История Франции - Марк Ферро

никогда не существовало искушения фашизмом, означает просто придираться к словам…

НАРОДНЫЙ ФРОНТ

Каким моментом можно датировать возникновение Народного фронта? Его победой на выборах 1936 г. или днем 12 февраля 1934-го, когда в ответ на демонстрацию 6 февраля была объявлена всеобщая забастовка и, что символично, под крики «Единство!» на глазах растаяла былая вражда между сторонниками профсоюзов, связанных с социалистами и коммунистами? Победу 1936 г. сделало возможным объединение в его рядах множества других организаций, таких, как Радикальная партия, христиане «Молодой Республики», Комитет бдительности интеллектуалов-антифашистов, Лига прав человека и т. д., — всего девяносто семь различных ассоциаций.

Хотя на международной арене горизонт затягивали тучи — в связи с ремилитаризацией Гитлером Рейнской области, во Франции старались не обращать на это внимания, настолько победа «левого народа» казалась способной изменить будущее французов.

В 1936 г. эта победа (одержанная с незначительным перевесом, вслед за победой Народного фронта в Испании) была бесспорной. Во-первых, потому, что количество голосовавших составило 84 процента, т. е. наибольшее число после 1914 г.; во-вторых, потому, что левые получили 5,4 миллиона голосов против 4,2 миллиона, отданных за правых; и наконец, потому, что среди левых больше голосов и больше мандатов на этот раз получили коммунисты, тогда как радикалы часть голосов утратили. Получившие 147 мест в парламенте социалисты СФИО[180] стали сильнейшей партией Франции — радикалы имели 106, коммунисты — 72 места. Вместе левые получили 376 депутатских мандатов, правые — 222, однако радикалы могли качнуться вправо, что подрывало успех Народного фронта.

Вернулся к власти Леон Блюм, разумеется, в сугубо законных рамках. В своем вступительном слове он указал, что, поскольку социалисты не обладают абсолютным большинством в парламенте, следует говорить не о «завоевании» ими власти, а только о ее «исполнении».

Среди трудового народа эта победа вызвала взрыв радости. Несколько недель не прекращались марши и шествия с аккордеонистами во главе колонн. Выборы в парламент состоялись 26 апреля и 3 мая; 28 мая в годовщину Парижской коммуны 600 тысяч человек прошли перед Стеной коммунаров. Они пели «Интернационал». Также исполнялась песня шансонье Монтегю «Вперед, Леон!».

Вся страна дрожит от нетерпения, Весь народ требует хлеба. Вперед без страха, проведи эксперимент! Мы будем рядом и заткнем рот лжецам. Припев: Вперед, Леон, отстаивай свое министерство! Вперед, Леон, ведь правда на стороне Марианны![181] Нужно, Леон, чтобы в мире был мир, Начнем с того, что установим его у себя. Долой пушки, долой рокочущие пушки! Пусть нам назначит свидание любовь. Нужно, Леон, обеспечить старость. Не медалями, а очагом и хлебом. Отдых старикам — чтобы молодежь Могла работать, а не стоять с протянутой рукой.

Победа левых синхронно была отмечена волной стачек. Они начались 11 мая на заводах «Бреге» в Гавре, а затем в течение нескольких дней охватили всю Францию. Производство и торговля были парализованы, так как забастовщики занимали предприятия, рабочие места, в том числе универсальные магазины, — нечто доселе невиданное! До сих пор в среднем происходило около пятидесяти стачек в месяц, в июне их число составило 12 тысяч.

Легко представить себе испуг хозяев, в особенности мелких, никогда прежде не сталкивавшихся ни с чем подобным и кричавших теперь о нарушении права собственности. Но жизнерадостность сборщиков пожертвований «для бастующих» свидетельствовала об их положительном настрое, не угрожавшем никому, — рабочие всего лишь надеялись воспользоваться преимуществами победы на выборах.

Новым стал, пожалуй, тот факт, что забастовщики были уверены: хозяева наконец-то обратят на них свой взор. Иными словами, это движение было стихийным, и, хотя профсоюзы его поддержали, вовсе не они были его инициаторами. Доказательством тому является поведение коммунальных служб, в наибольшей степени охваченных профсоюзной работой, но не принявших участия в стачках… В условиях этого хаоса, пугавшего собственников (10 миллиардов франков в золотых слитках уже пересекли швейцарскую границу), некоторые начали подумывать о восстановлении порядка, в том числе силой; прежним правительствам, которые формально еще находились у власти, для этого понадобилось бы всего несколько полков.

Прошел целый месяц, прежде чем появилось новое правительство, которое Блюм не хотел формировать, пока не истечет срок мандата предыдущей палаты. Созданное 4 июня, оно состояло только из социалистов и радикалов — коммунист Торез отказался от участия в работе кабинета, «чтобы не пугать буржуазию».

Блюм тотчас же собирает представителей профсоюзов и капитала и выступает посредником на переговорах — еще одно невиданное новшество, — которые ведутся в резиденции главы правительства — Матиньонском дворце. Крупнейшие капиталисты — Ламбер-Рибо и др. — явились на переговоры, бледные, но все же важные с виду. Профсоюзы тоже здесь, их представители — Фрашон, Жуо, Белен и др. — прекрасно понимают, что, хотя политическая победа отчасти принадлежит им, своими действиями они лишь сопровождали забастовки и захват предприятий — то, чего Леон Блюм в своем вступительном слове не одобрил.

Насколько бурно Блюм был встречен в палате депутатов («Впервые этой древней галло-римской страной правит еврей!» — заявил Ксавье Валла), настолько заключение Матиньонских соглашений проходило в атмосфере взаимного уважения, хотя для работодателей этот процесс был «тяжким и мучительным». Признав, наконец, незавидную долю «своих» рабочих, работодатели согласились с повышением заработной платы с 7 до