. Буллит прочитал новые тома биографии Вильсона, написанные Бейкером, и нашел их слабыми. Эдвард М. Хаус по-прежнему его подбадривал. «Как продвигается ваша с профессором Фрейдом книга? – спрашивал он в декабре 1931 года. – Мне не терпится ее увидеть». И вот в апреле 1932-го он получил долгожданный ответ. «Книга наконец закончена, – сообщал ему Буллит. – То есть последняя глава написана, и ее можно опубликовать, если мы с Ф. умрем сегодня вечером». Между тем под словом «закончена» Буллит не имел в виду, что работа готова к публикации. Каждую из ссылок следовало еще раз проверить. Кроме того, рукопись, по его же собственному мнению, еще нуждалась в «очистке», но это так долго! Требовался перерыв в полгода, чтобы повторно отредактировать текст с необходимой беспристрастностью, которая в данный момент отсутствовала. «Но по крайней мере, теперь есть законченная рукопись, и я снова начинаю думать о политике». В конце ноября Фрейд объявил, что ждет своего соавтора и надеется услышать от него, когда их книга о Вильсоне может предстать перед публикой. Работа была закончена, однако в свет психологическое исследование «Томас Вудро Вильсон» вышло лишь в 1967-м, в год смерти Буллита.

В своем окончательном виде книга содержит несколько интригующих загадок. В самой задержке с публикацией ничего удивительного нет. Буллит ждал смерти вдовы Вудро Вильсона, последовавшей в 1961 году, и завершения собственной политической карьеры[276]. Сомнений в том, что Вильсон заслуживал психоаналитического исследования, быть не может: как и все люди, он был полон противоречий, но его противоречия достигали крайней степени. Вильсон был одновременно умным и тупым, целеустремленным и обреченным на провал, эмоциональным и безразличным, готовым к драке и робким, хитроумным политиком в одной ситуации и непримиримым фанатиком в другой. Будучи ректором Принстонского университета с 1902 по 1910 год, он провел серьезные реформы в образовательной политике и общественной жизни этого учебного заведения, но его упрямство в мелочах и заносчивость по отношению к коллегам и доверенным лицам в конечном счете заставили старых друзей отвернуться от него, что разрушило большинство планов Вильсона. В качестве губернатора штата Нью-Джерси он держал под контролем то, что Фрейд и Буллит назовут бессознательным стремлением к мученичеству: человек твердых принципов, Вильсон проявил себя беспринципным оппортунистом, одерживая блестящие законодательные победы и безжалостно разрывая отношения с теми политиками, которые привели его в это кресло. Однако на посту президента Соединенных Штатов он повторил – уже на самом высоком уровне – жалкий спектакль наполовину созданной своими руками неудачи, которым было отмечено его ректорство в Принстоне. Добившись принятия впечатляющей программы реформ внутри страны, Вильсон повел дело к поражению и катастрофе, когда 1917 году после вступления Америки в войну оказался в новой роли. Его поведение во время мирных переговоров было непредсказуемым и приводило к обратным желаемому результатам. То же самое можно сказать об утомительных речах Вильсона по возвращении домой, когда он пытался убедить в ценности заключенного договора скептически настроенную страну и враждебный сенат. В Европе Вудро Вильсон признавался, что нарушал свои яростно проповедуемые и с религиозной строгостью соблюдаемые идеалы, но затем, в Соединенных Штатах, отказывался одобрить некоторые мелкие дополнения, которые позволили бы спасти договор, а ему самому сохранить лицо.

Своеобразное сочетание противоречивых черт Вильсона обусловливалось бессознательными конфликтами, такими сильными, что он был не в состоянии смягчить их, не говоря уж о том, чтобы разрешить. Интерес Фрейда и Буллита к этому человеку совершенно понятен. Вильсон повлиял на современную историю двух континентов и, они в этом не сомневались, выплеснул свой невроз на мировую арену. Оба исследователя не без оснований заявляли, что достаточно хорошо изучили Вильсона, и полагали, что могут наметить основной путь его психического развития. Тем не менее от претензий на всеведение и полноту своего анализа они отказывались: «Мы никогда не сможем провести исчерпывающий анализ его характера. Мы ничего не знаем о многих сторонах его жизни и его натуры. Те факты, которые нам известны, представляются менее важными, чем те, которых мы не знаем». Поэтому Фрейд и Буллит отказывались называть свою книгу психоанализом личности Вудро Вильсона, а более скромно предлагали считать ее психологическим исследованием, основанным на доступном в настоящее время материале, и ничем большим.

