Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

лет был свидетелем невиданного в истории зрелища: ничтожная по количеству, но сильная духом партия „Народной воли“ вступила в единоборство с могущественным русским правительством. Ни казни, ни каторга, ни тюрьма и ссылка не сокрушили энергии революционеров: под их выстрелами падали один за другим наиболее яркие и типичные представители правительственного произвола и насилия…»

Именно в это время, в 1877 году, когда пропаганда и агитация в массах уступили место организованному террору, но еще до того, как были совершены какие-либо кровавые убийства, я случайным образом свел личное знакомство с некоторыми видными сторонниками революционного движения. Однажды молодой человек располагающей наружности, которого я не знал и который не предъявил никаких документов, зашел ко мне в Петербурге и предложил опубликовать через английскую печать факты о, как он выразился, гнусном акте жестокости и тирании, совершенном генералом Треповым, петербуржским градоначальником. Этот чиновник, по словам юноши, во время недавнего посещения одной из тюрем, заметил, что молодой политзаключенный по фамилии Боголюбов, проходя мимо, не снял шапки, и приказал высечь его за это. Я ответил, что у меня нет причин не верить этой истории, но нет и причин принимать ее на веру, поскольку она основана исключительно на словах совершенно мне незнакомого человека. Мой осведомитель воспринял это возражение без досады и предложил мне имена и адреса ряда лиц, которые могли предоставить мне любые доказательства, какие бы я ни пожелал.

Когда он снова пришел ко мне в другой раз, я сказал ему, что повидался с несколькими из тех лиц, кого он мне назвал, и что не мог не обратить внимания, что все они тесно связаны с революционным движением. Далее я предположил, что, поскольку сторонники этого движения постоянно жалуются, что на них систематически клевещут, изображают их в ложном свете и карикатурном виде, то их руководителям следовало бы в точности изложить перед окружающим миром свое истинное учение, а уж я с радостью им в этом помогу. Я уже немного разбираюсь в вопросе, так как у меня немало друзей и знакомых среди сочувствующих, и мы с ними постоянно спорим обо всем этом. Я должен признаться, что их идеи, насколько я их понимаю, не вызывают во мне никакой симпатии, но я льщу себя тем, что мог бы – и мой гость сам признал это – точно описать и беспристрастно разобрать идеи, с которыми сам не согласен. Мой новый знакомый, которого я назову Дмитрием Иванычем, был доволен моим предложением, и, когда он посовещался с некоторыми друзьями, мы договорились, что мне предоставят все материалы, необходимые для точного изложения принципов их движения. Что касается каких-либо возможных заговоров, то я предупредил его, что ему следует о них молчать, потому что, если мне случайно станет известно о каких-то террористических планах, я сочту своим долгом предупредить власти. По этой же причине я отказался посещать какие-либо тайные конклавы, и было решено, что меня не будут посвящать ни в какие секреты.

Первый шаг моего обучения оказался не очень удачным или обнадеживающим. В один прекрасный день Дмитрий Иваныч принес мне большую рукопись, где, по его словам, излагались настоящие взгляды революционеров и объяснялись их методы. Я с удивлением увидел, что она написана по-английски, и с первого же взгляда понял, что это совсем не то, чего я хотел. Прочитав первое же предложение, я повернулся к моему другу и сказал:

– Мне очень жаль, Дмитрий Иваныч, что вы не выполнили нашего уговора. Мы, если помните, договорились, что будем действовать совершенно открыто и честно, и вот в первой же фразе рукописи, которую вы мне принесли, я нахожу вопиющую неискренность. Она начинается с заявления, что множество студентов арестовано и брошено в тюрьму за распространение книг в народе. Формально это так, но это же явная попытка ввести в заблуждение. Эти молодые люди арестованы, как вам должно быть известно, за распространение не книг вообще, как следует из вашего документа, а книг определенного рода. Я читал некоторые из них и ничуть не удивлен тому, что власти не хотят, чтобы они попали в руки невежественных масс. Возьмем, к примеру, книгу под названием «Хитрая механика» и другие тому подобные. Чему они фактически учат? Что крестьяне должны быть готовы восстать и перерезать глотки помещикам и чиновникам. Я не вхожу в вопрос, насколько желательна или нежелательна подобная массовая бойня с точки зрения общественного блага, и оправдана ли она в соответствии с каким-то новым кодексом высокой морали. Я лишь утверждаю, что автор этого документа, говоря о «книгах», хотел ввести меня в заблуждение.

Дмитрий Иваныч посмотрел на меня растерянно и пристыженно.

– Прошу простить меня, – сказал он, – я виноват не в том, что пытался вас обмануть, но в том, что не принял мер. Сам я не читал этой рукописи, да и не смог бы, если б и захотел, ведь она написана по-английски, а я иных языков, кроме родного, не знаю. Моим товарищам не следовало так поступать. Отдайте мне рукопись, и я позабочусь, чтобы впредь ничего подобного не случилось.

Свое обещание он сдержал, и у меня больше не было причин для жалоб. Дмитрий Иваныч предоставил мне немалый объем информации и одолжил ценную коллекцию революционных брошюр. К сожалению, наш курс обучения пришлось внезапно прервать из-за непредвиденных обстоятельств, которые, признаюсь, были весьма типичны для петербургской жизни в то время. Мой слуга, прекрасный молодой русский парень, скорее честный, чем умный, как-то утром явился ко мне с загадочным видом и сказал, что мне следует быть настороже, потому что вокруг ходят «темные личности». Я поднажал на него, и он объяснил, что имеет в виду. К нему обратились двое незнакомцев, предложили несколько рублей и стали расспрашивать о моих привычках: в котором часу я ухожу и прихожу, кто ко мне заходит и тому подобное. «Они, сударь, даже хотели пробраться к вам в гостиную; но я, конечно, их не пустил. По-моему, они хотят вас ограбить!»

Нетрудно было догадаться, что это были за «темные личности», которые так живо интересовались моими делами и хотели осмотреть квартиру в мое отсутствие. Если у меня и оставались какие-то сомнения на их счет, они вскоре исчезли. Утром и в последующие дни я замечал, что каждый раз, как я выходил из дома и направлялся куда-либо пешком или на извозчике, за мной близко следовали два малоприятных на вид типа – так близко, что если я резко разворачивался, они натыкались на меня. Первый и второй раз, когда это произошло, я как следует