Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

подтвердили мое первое впечатление, что их учение очень похоже на пресвитерианство. Однако есть одно важное отличие. У пресвитериан есть церковная организация и писаное вероучение, его догматы давно уже четко определены в публичных дискуссиях, полемической литературе и на общих собраниях. У молокан, напротив, не было возможности разработать свои основные принципы и сформулировать на основе смутных религиозных воззрений четкую логическую систему. Поэтому их богословие пока еще находится в полужидком состоянии, и невозможно предсказать, в какую форму оно выльется в итоге. «Мы еще не думали об этом, – часто говорили мне, когда я спрашивал о каком-нибудь неясном мне моменте, – надо поговорить об этом на собрании в следующее воскресенье. А вы что думаете?» Кроме того, их фундаментальные принципы допускают большую свободу для личных и местных различий во мнениях. Они считают, что Святое Писание – единственное мерило веры и поступков, но его следует понимать в духовном, а не в буквальном смысле. Поскольку на земле нет авторитета, к которому можно было бы прийти за советом по поводу неясных мест, каждый человек волен толковать Писание по собственному разумению. Это, несомненно, в конечном счете ведет к созданию множества сект, и уже сейчас между общинами есть значительные расхождения во взглядах; но эти различия пока еще носят частный характер, и могу вам сказать, что я нигде не видел того фанатичного духа софистического догматизма, который обычно составляет самую суть сектантства.

За образец своей церковной организации молокане взяли раннеапостольскую церковь, как ее изображает Новый Завет, и бескомпромиссно отвергают все позднейшие авторитеты. Соответственно, у них нет ни иерархии, ни платного духовенства. Из своего числа они выбирают пресвитера и двух помощников – людей, хорошо известных среди братии примерной жизнью и знанием Библии, в обязанности которых входит следить за религиозным и нравственным состоянием паствы. Так как у них нет церквей, они проводят собрания в частных домах, а по воскресеньям уделяют два-три часа пению псалмов, молитвам, чтению Писания и дружеским беседам на религиозные темы. Если кого-то беспокоит какой-то вероучительный вопрос, то он излагает его перед всеми собравшимися, и они высказывают свое мнение, подкрепляя его текстами из Библии. Если эти тексты содержат ответ на вопрос, он считается закрытым; если же нет, остается открытым.

Как во многих молодых сектах, у молокан существует система сурового нравственного надзора. Если член общины виновен в пьянстве или каком-либо неподобающем для христианина поступке, пресвитер для начала увещевает его с глазу на глаз или перед общиной; и если же это не приводит к желаемому результату, его на более или менее длительный срок отстраняют от собраний и любого общения с братьями. В крайних случаях прибегают к изгнанию. С другой стороны, если кто-то из общины не по своей вине окажется в беде, остальные его выручат. Эта система взаимного контроля и взаимопомощи, несомненно, повлияла на то, что молокане выделяются среди окружающих деревенских жителей трезвостью, порядочностью и материальным достатком.

Об истории своей секты мои друзья из Александрова Гая смогли рассказать мне очень немного, но в других местах я все же раздобыл некоторые любопытные сведения. Основал молоканство крестьянин Тамбовской губернии Уклеин, живший при Екатерине II, бродячий портной. Какое-то время он принадлежал к секте духоборов, которых иногда называют русскими квакерами. В последнее время они стали известны в Западной Европе благодаря усилиям их единомышленника графа Толстого, но вскоре Уклеин отделился от них, так как не смог признать их учения о том, что Бог обитает в душе человека и что, следовательно, главным источником религиозной истины является внутреннее просветление. Ему же казалось, что религиозную истину можно найти только в Писании. Вскоре он обратил в свое учение многих и в один прекрасный день вошел в город Тамбов в окружении семидесяти распевавших псалмы «апостолов». Всех их быстро арестовали и посадили за решетку, а когда дело дошло до Петербурга, императрица Екатерина повелела передать их церковным властям, а в случае, если они будут упорствовать в заблуждениях, то предать уголовному суду. На словах Уклеин отрекся и вышел на свободу, но продолжал тайно проповедовать свое учение в деревнях, и на момент его смерти, как полагают, у него было не менее пяти тысяч последователей.

Что же касается фактической численности секты, то оценить ее трудно даже приблизительно. Конечно, у нее много тысяч приверженцев, возможно, несколько сотен тысяч. Раньше правительство вывозило их из центральных губерний в малонаселенные окраины, где у них было меньше возможностей заразить своим учением православных соседей; потому-то мы и встречаем их в районах юго-восточнее Самары, на северном побережье Азовского моря, в Крыму, на Кавказе и в Сибири. Однако их еще очень много в и центральном районе, особенно в Тамбовской губернии.

Готовность, с которой молокане меняют свои взгляды и верования в зависимости от, как им представляется, нового озарения, на самом деле уберегает их от фанатизма и нетерпимости к инакомыслию, но в то же время подвергает опасности иного рода, от которой их могла бы оградить некоторая узость взглядов. «Среди нас появляются лжепророки, – сказал мне как-то раз один старый и здравомыслящий член общины, – и многих уводят от веры».

Например, в 1835 году большое волнение произвели среди них слухи о том, что близится второе пришествие Христа и что Сын Человеческий, грядущий судить мир, вот-вот явится в Новом Иерусалиме, где-то у горы Арарат. Так как перед началом тысячелетнего царства Христа должны были явиться Илия и Енох, то их с нетерпением ждали верующие, и наконец Илия явился в лице мелитопольского крестьянина по имени Беловзоров, который возвестил, что в условленный день вознесется на небо. В этот день собралась большая толпа, но он не сдержал обещания и был сдан в полицию как самозванец самими молоканами. К сожалению, они не всегда были так благоразумны, как в тот раз. Уже на следующий год некий Лукиан Петров уговорил многих из них облачиться в свои лучшие одежды и отправиться в Землю Обетованную на Кавказе, где должно было начаться тысячелетнее царство.

Из молоканских лжепророков самым примечательным за последнее время был человек, называвший себя Иваном Григорьевым – загадочная личность, в одно время он жил по турецкому паспорту, в другое – по американскому, но во всем остальном вроде бы был настоящим русским. За несколько лет до моего приезда он объявился в Александровом Гае. Хотя он называл себя добрым молоканином и был принят как таковой, на еженедельных собраниях он высказывал много неожиданных и даже пугающих идей. Поначалу он просто призывал слушателей жить подобно первым христианам и иметь