Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

из тех, кто активно участвовал в нем и кто, проведя два года в сибирской ссылке, сбежал и обосновался в Западной Европе, написал так: «И наше революционное движение умерло. А мы, живущие, стоим над гробом нашей красавицы и рассуждаем, чего ей недостает. Одни находят что-то, что можно было бы изменить в ее носе, другие – в подбородке или в косе; а и одни, и другие, и все мы, кругом стоящие, словно не видим существенного, именно того, что красавице недостает жизни; и что не в косе тут дело и не в бровях, а в живом духе, который отлетел, но который скрашивал когда-то все эти недостатки и делал ее красавицей. И сколько бы мы теперь ни придумывали изменений и улучшений (как это нам кажется с теперешней нашей точки зрения), все это совершенно ничтожно в сравнении с тем, чего ей недостает и чего – увы! – мы не в силах ей больше дать. Ибо кто же в силах вдохнуть в труп живую душу?»

На самом деле, движение, которое я постарался вам описать, сходило на нет, но зато в то же время зарождалось другое движение, ставящее себе те же конечные цели, и сейчас оно играет одну из важнейших ролей в сложившейся ситуации. Часть изгнанников, оказавшихся в Швейцарии и Париже, познакомились там с западноевропейским социал-демократическим и рабочим движением и уверились, что стратегию и тактику этих движений можно применить и в России. Об их успехах в осуществлении этих планов я расскажу чуть позже; но прежде чем взяться за эту тему, я хотел бы объяснить, как подобный поворот стал возможен благодаря переменам в экономических условиях. Россия приступила к быстрому созданию мощной промышленности и промышленного пролетариата. Это и будет темой следующей главы.

Глава 25. Промышленный прогресс и пролетариат

Пятьдесят лет тому назад Россия по существу была еще аграрной империей, живущей за счет примитивного сельского хозяйства, а прочие свои потребности удовлетворяющей главным образом за счет домашних ремесел, как это было в Западной Европе в Средние века.

На протяжении многих поколений ее правители пытались насадить в своих обширных владениях искусства и ремесла Запада, но им противостояли громадные трудности, и их успехи на этом поприще были отнюдь не так велики, как им бы того хотелось. Мы знаем, что еще в XIV веке в Москве были суконщики, ибо читаем в летописях, что татары разграбили их мастерские при взятии города. К тому времени в некоторых крупных городах также появились мастера по металлу, но, по всей видимости, они не высоко поднимались над уровнем обычных кузнецов. Однако им повезло преуспеть гораздо быстрее, чем мастерам других ремесел, поскольку старые московские цари, как и другие правители-полуварвары, восхищались и завидовали производству более развитых стран главным образом с военной точки зрения. Больше всего они мечтали об огромных арсеналах с хорошим оружием, которое позволяло бы им вести оборону и нападать на соседей, и как раз к этой цели и стремились всеми своими силами.

Еще в 1475 году Иван III, дед Ивана Грозного, послал своего человека в Венецию подыскать для царя архитектора, который, помимо своего искусства, умел бы делать ружья; и в свое время в Кремле появился некий Муроли, которого современники называли Аристотелем за его глубокую ученость[107]. Он принялся «строить церкви и дворцы, отливать большие колокола и пушки, стрелять из означенных пушек и делать всяческие отливки весьма искусно»; и за всю ту разнообразную деятельность ему официально устанавливалось скромное жалованье в десять рублей ежемесячно. По крайней мере, в отношении оружейного производства венецианец добросовестно выполнил свой контракт, и в скором времени царь имел удовольствие обладать «пушечной избой», впоследствии удостоенной имени «пушечного двора». Некоторые из местных мастеров научились иноземному искусству, и чуть более века спустя (в 1586 г. русский или, по крайней мере, славянин по имени Чохов изготовил знаменитую Царь-пушку весом целых 96 тысяч фунтов.

Таким образом был налажен канал связи с западными инженерными искусствами, который с тех пор не прерывался, и мы часто встречаем соответствующие упоминания у старинных авторов. При деде Петра Великого, например, итальянец основал две бумажные фабрики; а бархат для царя и его бояр, золотая парча для церковных облачений и грубые сорта стекла для повседневных нужд производились под августейшим покровительством просвещенного монарха. Его сын Алексей пошел еще дальше и возмутил богобоязненных подданных своей любовью к еретическим изобретениям иноземцев. Именно в немецкой слободе Москвы юный Петр, которому судьба сулила стать Великим, впервые познакомился с полезными искусствами Запада.

Когда великий реформатор взошел на престол, в его царстве, помимо множества мастерских, насчитывалось около десяти литейных заводов; всем им было приказано «лить пушки, ядра и пули и изготовлять оружие для государевой службы». Это представлялось ему только началом, особенно в области горнодобывающей и металлургической промышленности, которая его особенно интересовала. Привозя иностранных мастеров и отдавая в их распоряжение землю со множеством крепостных в тех местностях, где было много полезных ископаемых, и тщательно оговорив, что эти мастера должны как следует обучать его подданных и не скрывать от них ни малейших секретов ремесла, он создал на Урале крупную металлургическую промышленность, которая существует и по сей день. Как показала практика, казенные рудники и металлургические заводы сильно истощали его и без того скромную казну, и тогда часть из них он передал во владение частным лицам. Подобную политику иногда проводили и его преемники. Это и положило начало колоссальным богатствам Демидовых и других семейств. К примеру, Шуваловы в 1760 году имели для работы на своих рудниках и железоплавильных заводах не менее 33 тысяч крепостных и соответствующее количество земли. К сожалению, концессии обычно отдавали не предприимчивым бизнесменам, а влиятельным вельможам, которые чаще всего просто разбазаривали доходы, и немалое число рудников и заводов возвратилось в казну.

Войскам требовались не только оружие и боеприпасы, но также обмундирование и одеяла. Поэтому начиная с правления Петра большое внимание уделялось производству шерстяной ткани. Во времена Екатерины было уже 120 суконных фабрик, хотя и очень маленьких по современным представлениям. На десять московских фабрик, к примеру, приходилось всего 104 станка и 130 рабочих, а за год они вырабатывали сукна на 200 тысяч рублей.

Находясь, таким образом, в значительной мере под влиянием военных соображений в своей экономической политике, государство все же не пренебрегало и другими отраслями мануфактурной промышленности. С тех пор как Россия стала претендовать на звание цивилизованной державы, ее правители всегда уделяли больше внимания пышности, нежели пользе, внешней красоте, а не