Таким образом, упрек в том, что книга неполна, не имеет под собой оснований. Однако обвинения в ложной враждебности и механическом психологизировании оправданны. Тон всей работы осуждающий, словно невроз Вильсона почему-то был равносилен нравственному падению. Кроме того, из любого эмоционального состояния книга всегда выводит единственное следствие, как будто авторы никогда не слышали о множественности причин психических явлений. Знаменитое требование Альфреда Норта Уайтхеда, британского математика, логика и философа, вместе с Бертраном Расселом написавшего фундаментальный труд «Начала математики», составивший в том числе основу логицизма и теории типов, к ученым – искать простоту и не доверять ей, – которое могло бы стать девизом Фрейда, тут не применялось. Книга «Томас Вудро Вильсон» сосредоточена на вытесненной ярости будущего президента против отца, преподобного Джозефа Рагглза Вильсона. «Враждебность по отношению к отцу, – так определяет одно из главных правил это исследование, – неизбежна для любого мальчика, который претендует хоть на малейшую мужественность». Определенную мужественность Вильсона, и даже не малейшую, авторы не отрицают, однако они буквально обвиняют его в том, что тот всю жизнь преклонялся перед отцом. «Он никогда не освободился от такого отождествления с отцом». Конечно, многие маленькие мальчики восхищаются своими отцами, но – тут же оговариваются авторы – не многие восхищаются ими столь чрезмерно и безоговорочно, как это было в случае Томми Вильсона. Другими словами, преподобный Джозеф Рагглз Вильсон был для Вудро Вильсона божеством. «Ему оставалось верить, что каким-либо образом он выйдет из этой войны спасителем человечества».

Это отождествление оказалось сложным. Временами Вудро Вильсон был божеством, временами мессией. В качестве первого он провозглашал закон, а в качестве второго ожидал морального предательства. У Вудро Вильсона имелся младший, послушный брат, который им восхищался, но самим фактом своего появления на свет стал конкурентом в борьбе за родительскую любовь. Став взрослым, Вильсон воспроизводил эту внутреннюю драму, всегда искал более молодых друзей, на которых мог изливать свою любовь, пока они не предавали его. Таким образом, структура его психики представлялась простой и ясной. Вильсон был маленьким мальчиком, всегда жаждавшим любви и боявшимся предательства, имитировал детские отношения на любой занимаемой должности и немного – а иногда и существенно! – подстрекал к их разрушению. Более того, гнев, который он не мог выразить в отношении отца, всегда тлел в нем, пока не выливался в грандиозную ярость. То, что случайные наблюдатели принимали за лицемерие Вильсона, на самом деле было необыкновенным даром к самообману. Его ханжество – неисчерпаемый источник тайной ненависти. В конечном счете он был только состарившимся мальчиком. «Он любил и жалел себя, боготворил своего покойного отца на небе и перенес ненависть к этому же отцу на многих людей». И это все. В основном…

Остается вопрос, почему Зигмунд Фрейд позволил себе эту карикатуру на прикладной психоанализ. Когда книга наконец была издана, дотошные обозреватели, основываясь на стилистических особенностях, утверждали, что с полным основанием приписать мэтру можно только предисловие, под которым стоит его подпись. Оно краткое, остроумное и информативное, тогда как остальная работа изобилует повторениями, тяжеловесна, зачастую звучит издевательски. Идеал сдержанности, которым Буллит обещал руководствоваться Хаусу, был отброшен. Нагромождение коротких предложений тоже не характерно для Фрейда. Кроме того, многократное снисходительное обращение к Вильсону как к «Томми» совсем не похоже на стиль основателя психоанализа. Грубоватый сарказм, которым пропитана книга, появляется у Фрейда – если вообще появляется – только в частной переписке. Идеи мэтра существенно упрощены, агрессивно изложены и огрублены до неузнаваемости. Тем не менее, по словам Буллита, это исследование было совместным трудом: каждый из двух авторов писал отдельные главы и подробно обсуждал свою работу с другим, подписывая каждую главу и отмечая на полях изменения, внесенные в рукопись. Естественно, Фрейд должен был отвечать за общую интеллектуальную структуру книги. Более того, он называл Буллита «мой пациент (и соавтор)» и признавал, что не просто консультировал текст. В 1934 году, когда мэтра попросили высказать мнение о личности и о деятельности президента Вудро Вильсона, он ответил американскому корреспонденту, что написал оценку Вильсона, далеко не лестную, но не смог опубликовать ее из-за некоторых личных осложнений.