Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

науки, «пропаганду», после которой идет «агитация». Формальное различие между этими двумя понятиями состоит в том, что пропаганда имеет чисто подготовительный характер и нацелена всего лишь на просвещение масс об истинном характере революционного дела, в то время как агитация направлена на то, чтобы побудить отдельного человека или группу к действиям, считающимся при нынешнем режиме незаконными. В мирное время «чистую агитацию» следовало вести организованными отрядами, которые должны устрашить правительство и привилегированные слои, отвлечь внимание властей от скрытых революционных выступлений, поднять дух народа и тем самым сделать его более восприимчивым к революционным идеям, добывать денежные средства для дальнейшей деятельности и освобождать политических заключенных. Во время восстания следует оказывать народным движениям всемерную помощь и придавать им социалистический характер. Центр и местные отделения должны установить связи с издательствами и принять меры для обеспечения регулярного поступления запрещенных книг из-за границы. Таковы несколько типичных выдержек из документа, который справедливо можно было бы назвать трактатом по революционологии.

В качестве образца революционных брошюр, которые распространяли пропагандисты и агитаторы, позволю себе привести краткий пересказ одной из них, хорошо известной политической полиции. Она называется «Хитрая механика» и дает наглядное представление об том, какие революционеры использовали идеи и методы. Мизансцена предельно проста. Два крестьянина, Степан и Андрей, встречаются в кабаке и вместе выпивают. Степан описывается как хороший и добрый человек, когда имеет дело с людьми своего класса, но очень острый на язык в разговоре с мастером или управляющим. Он не лезет за словом в карман и при случае может заставить умолкнуть даже чиновника! Он объехал всю империю, общался со всевозможными людьми, все видит насквозь – короче говоря, соткан из одних достоинств. Одно из его прекрасных качеств состоит в том, что, будучи сам «просвещенным», он всегда готов просвещать и других и теперь находит случай проявить свои таланты.

Когда пока что непросвещенный Андрей предлагает выпить еще по рюмке водки, Степан отвечает, что царь вместе с дворянами и купцами стоят у него поперек горла. Поскольку его спутник не понимает метафорического языка, Степан объясняет, что если бы не было царей, дворян и купцов, то он мог бы взять не одну, а пять рюмок водки за те же деньги. Это, естественно, ведет к более общим вопросам, и Степан произносит нечто вроде лекции. Он объясняет, что простые люди платят гораздо большую часть налогов и в то же время делают всю работу; они пашут поля, строят дома и церкви, работают на мельницах и фабриках, а взамен их систематически грабят и бьют. А куда же деваются все эти деньги, которые у них забирают? Во-первых, царь получает девять миллионов рублей, которых хватило бы на прокорм полгубернии, и на эти деньги он развлекается, устраивает охоты и пиры, ест, пьет, веселится и живет в каменных дворцах. Правда, он дал свободу крестьянам; но мы-то знаем, чем на самом деле обернулась эта свобода. У мужика отняли лучшую землю и увеличили подати, чтобы он не разжирел и не обленился. Царь сам – наибогатейший помещик и фабрикант в стране. Он не только грабит нас сколько хочет, но и продает в рабство (за счет накопления государственного долга) наших детей и внуков. Он забирает у нас сыновей в солдаты, запирает их в казармах, чтобы они не видели своих братьев-крестьян, и ожесточает их сердца, чтобы они превратились в диких зверей, готовых растерзать своих же родителей. Купцы и дворяне тоже грабят бедных крестьян. Словом, высшие классы изобрели хитрую механику, благодаря которой мужику приходится расплачиваться за их удовольствия и роскошь.

Однако когда-нибудь народ поднимется и разорвет эту механику в клочья. Когда наступит этот день, нужно будет разрушить каждую ее деталь, потому что, если хоть одна останется целой, то и все остальные немедленно вырастут снова. Вся сила на стороне крестьян, если бы они только умели ею пользоваться. Знание придет со временем. Тогда они уничтожат эту машину и поймут, что единственное реальное средство от всех общественных зол – это братство. Люди должны жить как братья, чтобы было не твое и мое, а все общее. Когда мы создадим братство, не будет ни богатых, ни воров, но одна правда и праведность без конца. В заключение Степан обращается со словом к «мучителям»: «Когда придет час и подымется наш народ православный, пошлет против нас царь войска, станут бары с чиновниками да богачами последний рубль ребром ставить, чтобы нас одолеть да раздавить. Ну, тогда пусть и от нас пощады не ждут. И впервые познаем мы, что все мы братья, когда все грудью двинемся против них, своих заклятых врагов. Одолеют они, может быть, и раз, и другой. Но напоследок мы таки возьмем свое, потому что нет такой силы, чтобы могла всему народу противиться. А когда наш верх возьмет, то очистим мы Русь-матушку от всех ее мучителей. Тогда свободно нам будет установить наше крестьянское братство, где не будет ни моего, ни твоего, ни барыша, ни угнетения, а будет работа на общую пользу и братская помощь между всеми. Хитрой механики мы строить не будем – не наше крестьянское дело; да и к чему нам она? А неправду должно будет искоренить дотла, и правду постановить вековечную».

Упомянутое выше различие между пропагандой и агитацией, которое играет значительную роль в революционной литературе, в то время имело скорее теоретическое, чем практическое значение. Подавляющее большинство тех, кто активно участвовал в движении, ограничивались тем, что внушали массам социалистические и подрывные идеи, и порой их методы были довольно ребяческими. В качестве иллюстрации могу привести забавный случай со слов одного из самых смелых и стойких революционеров, который впоследствии отличался известным чувством юмора. Однажды они с другом шли по проселочной дороге, когда их обогнал крестьянин на своей телеге. Всегда стараясь сеять доброе семя, они тотчас же вступили с ним в разговор и сказали, что он не должен платить подати, потому что чиновники грабят народ, и пытались убедить его цитатами из Библии, что он должен сопротивляться властям. Осмотрительный мужик подхлестнул лошадь и хотел было уехать подальше, чтобы не слышать их, но оба зелота побежали за ним и не умолкали, покуда совсем не запыхались. Другие пропагандисты были более практичны и проповедовали некую разновидность аграрного социализма, понятную сельским жителям. После освобождения крестьяне, как я говорил в одной из предыдущих глав, думали, будто царь хотел отдать им всю землю, а помещикам – компенсировать потери жалованьем. Даже когда им прочитали и растолковали закон, они упрямо держались своих