Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

что развитие капитализма непреодолимо, и его выводы подтверждаются новейшей историей России, ибо весь экономический прогресс, достигнутый за последние полвека, носил капиталистический характер.

Даже если бы существовала возможность остановить капиталистическое развитие, это нежелательно с революционной точки зрения. В поддержку этого тезиса снова цитируется Карл Маркс. Он показал, что капитализм, хотя и является злом сам по себе, тем не менее представляет собой неизбежную стадию экономического и общественного прогресса. Поначалу он вредит интересам рабочего класса, но в конце концов приносит ему пользу, потому что постоянно растущий пролетариат должен, хочет он того или нет, стать политической силой, и как политическая сила он однажды сломит господство буржуазии. Как только он станет политическим гегемоном, он конфискует на благо всего общества орудия производства, фабрики, литейные заводы, станки и т. д., экспроприировав их у капиталистов. Таким образом, вся прибыль, получаемая от массового производства и текущая ныне в карманы богатеев, будет распределяться поровну между рабочими.

Так началась четвертая фаза революционного движения, и, как и все предыдущие фазы, в течение нескольких лет она пребывала в академическом состоянии, когда велись бесконечные дискуссии по теоретическим и практическим вопросам. Лавров, пророк старой пропаганды, отнесся к новым идеям «с дедовской суровостью», а Тихомиров, ведущий представитель умирающей «Народной воли» – устроительницы терактов, упорно утверждал, что западноевропейские методы, рекомендуемые Плехановым, неприменимы к России. Группа Плеханова ответила длинным рядом публикаций, частью оригинальных, а частью переводов из Маркса и Энгельса, где разъясняла доктрины и цели социал-демократов.

Семь лет ушло на эту академическую литературную деятельность – период сравнительного покоя для русской тайной полиции, а затем, около 1890 года, пропагандисты новой школы осторожно приступили к работе в Петербурге. Для начала они ограничились созданием небольших тайных кружков для обращения в свою веру неофитов и обнаружили, что почва уже до некоторой степени подготовлена для тех семян, которые они собирались посеять. Рабочие испытывали недовольство, и некоторые из самых разумных, которые раньше поддерживали контакт с пропагандистами старшего поколения, узнали, что существует хитроумное и эффективное средство устранения несправедливости. Каким образом? Сплоченностью и борьбой. Для необразованных рабочих это было важным открытием, и вскоре они проверили предложенное средство на практике. Осенью 1894 года вспыхнули рабочие волнения на Невском машиностроительном заводе и в арсенале, а в следующем году – на фабрике Торнтона и сигаретных мануфактурах. Во всех этих забастовках закулисно участвовали агенты социал-демократов. Избегая основных ошибок старых пропагандистов, которые предлагали рабочим лишь абстрактные социалистические теории, в которых не в состоянии был разобраться ни один малограмотный человек, они стали действовать более рациональным методом. Русский рабочий, невосприимчивый к отвлеченным теориям, вовсе не был безразличен к перспективам улучшения его материального положения и избавления от тягот повседневной жизни. Из этих тягот острее всего ощущались долгий рабочий день, низкая заработная плата, произвольные штрафы и грубость мастеров. Помогая рабочим устранить эти несправедливости, агенты социал-демократов могли бы завоевать их доверие, а когда рабочие стали бы считать их своими истинными друзьями, они могли бы научить их тому, что их личные интересы совпадают с интересами рабочего класса в целом. Таким способом можно было бы пробудить в промышленном пролетариате своего рода корпоративную солидарность – первейшее условие политической организации.

В этом ключе агенты приступили к работе. Сформировав тайный «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», они постепенно вышли за узкие рамки кружковой пропаганды и подготовили почву для агитации в более широком масштабе. Среди недовольных рабочих они распространили множество продуманно составленных брошюр, где формулировались материальные претензии, а весь политический строй с его полицией, жандармами, казаками и сборщиками налогов подвергался критике – отнюдь не дружественной, но без резких выражений. Вводя в программу этот политический элемент, приходилось действовать очень осторожно, так как рабочие еще не усматривали тесной связи между их недовольством и существующими политическими порядками, а старшее поколение и вовсе видело в царе воплощение бескорыстной милости. С учетом всего этого в брошюре, которую распространял союз для просвещения трудящихся, автор предпочел вовсе не упоминать о самодержавной власти и просто описывал положение рабочего класса – тяжелое бремя, которое он вынужден нести, злоупотребления и бесцеремонность со стороны начальства. Эту брошюру читали с жадностью, и начиная с того времени, если на рабочих местах возникали проблемы, люди обращались к агентам социал-демократов за помощью в формулировке своих претензий.

Конечно, такую помощь приходилось оказывать тайно, потому что на заводах всегда действовали полицейские шпионы, и все, кто подозревался в помощи рабочему движению, подлежали аресту и ссылке. Например, 4 января 1896 года, когда социал-демократы проводили тайное собрание, полиция арестовала 115 участников. Несмотря на этот и другие подобные инциденты, работа велась с большой энергией, и летом 1896 года поле деятельности расширилось. На время коронации, проходившей в том году, фабрики и мастерские в Петербурге закрыли, но люди посчитали, что за эти дни они должны получить обычное жалованье. Когда их требование отклонили, 30 тысяч человек объявили забастовку. Социал-демократический союз воспользовался этим и распространил множество брошюр. Впервые их стали читать вслух на рабочих собраниях, и слушатели встречали их одобрительными хлопками. Союз поддержал рабочих в их сопротивлении, но советовал не прибегать к насилию, дабы не спровоцировать вмешательство полиции и военных, как это по неосторожности происходило иногда раньше. Когда полиция все-таки вмешалась и выслала нескольких руководителей забастовки из Петербурга, агитаторам представился прекрасный шанс объяснить, что власть защищает нанимателей и враждебна рабочему классу. Эти разъяснения шли вразрез с официальным воззванием к рабочим, в котором г-н Витте пытался убедить их в том, что царь всемерно стремится улучшить их положение. Исход борьбы решился не доводами и увещеваниями, а силой: не имея средств для продолжения забастовки, рабочие были вынуждены возобновить работу под угрозой голода.

Это был переломный момент, после которого рабочее движение приобрело более массовый и систематический характер. Во время предыдущих рабочих волнений забастовщики не понимали, что наилучшим средством давления на работодателей был простой отказ от работы, и часто выражали свое недовольство тем, что беспощадно уничтожали имущество фабрикантов. На место происшествия приезжала полиция, а иногда и войска, за чем следовали многочисленные аресты. Другая ошибка неопытных забастовщиков состояла в том, что они не создали резервного фонда, из которого могли бы черпать средства к существованию, когда не получали заработной платы и не могли воспользоваться кредитом в продуктовой лавке при фабрике. Теперь были предприняты попытки исправить эти две ошибки, и первая оказалась довольно успешной, поскольку бессмысленное уничтожение имущества перестало быть характерной чертой рабочих волнений; но крупного резервного фонда пока не удавалось создать, поэтому забастовки всегда длились недолго.