Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

некоему Халтурину, одному из немногих революционеров крестьянского происхождения. Как необычайно умелый плотник и столяр, он легко нашел себе работу во дворце и ухитрился составить примерный план здания. Этот план, на котором обеденный зал был помечен зловещим красным крестом, попал в руки полиции, и та провела, как ей казалось, тщательное расследование, но не смогла ни раскрыть заговор, ни обнаружить динамит, спрятанный под кроватью столяра. Во время обыска Халтурин выказал сверхчеловеческое хладнокровие и продолжал спать каждую ночь прямо на взрывчатке, хотя из-за этого у него мучительно болела голова. Когда химик исполкома заверил его, что скопленного динамита достаточно, он подорвал мину в обычный обеденный час, а сам умудрился сбежать целый и невредимый[105]. В караульном помещении, которое находилось непосредственно над местом взрыва, погибло десять военнослужащих и пятьдесят три получили ранения, а в столовой проломило пол, но царская семья спаслась, потому что не села за обед в обычный час.

Ответственность за этот варварский акт исполком открыто взял на себя. В прокламации, развешанной на улицах Санкт-Петербурга, он заявлял, что, сожалея о смерти солдат, намерен решительно продолжать борьбу с самодержавной властью, пока для проведения общественных реформ не будет созвано Учредительное собрание, состоящее из делегатов, свободно избранных и получивших наказы от избирателей.

Увидев, что полицейские репрессии не действуют, Александр II решил посмотреть, как подействует умиротворение, и с этой целью поставил во главе правительства генерала Лорис-Меликова с полудиктаторскими полномочиями (февраль 1880 г.). Эксперимент не оправдался. Террористы считали его лицемерной либеральностью снаружи, которая прикрывает жестокость внутри, а в чиновном мире – актом преступной слабости со стороны самодержца. Одним из его последствий стало то, что исполком только еще уверенней продолжал гнуть свою линию, а так как власти несколько утратили бдительность, он смог усовершенствовать революционную организацию. В циркуляре, разосланном по губернским отделениям, он объяснял, что единственным источником законности должна быть народная воля[106], а так как правительство никогда не пойдет на такое, его должно принудить народное восстание, для чего следует подготовить все доступные силы. На крестьянство, как показал опыт, пока еще полагаться нельзя, однако нужно принять меры к тому, чтобы заручиться поддержкой городских рабочих. Огромную важность теперь уделяли пропаганде среди солдат; но так как среди рядовых процесс обращения шел трудно, внимание следовало обратить в основном на офицеров, которые смогут повести за собой подчиненных в решающий момент.

Предлагая этот план свержения самодержавия в далеком будущем с помощью народного восстания, комитет не отказался и от методов, которые позволили бы достичь цели быстрее, и в то же самое время обдумывал убийство царя. В зимние месяцы его величество имел обыкновение устраивать по воскресеньям небольшой смотр в манеже возле Михайловской площади в Петербурге. В воскресенье 13 марта 1881 года на улицах, по которым он обычно возвращался во дворец, террористы в двух местах сделали подкопы для взрывчатки, а на запасном маршруте затаились несколько заговорщиков с ручными бомбами, спрятав их под шинели. Император поехал по запасному пути. По сигналу, данному Софьей Перовской, первую бомбу бросил студент по имени Рысаков, но она только ранила несколько человек из эскорта. Император остановился и вышел из кареты, и в то время, когда он расспрашивал о раненых, юноша по имени Гриневицкий бросил вторую бомбу – на этот раз смертельную. Александра II поспешно доставили в Зимний дворец, но он почти сразу скончался.

Этим актом члены исполкома доказали, что они люди решительные и умелые заговорщики, но в то же время показали свою недальновидность и политическую неискушенность, так как они не подготовились к немедленному захвату власти, к которой так неистово стремились, чтобы, разумеется, использовать ее исключительно на общее благо. Всю эту историю можно было бы счесть неправдоподобной с начала и до конца, если бы все подробности не были установлены достоверно. Группа молодых людей, человек тридцать – сорок, не больше, не имея за собой никакой организованной материальной силы, ни каких-либо влиятельных единомышленников в армии или верхах, без каких-либо надежд на народную поддержку и без плана действий сразу же после убийства, сознательно спровоцировала кризис, к которому была абсолютно не готова. Высказывались мнения, что они будто бы рассчитывали на то, что либералы возьмут верховную власть в свои руки, но это объяснение явно придумано задним числом, ведь они знали, что либералы так же не готовы, как и они сами, и в то время считали либералов опасными соперниками. Кроме того, это объяснение никак невозможно примирить с прокламацией, обнародованной исполкомом сразу же после убийства царя. Самое снисходительное объяснение поведению заговорщиков состоит в том, что ими двигала слепая ненависть к самодержавию и его приспешникам, а не практичный политический расчет, что они вели себя, как раненый бык на корриде, который не глядя безрассудно бросается на своих мучителей.

Убийство императора произвело вовсе не тот эффект, на который рассчитывали народовольцы. Напротив, оно разрушило любые надежды на их успех. Многие склонные к либерализму люди, которые в той или иной степени симпатизировали революционному движению, хотя и не принимали в нем участия, которые не слишком сурово осуждали нападения на полицейских чиновников, пришли в ужас, узнав, что эти люди, мнящие себя реформаторами, не пощадили даже священную особу царя! В то же время к полиции, которая размякла и распустилась при снисходительном режиме Лорис-Меликова, вернулся прежний пыл, и она с таким азартом взялась за дело, что революционная организация была парализована и во многом уничтожена. Шестерых цареубийц приговорили к смерти, и пятерых публично казнили, среди них и Софью Перовскую, одну из самых деятельных и по-человечески приятных революционерок. Десятки тех, кто принимал активное участие в движении, оказались в тюрьмах и ссылках. Какое-то время пропаганда еще велась среди военных и морских офицеров, предпринимались попытки к реорганизации, особенно в южных губерниях, но все это ни к чему не привело. Некий Дегаев, принимавший участие в формировании кружков среди военных, оказался провокатором и помогал полиции. Из-за его предательства были арестованы многие офицеры, а также Вера Филиппова (Фигнер), девушка необычайно одаренная и отважная, одна из тех, кто пытался перестроить организацию. Время от времени жившие за границей руководители присылали в Россию своих эмиссаров, чтобы оживить пропаганду, но их усилия ни к чему не привели.

Один из активных членов революционной партии, Лев Дейч, который успел опубликовать свои мемуары, рассказывает, как в то время быстро набирал силу революционный прилив. По его словам, и в России, и за границей былой энтузиазм сменился скептицизмом; люди потеряли веру, хотя многие из них этого