Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

«Не воскреснет ни русский, ни славянский мир, не обретет целостности и свободы… пока Церковь будет пребывать в такой мертвенности, которая не есть дело случая, а законный плод какого-нибудь органического недостатка»[80].

Хотя образованным классам прекрасно известно о бедственном положении приходского духовенства, лишь очень немногие берут на себя труд всерьез задуматься о способах его улучшения. Во время реформаторского энтузиазма, бушевавшего в течение нескольких лет после Крымской войны, общество полностью игнорировало церковные дела. Многие реформаторы того времени были настолько «передовыми», что религия в любых ее формах представлялась им старосветским суеверием, которое скорее замедляет, чем ускоряет социальный прогресс и которому поэтому лучше дать мирно умереть своей смертью; а люди более умеренных взглядов и без того были заняты проблемами освобождения крепостных и реформы коррумпированной гражданской и судебной администрации. В последующий период реакции, кульминацией которой стало правление императора Александра III, церковным делам уделялось гораздо больше внимания, и официальные круги признали, что нужно что-то сделать для приходского духовенства в плане улучшения его материального положения, дабы усилить его нравственное влияние на паству. С этой целью обер-прокурор Святейшего Синода господин Победоносцев убедил власти в 1893 году перечислить государственную субсидию в размере около 6 500 000 рублей, которая должна была ежегодно увеличиваться, но сумма была далеко не достаточной, и вдобавок большая ее часть ушла на политическую пропаганду в виде содержания православных священников в тех местностях, где население было в основном протестантским или католическим. Вследствие этого из 35 865 приходов, имевшихся в России, только 18 936, то есть немногим более половины, смогли воспользоваться деньгами. В оптимистичном полуофициальном докладе, опубликованном еще в 1896 году, признается, что средства на содержание приходского духовенства и теперь еще следует считать недостаточными и непостоянными; таким образом священники оказываются в зависимости от прихожан, что препятствует установлению необходимого нравственного авторитета духовного отца над его паствой.

В некоторых местах о нуждах Церкви заботятся добровольные приходские попечительства, которые ежегодно собирают определенную сумму пожертвований, и способ их распределения весьма характерен для русского народа, глубоко благоговеющего перед Церковью и ее обрядами, но совсем не уважающего тех, кто служит у алтаря. В 14 564 приходах, имевших такие попечительства, было собрано не менее 2 500 000 рублей, но из этой суммы 2 000 000 было израсходовано на содержание и украшение церквей и только 174 000 пошло на личные нужды клириков. Согласно полуофициальному документу, из которого взяты эти цифры, всего в России белого духовенства в 1893 году насчитывалось 99 391 человек, из них 42 513 священников, 12 953 дьякона и 43 945 причетников.

Что касается последнего времени, то, наблюдая за жизнью приходского духовенства, я заметил предвестья важных перемен. Это можно показать на записи в моей записной книжке, которую я сделал в деревне одной из южных губерний 30 сентября 1903 года:

«Здесь я познакомился с двумя прекрасными образчиками приходского духовенства, оба в своем роде превосходные люди, но очень непохожие друг на друга. Старший, отец Дмитрий, старой закалки, простой, практичный человек, добросовестно исполняющий обязанности в меру своих сил, но без особого рвения. Его интеллектуальные потребности весьма ограничены, главным образом его заботят практические дела повседневной жизни, с которыми он справляется очень успешно. Он не вымогает лишнего у прихожан, но считает, что за работу нужно платить, и настаивает, чтобы его паства по мере сил заботилась о его нуждах. В то же время он сам ведет хозяйство и лично занимается всеми мелочами своих сельскохозяйственных работ. Он хорошо знает состояние и дела всех своих прихожан, и в целом о них он невысокого мнения, поскольку никогда ничего и никого не идеализировал.

Младший священник, отец Александр, человек иного типа, и разницу между ними видно даже в его наружности. В нем чувствуется деликатность и утонченность, хотя его одежда и домашняя обстановка в высшей степени непритязательны, а в манере держаться нет ни капли жеманства. Язык его менее архаичен и живописен. Он реже прибегает к библейским и старославянским выражениям – то есть к тем, что относятся скорее к устаревшему литургическому языку, нежели к современному, – и реже черпает из кладезя выразительных народных пословиц, составляющих столь характерную черту крестьянства. Когда я спросил его о нынешнем положении крестьян, его рассказ существенно не отличался от рассказа его старшего коллеги, однако он не так ярко клянет их грехи. Он сокрушается об их недостатках в евангельском духе и, по-видимому, надеется на их исправление. Откровенно признавая, что среди них много теплохладных, он надеется возродить в них интерес к церковным делам, и у него есть замысел учредить своего рода церковный комитет для наблюдения за мирскими делами деревенской церкви и для дел милосердия, но он рассчитывает скорее повлиять на молодое поколение, нежели на старшее.

Его интерес к прихожанам не ограничивается их духовным благополучием, но распространяется и на их материальное положение. Недавно в деревне было основано товарищество взаимного кредита, и он использует свое влияние, чтобы уговорить крестьян воспользоваться преимуществами, которые оно предлагает и тем, кто нуждается в небольших наличных деньгах, и тем, кто мог бы вложить свои сбережения, вместо того чтобы прятать их в старом чулке или закапывать в глиняном горшке. К предложениям создать местное сельскохозяйственное общество он также относится сочувственно».

Если священников этого второго типа станет больше, то духовенство сможет стать нравственным ориентиром для простого народа.

Глава 20. У еретиков

Путешествуя по степи, я много слышал о своеобразной религиозной секте молокан, и они заинтересовали меня, потому что их религиозные убеждения, каковы бы они ни были, оказывали благотворное влияние на их материальное благополучие. Они происходили из того же народа и находились в тех же экономических условия, что и окружающее православное крестьянство, но при этом, несомненно, жили в лучших домах, лучше одевались, аккуратнее уплачивали налоги, словом, жили зажиточнее. Все, с кем я говорил, сходились во мнении, что это тихие, порядочные, трезвые люди; но что касается их вероисповедания, то тут данные были туманными и противоречивыми. Одни считали их протестантами или лютеранами, а другие – последними остатками любопытной еретической секты, существовавшей еще в ранней христианской церкви.

Желая разобраться в этом вопросе, я решил изучить его самостоятельно. Поначалу это давалось мне непросто. В деревнях, через которые я проезжал, я встречал многочисленных членов секты, но все они решительно отказывались говорить о своих религиозных убеждениях. Давно привыкнув к вымогательствам и гонениям со стороны властей и подозревая меня в том, что я являюсь тайным агентом государства, они