Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

лоно власти в начале прошлого века создали особые церкви, где им разрешалось служить по своим правилам при условии, что они согласятся на обычных рукоположенных священников и подчинятся церковной юрисдикции. Пока этот проект не имел большого успеха. Подавляющее большинство старообрядцев считают его западней и утверждают, что церковь, идя на эту уступку, противоречит сама себе. «Московский собор, – говорят они, – наложил анафему на наших пращуров за соблюдение старых обрядов и постановил, что скорее прейдет мир, чем снята будет анафема. Мир не прешел, а анафема снята».

По отношению к беспоповцам власти всегда действовали куда менее примирительно. Их суровость порой оправдывалась тем, что это дело не только религиозное, но и политическое. Такое государство, как Российское, не может игнорировать существование сект, которые вменяют своим членам в обязанность систематически сопротивляться светским и церковным властям и придерживаются учений, ведущих к самому крайнему распутству. Следует признать, что этот довод не лишен смысла, но мне кажется, что принятый курс скорее усугубил, чем уменьшил зло, которое должен был искоренить. Вместо того чтобы развеять нелепую идею о царе-Антихристе системой строгого и беспристрастного правосудия, карающей только за действительные преступления и нарушения, власти только подтвердили эту мысль в умах тысяч людей, притесняя тех, кто не совершил никаких преступлений и хотел только поклоняться Богу так, как велит ему совесть. Прежде всего государство допустило ошибку, не признавая тех браков, которые, хотя и считались незаконными с официальной точки зрения, тем не менее были наилучшим из возможных способом ослабить фанатизм при помощи возвращения фанатиков к здоровой жизни в обществе. К счастью, сейчас от этих ошибок уже отказались. Взят курс на большую мягкость и примирительность, и он оказался куда более действенным, нежели ущемления. Раскольники не вернулись в лоно официальной церкви, но утратили большую часть прежнего фанатизма и нетерпимости.

В численном отношении сектанты составляют довольно внушительную группу. Говорят, что старообрядцев и беспоповцев насчитывается не менее одиннадцати миллионов; а секты протестантского и экстравагантного толка насчитывают, по-видимому, еще около пяти миллионов человек. Если эти цифры верны, то сектанты составляют около десятой части всего населения империи. В их рядах нет ни одного дворянина, ни одного представителя так называемого просвещенного сословия, однако они включают в себя изрядную часть крестьян, треть богатого купеческого сословия, большинство донских казаков и почти всех уральских.

В этих условиях важно знать, насколько сектанты политически недовольны. Одни воображают, что в случае мятежа или иностранного вторжения они могут восстать против правительства, другие же полагают, что эта опасность – исключительно мнимая. Я со своей стороны согласен со вторыми, чье мнение убедительно подтверждается на примере многих важных событий, таких как нашествие французов в 1812 году, Крымская война, польское восстание 1863 года и война с Японией. Ни в один из этих периодов смуты не было никаких религиозных беспорядков. Подавляющее большинство раскольников и еретиков, как мне кажется, верноподданные царя. Самые суровые секты, которые только и способны на активную вражду по отношению к властям, малочисленны и относятся ко всем чужакам с таким недоверием, что совершенно невосприимчивы к подстрекательствам извне. Даже если бы все секты были способны на активные враждебные действия, они и близко не представляли бы такой грозной силы, о какой, на первый взгляд, говорит их численность, поскольку они враждебны друг другу и совершенно неспособны объединиться ради достижения общей цели.

Хотя сектантство, таким образом, отнюдь не представляет серьезной политической угрозы, тем не менее оно представляет большую политическую важность. Оно доказывает, что русский народ вовсе не так покорен и податлив, как обыкновенно считается, и что он способен оказывать упорное пассивное сопротивление власти, если думает, что речь идет о важных вещах. Упорство и энергия, которые он проявил в отстаивании своей религиозной свободы на протяжении столетий, возможно, когда-нибудь пригодятся ему и на арене светской политики.

Глава 22. Церковь и государство

От любопытного мира еретиков и раскольников перейдем теперь к Русской Православной Церкви, к которой принадлежит подавляющее большинство русского народа. Она сыграла важную роль в национальной истории и оказала значительное влияние на формирование национального характера.

Русские имеют привычку патриотически гордиться тем, что их предки всегда успешно сопротивлялись агрессивным поползновениям папства, однако можно усомниться в том, что с мирской точки зрения свобода от папской власти была исключительным благом для страны. Если папы не смогли осуществить своего грандиозного замысла по созданию огромной европейской империи, основанной на теократических принципах, то им по крайней мере удалось внушить чувство братства и неясное осознание общих интересов всем народам, признавшим их духовный авторитет. Эти народы, оставаясь политически независимыми и нередко враждуя друг с другом, тем не менее смотрели на Рим как на столицу христианского мира, а на папу – как на высшего представителя небесной власти. Хотя Церковь не уничтожила национальных границ, она проделала широкую брешь в политических барьерах и образовала канал для международного общения, по которому социальный и интеллектуальный прогресс каждого народа становился известен всем остальным членам великой христианской конфедерации. На протяжении всех веков папского содружества у образованных людей были общий язык, общая литература, общий научный метод и до известной степени общая юриспруденция. Таким образом, западное христианство в течение всего Средневековья было не просто абстрактной концепцией или географическим понятием, оно было единым если не в политическом, то по крайней мере в религиозном и интеллектуальном смысле, и все входившие в него страны в той или иной мере извлекали выгоду из этой сплоченности.

Веками Россия оставалась вне этого религиозно-интеллектуального единства, ибо ее Церковь связывала ее не с Римом, а с Константинополем, и папская Европа смотрела на нее как на принадлежащую варварскому Востоку. Когда монгольские войска заполонили ее равнины, сожгли ее города и села и в конце концов включили ее в состав великой империи Чингисхана, так называемый христианский мир не проявил желания воевать с ними, кроме как в той мере, в какой они угрожали его собственной безопасности. И с течением времени барьеры, разделявшие две великие части христианского мира, становились все более и более непреодолимыми. Агрессивные притязания и честолюбивые замыслы Ватикана вызывали в греко-православном мире глубокую антипатию к Римско-католической церкви и всякого рода западному влиянию. И такой сильной была эта антипатия, что, когда в XV–XVI веках народы Запада пробудились от умственной летаргии и двинулись вперед по пути интеллектуального и материального прогресса, Россия не только осталась равнодушной, но и взирала на новую цивилизацию с подозрительностью и страхом как на нечто еретическое и ведущее к погибели. Вот одна из