Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

достижения поставленной цели, и мнят себе, что каким-то образом этих жертв удастся избежать. Америка добилась своего богатства и процветания благодаря так называемому «капитализму», то есть своеобразной социальной организации, в которой действуют два главных фактора – небольшая группа богатых капиталистов и фабрикантов и огромный нищий пролетариат, живущий впроголодь, безвластный перед лицом бессердечных работодателей. Россия в последнее время шла по стопам этих богатых стран, и если это продолжится и дальше, то она неминуемо будет страдать от тех же гибельных последствий плутократии, обнищания, безудержной конкуренции во всех сферах деятельности и резко обострившейся борьбы за жизнь, в которой слабый неизбежно проиграет[112].

Но, к счастью, по мысли этих теоретиков, существовал более совершенный путь, и Россия могла бы пойти по нему, если бы только осталась верной некоторым загадочным принципам своего прошлого исторического развития. Не пытаясь изложить эти загадочные принципы, на которые я неоднократно ссылался в предыдущих главах, могу лишь вкратце сказать, что традиционными патриархальными институтами, на которых теоретики основывали свои надежды на счастливое социальное будущее своей родины, были сельская община, традиционные местные отрасли производства и своеобразные кооперативные объединения, называемые артелями. Каким образом эти пережитки полупатриархального общества можно было на практике развить так, чтобы они смогли выдержать конкуренцию с промышленностью, устроенной в соответствии со всеми новейшими «капиталистическими» принципами, никто не мог убедительно объяснить, но многие предавались остроумным спекуляциям на этот счет, словно дети, которые обсуждают, как игрушечными совочками предотвратить грозное наводнение. На мой скромный взгляд, вся эта теория ошибочна; но ее твердо, я бы даже сказал, фанатично придерживались те, кто, в отличие от неразборчивых поклонников западноевропейской и американской цивилизации, считали себя истинно русскими и настоящими патриотами. Г-н Витте никогда не относился к таким людям. Он считал, что есть только один путь к национальному процветанию – путь, по которому шла Западная Европа, и по этому пути он старался вести свою страну как можно быстрее. Поэтому он всем сердцем и душой отдался тому, что его противники называли «капитализмом»: наращивание государственных займов, создание банков и других кредитных учреждений, стимулирование открытия и расширения крупных фабрик, которые неизбежно должны были разрушить мелкое местное производство, и даже – horribile dictu![113] – подрыв деревенской общины, чтобы тем самым пополнить ряды безземельного пролетариата и увеличить количество дешевой рабочей силы ради выгоды капиталистов.

Такими доводами аграриев и доктринеров, по их понятиям, вполне честными и благонамеренными, легко было подорвать позицию г-на Витте. Самым грозным среди его противников был покойный г-н Плеве, министр внутренних дел, человек совсем иного склада. За несколько месяцев до его трагической кончины у меня состоялся с ним долгий и интересный разговор, и я ушел под большим впечатлением. Имея неоднократные беседы подобного рода с г-ном Витте, я мог сравнить или, вернее, противопоставить этих двух человек. Очевидно, что оба они обладали исключительной силой ума и энергией, но у одного эта энергия была вулканической, а у второго – сосредоточенной и тщательно контролируемой. В разговоре один напоминал мне фехтовальщика-самоучку, который рубит с плеча, а другой – ловкого мастера клинка, знающего все тонкости владения шпагой, который всегда делает ровно такой выпад, из которого может быстро вернуться в стойку, и не дальше. Что касается вопроса, был ли г-н Плеве не просто смелым, энергичным и неглупым чиновником, а чем-то большим, то тут могут быть разные мнения, но он определенно умел производить впечатление глубокого и блестящего государственного мужа, способного видеть гораздо дальше, чем свойственно обычному чиновнику, и он обладал талантом принимать такой вид, будто под невозмутимой гладью его сдержанности и спокойствия скрывается подлинно высокообразованная государственная мудрость. О своем коллеге г-не Витте он говорил в самых корректных выражениях, однако нетрудно было догадаться, что к политике Министерства финансов он настроен крайне враждебно.

Из других источников я узнал главную причину этой враждебности. Будучи министром внутренних дел и прослужив долгое время в департаменте полиции, г-н Плеве считал своей первой обязанностью поддержание общественного порядка и защиту персоны и самодержавной власти своего августейшего повелителя. Поэтому он был решительным противником всяких революционных тенденций, в какие бы одежды или обличья они ни рядились; и как государственный деятель он должен был обращать свой взгляд на все, что может усилить эти тенденции в будущем. Так, ему казалось, что в финансовом курсе, проводившемся уже несколько лет подряд, зрели зародыши будущего революционного брожения. Крестьянство беднело и потому легче прислушивалось к лукавым речам социалистов-агитаторов; в Харьковской и Полтавской губерниях уже имели место крестьянские волнения. Революционные социал-демократы тайно организовывали быстрорастущий промышленный пролетариат, и в некоторых крупных городах уже наблюдались серьезные беспорядки среди рабочих. Для любого будущего революционного движения пролетариат, естественно, станет источником новобранцев. Кроме того, на другом конце социальной лестницы создавался класс богатых капиталистов, и всякий, кто хоть немного знаком с историей, знает, что богатое и могущественное третье сословие не может бесконечно мириться с самодержавной властью. Хотя сам г-н Плеве не был ни аграрием, ни славянофилом-доктринером, он не мог не питать известных симпатий к тем, кто ковал громы и молнии для свержения г-на Витте. Он был слишком практичный человек, чтобы воображать себе, будто стрелки на циферблате экономического прогресса могут повернуться и пойти вспять к отмирающим патриархальным институтам; однако он полагал, что по крайней мере темп этого прогресса мог бы быть поумереннее. Министру финансов не следовало так отчаянно и безрассудно спешить, и желательно было бы создать консервативные силы, которые могли бы противодействовать революционным, невольно вызванным к жизни его импульсивным коллегой.

Некоторые из кователей громов и молний шли гораздо дальше и утверждали или намекали, что г-н Витте – сам сознательный революционер и вынашивает тайные злодейские планы. В поддержку своих инсинуаций они приводили некоторые случаи, когда известных социалистов назначали профессорами в академиях, подотчетных Министерству финансов, и указывали на Крестьянский банк, который пользовался особым покровительством г-на Витте. Сначала от банка ждали, что он будет действовать против революционных тенденций, препятствуя образованию безземельного пролетариата и увеличивая число мелких землевладельцев, всегда и везде консервативных в отношении прав частной собственности. К сожалению, его успех вызвал опасения у более консервативной части землевладельцев. Эти господа, как я уже упоминал, указывали на то, что имения дворян быстро переходят в руки крестьян и что, если этот процесс продолжится, потомственные дворяне, которые всегда были вернейшей опорой трона, переместятся в города и там погрязнут в нищете или смешаются с коммерческой плутократией. Тем самым они будут способствовать образованию третьего сословия, враждебного самодержавной власти.

В таких обстоятельствах было очевидно, что