История Франции - Марк Ферро

День 6 февраля 1934 года

Причины взрыва ясны. Во-первых, это провал, постигший левое правительство после неудачи правых. В свою очередь, восхищение и страх, вызываемые успехами фашизма и нацизма за рубежом, спровоцировали нешуточные страсти вокруг ряда скандалов, в особенности вокруг дела Ставиского. Конечно, после окончания войны вскрывались и другие финансовые махинации, но, поскольку они могли скомпрометировать находившихся у власти правых, причастных к подобным делам и порой извлекавшим из них выгоду, они не порождали «движений возмущенной общественности». Появление таких «движений» являлось заслугой прессы, которая в 30-е годы вовсе не играла важной роли и не была независимой — как в США или во Франции второй половины XX столетия, а представляла собой инструмент финансовых групп или политических организаций, главным образом правых или крайне правых («Гренгуар», «Кандид», «Журналь», «Матэн» и др.).

Со времен дела Ано и особенно дела Устрика, скомпрометировавшего трех членов кабинета Тардье, обвиненных в коррупции, пресса хранила молчание. Все меняется с аферой Ставиского, происшедшей в 1933–1934 гг. Она компрометирует главу правительства Камиля Шотана, чей родственник попытался замять судебное разбирательство. Когда полиция обнаруживает Ставиского мертвым, левые решают, что полицейские убили его, чтобы не скомпрометировать Кьяппа, префекта парижской полиции, близкого к крайне правым лигам. Правые, в свою очередь, утверждают, что приказ отдал Шотан и он же позже распорядился убить хранителя досье Ставиского — советника Пренса, обнаруженного мертвым на железнодорожных путях…

Правые и члены лиг свирепо обличают «еврейского метека[178] и безродного чужака» — одного из многих, поскольку то же самое можно было сказать о г-же Ано и Устрике, однако во времена Андре Тардье пресса не особенно подчеркивала данное обстоятельство. Теперь же ксенофобия и антисемитизм, многократно усиленные пропагандой лиг и Морраса, словно срываются с цепи, и кризис приводит к отставке Камиля Шотана. Газета «Аксьон франсез» называет его «главарем банды воров и убийц».

Избранный в 1932 г. президентом республики умеренный сенатор Альберт Лебрен назначает главой правительства радикала Эдуара Даладье, который более, чем Эррио, близок к левым. Разразившиеся в одно и то же время экономический, политический и социальный кризисы создают в начале 1934 г. все более напряженную атмосферу: происходят тринадцать уличных демонстраций, почти все они организованы или вдохновлены «Французским действием». Основные требования — «Долой воров! Долой убийц!». Когда по улицам проходят «Огненные кресты», публика воспринимает это без враждебности. Каждая из таких акций собирает примерно по четыре тысячи манифестантов. А префект полиции Кьяпп бездействует — кроме тех случаев, когда появляются манифестанты из левых, в особенности партийные работники. Двадцать второго января арестовано 346 человек; при этом жандармов пострадало меньше, чем обычно, — тринадцать человек. Налицо разные силы и разные стандарты. Тогда Даладье решает снять Кьяппа с поста — в качестве компенсации ему предлагается должность постоянного представителя в Марокко.

И это провоцирует мятеж.

Шестого февраля выступают все лиги: их члены с двух сторон движутся по Елисейским Полям. Это крайне правые «Французская солидарность», «Французское действие», «Патриотическая молодежь», «Федерация налогоплательщиков», «Огненные кресты». Но там же находятся «Национальный союз фронтовиков», скорее традиционной правой ориентации, и близкая к коммунистам «Республиканская ассоциация бывших фронтовиков» (АРАК)[179]. Из нескоьких мест манифестанты маршируют прямо к резиденции парламента — Бурбонскому дворцу, происходят столкновения, итог — полтора десятка погибших и 1435 раненых.

С точки зрения левых, провалилась попытка фашистского переворота. С точки зрения правых, прогнившее государство обрушило кровавые репрессии на честных людей, возмущенных бездействием правящих кругов и финансовыми аферами. Таковы две интерпретации, господствовавшие до тех пор, пока историк Серж Берстайн в своем не столь схематичном истолковании событий не объяснил сразу несколько возможных сценариев происходившего.

С точки зрения коммунистов, правительство Даладье, как и кабинеты его предшественников, излишне церемонится с фашистами. Поэтому его следует проучить. Другие ветераны находят, что репрессии направлены против героев войны, и это сближает их с лигами. Однако, когда полиция открывает огонь, «Огненные кресты» полковника де Ла Рока получают от своего предводителя команду разойтись. Полковник остается сторонником законности — и в этом его упрекают те, кто стремится дестабилизировать Республику и примыкает к активистам «Французского действия» и им подобным. Но последние, в особенности «Патриотическая молодежь» Тэттенже, вполне серьезно рассматривают возможность ниспровержения республиканского строя и установление режима фашистского типа.

Так или иначе, но Даладье оказывает сопротивление. При этом он вполне сознает, что полиция выходит из-под его контроля, что никто из организаторов мятежа не арестован. Правосудие уходит в тень, армия вызывает мало доверия. В конце концов, по требованию председателей обеих палат и президента Альберта Лебрена Даладье уходит в отставку.

Шестого февраля имело успех в другом смысле: правые вновь вернулись к власти под эгидой Гастона Думерга, бывшего президента Республики; рядом с ним восседают Тардье, Лаваль, Фланден и Эррио, как бы гарантирующие левым, что перед ними правительство национального единства. Нарушены принципы функционирования парламентской республики, так как выборы были проиграны правыми.

Ссылаясь на незначительность собственно фашистских организаций в 1934 г., большинство лучших историков считают, что в 30-х годах во Франции существовала устойчивая аллергия на фашизм. Естественно, они отмечают и неприятие многими парламентаризма, тоску по сильной власти, склонность к прямым воздействиям. Но при этом среди крайне правых французских движений не обнаруживается тяги к тоталитаризму, они более консервативны, так как не стремятся к смене элит, к социальному перевороту. Пожалуй, можно говорить о диффузном, не выраженном ярко фашизме или скорее даже о симпатии консервативных лидеров к некоторым фашистским идеям. В этом смысле эпоха Виши не станет более фашистской (разве что под самый конец), поскольку ее нотабли и технократы не имеют ничего общего с плебеями, правящими в Берлине и Риме. Вместе с тем следует учитывать, что с событиями 6 февраля и режимом Виши связаны одни и те же устремления, одни и те же лица: это и Моррас, Анрио, Пьер Лаваль, Ксавье Валла; и все тот же антисемитизм, все та же ненависть к масонам, все тот же антипарламентаризм (несвойственный лишь Лавалю) и все та же тоска по вождю.

И хотя республиканские идеи действительно укоренились в стране сильнее прочих, утверждать, что во Франции