Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

«Горе нам! Горе нам! – воскликнули монахи почитаемого Соловецкого монастыря на острове в Белом море, когда получили новые литургические указания. – Отнимают у нас Сына Божия! Где вы девали имя Сына Божия? В новых книгах Никона вместо Исуса написано с приложением лишней буквы Иисус, что нам, грешным, страшно и помыслить». И крепкие иноки затворили свои ворота и презрели патриарха, собор и царя на долгие семь лет, пока вооруженные войска не взяли монастырь силой.

Отлучение от церкви, постановленное Собором, отделило раскольников от церковной паствы, и задачу по их наказанию взяла на себя светская власть. Все это, разумеется, привело лишь к тому, что пострадавшие еще сильнее убедились в том, что Церковь и царь попали в лапы еретиков. Тысячи бежали за границу и поселились в соседних странах – Польше, Пруссии, Швеции, Австрии, Турции, на Кавказе и в Сибири. Другие скрывались в северных чащобах и лесах у польской границы, где добывали себе пропитание земледелием или рыболовством, молились, крестились и хоронили своих умерших по обычаям предков. Северные леса были их излюбленным убежищем. Туда стекались многие из тех, кто хотел сохранить себя в чистоте и непорочности. Там самые ученые мужи из числа раскольников, хорошо знакомые со Святым Писанием, с переводами фрагментов из греческих отцов и важнейшими решениями первых Вселенских Соборов, писали полемические и назидательные труды для посрамления еретиков и утверждения истинной веры. Поэтому во все стороны рассылались пылкие миссионеры под видом торговцев, разносчиков и батраков, дабы сеять, как они говорили, живое семя, которое официальная Церковь именовала «плевелами сатаны». Когда государственные агенты обнаруживали эти убежища, скрывающиеся в них чаще всего бежали от «хищных волков»; но не раз множество фанатиков, мужчин и женщин, запершись в скиту, поджигали свои дома и добровольно гибли в огне. Например, в Палеостровском монастыре – известном прибежище паломников, на скалистом островке Онежского озера – в 1687 году не менее 2700 фанатиков обрели таким образом мученический венец; известно еще много подобных случаев[82]. Как и во все периоды религиозной паники, верующие изучали каждое слово Апокалипсиса, и идеи о наступлении тысячелетнего правления Христа разлетались, как на крыльях. Знаки последних времен были очевидны: сатана освобожден на краткое время. Люди с тревогой ожидали нового явления Антихриста, и Антихрист явился! Человеком, в котором народ узнал воплощенный дух зла, оказался не кто иной, как Петр Великий.

С точки зрения раскольников, было очень много причин считать Петра Антихристом. Он вел себя не так, как прежние степенные и благочестивые цари, не проявлял уважения ко многому, что почиталось в народе. Он ел, пил и якшался с еретиками, говорил на их языке, носил их одежду, выбрал из них ближайших друзей и благоволил к ним больше, чем к своему собственному народу. Представьте себе ужас и смятение, которые охватили бы набожных католиков, если бы римский папа надел халат, как у турецкого султана, а турецких пашей сделал своими главными советниками! Не меньший ужас вызвало и поведение Петра у большинства его подданных. Они не могли объяснить это иначе, как тем, что он – переодетый дьявол, и видели во всех его важных реформах убедительные доказательства его сатанинской природы. Придуманная им перепись, или «ревизия», – нечестивое «исчисление народа» и попытка привлечь на службу Вельзевулу тех, чьи имена записаны в Книге Жизни Агнца. Новый императорский титул тоже объяснялся так, будто он означает нечто дьявольское. Паспорт с императорским гербом – антихристова печать. Приказ брить бороду – попытка исказить «образ Божий», по которому создан человек и по которому Христос узнает своих в Судный день. Изменение календаря, по которому начало года переносилось с сентября на январь, – уничтожение «лет Господа нашего» и введение вместо них сатанинских. Чтобы проиллюстрировать доводы, которыми подкреплялись подобные тезисы, я приведу один пример: мир, объяснили мне, не мог быть сотворен в январе, как то говорит новый календарь, ибо в это время года яблоки еще не созрели, и следовательно, Ева никак не могла быть искушаема описанным в Библии образом![83]

Эти представления о Петре и его реформах нашли яркое подтверждение в виде яростных гонений на раскольников в первые годы его царствования. Их постоянно обвиняли в политическом недовольстве, особенно в «оскорблении императорского величества», и потому безжалостно пороли, пытали и обезглавливали. Но когда Петру удалось подавить всякую вооруженную оппозицию и гарантировать, что это течение уже не опасно для престола, он стал проводить политику, более соответствующую его характеру. Имел ли он сам какие-либо религиозные убеждения, это вопрос темный; ясно только, что в его натуре не было даже искры религиозного фанатизма. Занятый исключительно мирскими заботами, он не интересовался тонкими вопросами обрядности и был глубоко равнодушен к тому, как его подданные молятся и крестятся, лишь бы они подчинялись его приказам в мирских делах и исправно платили подати. Поэтому, как только политические соображения допустили мягкость, он прекратил гонения на староверов и, наконец, в 1714 году издал указы, по которым раскольников оставляли в покое при условии, что они запишутся в официальные списки и будут платить двойную подушную подать. Несколько позже им разрешили свободно проводить все свои обряды и жить по старым обычаям при условии уплаты некоторых штрафов.

С восшествием на трон Екатерины II, «друга философов», раскол вступил в новую фазу. Проникнувшись идеями веротерпимости, модными тогда в Западной Европе, Екатерина отменила ущемления, которым подвергались раскольники, и предложила бежавшим за границу вернуться домой. Тысячи отозвались на этот зов, и многие из тех, кто до той поры старался не попадаться на глаза властям, стали богатыми и уважаемыми людьми. В Москве начали возникать и были официально признаны властями своеобразные полумонашеские религиозные общины, существовавшие до того времени только в лесах северных и западных губерний. Поначалу они имели форму больниц или богаделен для престарелых и немощных, но вскоре превратились в обычные монастыри, настоятели которых пользовались определенным духовным авторитетом не только среди своих монахов, но и среди других сектантов по всей империи.

С того времени и до наших дней власти проводили двойственную политику, колеблясь между полной веротерпимостью и активными гонениями. Следует, однако, сказать, что гонения никогда не были очень уж строгими. Здесь, как и во всем другом, Русская Церковь обращает внимание главным образом на внешние формы. Она не стремится выявить ересь в людских головах, но благодушно принимает за православных всех, кто ежегодно является на исповедь и причастие и воздерживается от актов открытой враждебности. Те, кто может пойти на эти уступки условностям, фактически освобождаются от преследований, а те, кто не