Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

class="p1">Хотя до сих пор забастовки не приводили к ощутимым практическим результатам, новые идеи и стремления быстро распространялись на фабриках и заводах и успели пустить такие глубокие корни, что некоторые из настоящих рабочих захотели иметь право голоса в руководстве – в комитете союза, состоявшем исключительно из образованных людей. Когда комитет отклонил их запрос, началась длительная полемика, и вскоре выяснилось, что за вопросом об организации стоит важнейший принципиальный вопрос. Рабочие хотели сосредоточить усилия на улучшении своего материального положения и действовать в том ключе, который мы бы назвали тред-юнионизмом, в то время как комитет хотел, чтобы их целью было обретение политических прав. Обе стороны проявили большую целеустремленность. Попытка рабочих основать и распространять свой подпольный журнал с целью освободиться от «политиков» окончилась неудачей; однако они получили сочувствие и поддержку со стороны некоторых образованных членов партии, и таким образом в социал-демократическом лагере произошел раскол. После неоднократных и безрезультатных попыток прийти к удовлетворительному компромиссу вопрос был вынесен на съезд, который состоялся в Швейцарии в 1900 году; но дискуссии лишь обострили разногласия, и обе стороны образовали отдельные независимые группы. Та, которая последовала за Плехановым и назвала себя революционными социал-демократами, придерживалась марксистского учения во всей его полноте и чистоте и настаивала на необходимости постоянной политической агитации. Другая, назвавшись «Союзом социал-демократов за границей», склонялась к тред-юнионистской программе и провозглашала необходимость руководствоваться не незыблемыми догмами, а политической целесообразностью. Между двумя группами некоторое время велась словесная война на языке педантов; но, несмотря на все потрясание оружием и громкие обличения оппонентов в истинно гомеровском духе, на самом деле они оставались союзниками, которые боролись за общую цель, – двумя крылами социал-демократической партии, отличавшимися друг от друга только в вопросах тактики.

Две эти расходящиеся тенденции нередко проявлялись и в последующей истории движения. В обычное мирное время экономическая или тред-юнионистская тенденция может сохранять свои позиции, но как только начинаются беспорядки и вынуждены вмешиваться власти, политическое течение быстро набирает силу. Примером этого были рабочие волнения 1902 года в Ростове-на-Дону. В первые два дня забастовки выдвигались только экономические требования, а в речах, которые звучали на собраниях рабочих, не говорилось о политических претензиях. На третий день один оратор осмелился неуважительно отозваться о самодержавной власти, но вызвал некоторое недовольство слушателей. Однако на пятый и в последующие дни прозвучало несколько политических речей, которые закончились кличем «Долой царизм!», и толпа из 30 тысяч рабочих поддержала ораторов. Подобные забастовки затем происходили в Одессе, на Кавказе, в Киеве и в Центральной России, и все они носили скорее политический, чем чисто экономический характер.

А теперь я попробую ясно изложить точку зрения и план кампании этого нового движения, которое я могу назвать революционным ренессансом.

Конечная цель новых реформаторов была та же, что и у всех их предшественников, – коренная реорганизация общества на социалистических началах. Согласно их учениям, общество в его нынешнем виде состоит из двух больших классов, которые можно назвать эксплуататорами и эксплуатируемыми, стригалями и стрижеными, капиталистами и рабочими, нанимателями и наемными работниками, тиранами и угнетенными; и такое неудовлетворительное положение дел будет длиться до тех пор, пока существует так называемый буржуазный или капиталистический режим.

В новом раю на земле, о котором мечтают социалисты, эта несправедливость должна исчезнуть; все люди должны быть равно свободны и независимы, все должны трудиться ради общего блага и умом, и руками и поровну пользоваться природными и рукотворными благами этой жизни.

По этому поводу между разными группами русских радикальных революционеров не возникало разногласий. Все они – от старомодных нигилистов до социал-демократов новейшего типа – разделяли эти взгляды. Что отличало их друг от друга, так это большая или меньшая нетерпеливость в достижении идеала.

Самыми нетерпеливыми были анархисты, сгруппировавшиеся вокруг Бакунина. Они хотели немедленно лобовой атакой ниспровергнуть все существующие формы правления и общественного устройства в надежде, что случай, или эволюция, или природный инстинкт, или внезапное вдохновение, или какая-нибудь другая таинственная сила создаст нечто лучшее. Сами они отказывались помогать этой таинственной силе даже намеками, ссылаясь на то, что, по словам одного из них, «созидать – не дело того поколения, чей долг – разрушать». Несмотря на то что в русском национальном характере силен импульсивный элемент, эти безрассудные, сверхнетерпеливые доктринеры так и не стали многочисленными и им так и не удалось сформировать организованную группу, вероятно, потому, что молодое поколение в России было слишком занято настоящим и будущим положением своей собственной родины, чтобы осуществлять планы всемирного анархизма, как советовал Бакунин.

Следующей по шкале нетерпеливости шла группа сторонников социалистической агитации в массах с намерением свергнуть правительство и встать на его место, как только массы будут достаточно организованы, чтобы сыграть отведенную им роль. Существенное различие между ними и анархистами состояло в том, что они признавали необходимость длительной подготовки и собирались после свержения правящего режима не оставаться до бесконечности в состоянии анархии, а заменить самодержавие ограниченной монархией или республикой с сильным и деспотичным временным правительством, насквозь проникнутым социалистическими принципами. Как только этот временный деспотизм прочно заложит основы нового миропорядка, он должен созвать общероссийское собрание, которое, насколько я понимаю, должно освободить его от ответственности за благонамеренную тиранию, временно осуществлявшуюся им в переходный период.

Несколько меньшую нетерпеливость выказывала следующая группа – сторонники мирной социалистической пропаганды. Они утверждали, что нет необходимости ниспровергать старый порядок, пока массы не будут интеллектуально подготовлены к новому, и возражали против того, чтобы фундамент нового режима был заложен деспотами, даже самыми благими в социалистическом смысле. Только сам народ должен добиваться своего счастья и защищать его.

На последнем месте оказались наименее нетерпеливые из всех – социал-демократы, существенно отличающиеся от всех предыдущих категорий.

Все вышеупомянутые революционные группы упорно отвергали идею постепенного перехода от буржуазного к социалистическому режиму. Они не слушали никаких предложений о конституционной монархии или демократической республике даже в качестве промежуточной стадии развития. Все это было самой сутью буржуазного порядка, и потому категорически отвергалось. Нельзя останавливаться на полпути между нынешним страданием и будущим счастьем, ибо многие усталые путники почувствуют искушение остановиться в середине пути, в пустыне, и не дойдут до обетованной земли. «Всегда вперед» – таков должен быть лозунг, и нельзя терять времени на глупую борьбу политических партий и пустые излишества политической жизни.

Но не так думали социал-демократы. Они в своем поколении оказались гораздо умнее. Видя, что попытки нетерпеливых групп окончились катастрофой, и понимая, что в случае их успеха старая никчемная бюрократия, вероятно, была бы заменена молодым и энергичным деспотизмом, еще более губительным, чем его