Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

протестантского пастора.

Надо признать, что русский народ в известном смысле набожен. Он регулярно ходит в церковь по воскресеньям и праздникам, многократно крестится, проходя мимо храма или иконы, причащается в установленное время, строго воздерживается от мясной пищи не только по средам и пятницам, но и во время Великого поста и других длительных постов, время от времени совершает паломничества к святыням, словом, пунктуально выполняет все обряды, которые считает необходимыми для спасения. Но на этом его набожность и заканчивается. Как правило, русские глубоко невежественны в религиозных учениях и мало или совсем ничего не знают о Библии. Рассказывают, что священник как-то попросил крестьянина назвать три лица Троицы, и тот, ни секунды не колеблясь, ответил: «Как же этого не знать, батюшка? Конечно, это Спаситель, Матерь Божья и Николай Угодник!»

Этот ответ довольно точно отражает познания в богословии очень большой части крестьянства. Этот анекдот настолько популярен, что, пожалуй, является выдумкой, но все же не клеветой. О богословии и о том, что протестанты зовут «внутренней религиозной жизнью», православный русский крестьянин – о раскольниках, к которым все это не относится, я расскажу ниже, – не имеет никакого понятия. Для него достаточно обрядовой части религии, и он питает самую безграничную детскую веру в спасительную силу совершаемых таинств. Если его крестили во младенчестве, если он регулярно соблюдал посты, ежегодно причащался и только что исповедался и соборовался, то приближения смерти он ожидает в совершеннейшем спокойствии. Его не мучают сомнения в действенности веры или дел, и он не опасается, что прошедшая жизнь, быть может, лишила его шанса на вечное блаженство. Как человек на тонущем корабле, который надел спасательный жилет, он чувствует себя в полной безопасности. Без страха перед будущим и почти без сожалений о настоящем или прошлом он безмятежно ожидает страшного зова и умирает с покорностью, которой мог бы позавидовать философ-стоик.

Выше я употреблял слово «икона», и, возможно, читатель не совсем понимает, что это такое. Позвольте мне вкратце объяснить, что такое икона, – это совершенно необходимое объяснение, ибо иконы играют важнейшую роль в религиозных обрядах русского народа.

Иконы – это живописные изображения Спасителя, Богоматери и святых, как правило, поясные, выполненные в архаичном византийском стиле на желтом или золотом фоне, размером от одного квадратного дюйма до нескольких квадратных футов. Очень часто вся картина, за исключением лица и рук фигуры, покрывается окладом – металлической пластиной, тисненной таким образом, чтобы передать черты фигуры и складки ткани. Если оклад не используется, то венец и одежду часто украшают жемчугом и драгоценными камнями, иногда очень дорогими.

Что касается религиозного смысла, то иконы бывают двух видов: простые и чудотворные. Первые производятся в громадных количествах, главным образом во Владимирской губернии, где целые деревни заняты этим ремеслом, и их можно встретить в каждом русском доме от крестьянской избы до царского дворца. Обычно их помещают высоко в углу, лицом к двери, и добрые православные христиане, входя в дом, кланяются им и одновременно крестятся. До и после еды всегда поступают так же. Накануне праздничных дней хотя бы перед одной из икон в доме зажигают лампадку.

Чудотворных икон намного меньше, и они всегда бережно хранятся в церкви или часовне. Считается, что они «нерукотворные» и явлены чудесным образом. Монаху или даже простому смертному является некое видение и сообщается, что в таком-то месте он обретет чудотворный образ. Придя на указанное место, он находит икону, иногда она закопана в землю, иногда висит на дереве. Затем святыню переносят в церковь, и весть о ней распространяется по всей округе со скоростью лесного пожара. Тысячи людей стекаются, чтобы пасть ниц перед богоявленной иконой, некоторые при этом исцеляются от болезней, что ясно свидетельствует о ее чудотворной силе. Затем обо всем официально докладывают в Святейший Синод, высший орган церковной власти в России, для того чтобы по всем правилам доказать чудотворную силу образа. Официальное признание этого факта – отнюдь не пустая формальность, ибо Синод прекрасно понимает, что чудотворные иконы – источник огромного дохода для монастырей, где они хранятся, и ретивые настоятели в таких случаях чаще склонны принимать чудо на веру, а не подвергать его особо строгой критике. Поэтому власти проводят расследование по всей форме и не дают официального заключения до тех пор, пока тщательно не проверят рассказ нашедшего и не подтвердят сведения о предполагаемых чудесах. Когда икону признают чудотворной, к ней относятся с величайшим почтением, и паломники со всего света непременно съезжаются на нее посмотреть.

В честь некоторых наиболее чтимых икон – например, Казанской Божьей Матери – установлены ежегодные праздники или, правильнее сказать, годовщину их чудесного обретения отмечают как религиозный праздник. Некоторые имеют еще больше прав на народное уважение и почитание: они тесно связаны с великими событиями в национальной истории. Владимирская икона Божьей Матери, например, когда-то спасла Москву от татар; Смоленская сопровождала армию в славном походе против Наполеона в 1812 году; и когда в том же году в Москве стало известно, что на город наступают французы, народ пожелал, чтобы митрополит взял Иверскую икону Божьей Матери, которую до сих еще можно увидеть у ворот Кремля, и повел их на врага с топорами в руках.

Если русские священники мало что сделали для развития народного просвещения, то, по крайней мере, они никогда сознательно не выступали и против него. В отличие от своих собратьев-католиков, они не считают, что «малое знание опасно», и не боятся, что знание может поставить под угрозу веру. В самом деле, весьма примечательно, что Русская Церковь с глубоким безразличием относится к тем разнообразным интеллектуальным течениям, которые вызывают серьезную тревогу у многих мыслящих христиан Западной Европы. Она видит в религии нечто настолько обособленное, что ее приверженцы не чувствуют потребности приводить свои богословские убеждения в логическое соответствие со своими же научными концепциями. Человек может оставаться добрым православным даже после того, как примет научные взгляды, непримиримые с восточным православием, да и вообще с любым догматическим христианством. На исповеди священник никогда не пытается выведать еретических взглядов; и я не припоминаю ни единого случая в русской истории, чтобы за научные взгляды человека сожгли на костре по требованию церковных властей, как это нередко бывало у католиков. Эта терпимость отчасти проистекает, несомненно, из того, что Восточная Церковь вообще и Русская Церковь в частности много веков пребывают в некоем интеллектуальном ступоре. Даже такой ярый православный христианин, как покойный Иван Аксаков, ощущал этот недостаток здоровой жизненной силы и не побоялся вслух сказать о своей уверенности в том, что