Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

очень плохо, никуда не годится!

Тон, которым он произнес эти слова, не оставлял сомнений относительно его мнения, но мне хотелось узнать, на чем оно основано, тем более что, как мне показалось, в нем прозвучала нотка личных переживаний. Ввиду этого я ответил:

– Я так и подозревал. Однако во всех разговорах на эту тему я оказывался в невыгодном положении, так как не имел возможности привести какие-либо конкретные факты в поддержку своих взглядов.

– Можете радоваться, что не знаете этого на своем собственном опыте. Когда в доме живет теща, это никак не способствует семейной гармонии. Не знаю, как у вас в стране, а у нас это так.

Я поспешил заверить его, что это не какая-то особенность России.

– Я знаю это даже слишком хорошо, – продолжал он. – Моя теща прожила с нами несколько лет, и в конце концов мне пришлось настоять, чтобы она переехала к другому зятю.

«Довольно эгоистично по отношению к вашему шурину», – подумал я про себя, а затем вслух добавил:

– Надеюсь, ваши трудности разрешились.

– Отнюдь. Стало еще хуже. Я согласился давать ей по три рубля в месяц и регулярно выполнял обещанное, но недавно она решила, что этого ей слишком мало, и пожаловалась владыке. На прошлой неделе я пошел к нему, чтобы защититься, но у меня не хватило денег на всех служащих консистории, так что справедливости я не добился. Теща наговорила про меня всяких гадостей, и меня отправили в запрет на шесть недель!

– Что значит в запрет?

– А то, что я не могу служить в церкви и совершать наши православные таинства. Поверьте, это очень несправедливо, – добавил он возмущенным тоном, – и очень досадно. Подумайте, сколько трудностей и неудобств это причиняет.

Задумавшись о трудностях и неудобствах, постигших прихожан из-за опрометчивого поведения старой тещи, я не мог не сочувствовать возмущению моего нового знакомца. Однако мое сочувствие несколько охладилось, когда я понял, что пошел по ложному пути и священник смотрит на это дело совсем с иной точки зрения.

– Видите ли, – сказал он, – это очень удачное время года. Мужики собрали урожай и могут не жалеть денег. Кроме обычных смертей и крещений, бывают еще и гулянья, и свадьбы. Я потеряю на этом больше ста рублей!

Признаюсь, я был слегка шокирован, услышав, как священник говорит о своих духовных обязанностях, как будто это какой-то рыночный товар, а о запрете – таким тоном, каким алчный гробовщик говорит о новых санитарных нормах. Я удивился не потому, что он смотрит на дело с финансовой точки зрения, ведь я уже достаточно пожил, чтобы знать, что и духовные лица, будучи людьми, не совсем чужды денежных соображений, а тем, что он вот так, без утайки, высказывает свои взгляды перед посторонним человеком, ничуть не опасаясь, что в этом можно усмотреть нечто неподобающее. Этот случай показался мне весьма характерным, однако я решил никак не комментировать его вслух, дабы ненароком не прервать поток его откровенности. А чтобы, напротив, ее поощрить, я сделал вид, что очень заинтересован тем, что он сказал, – впрочем, так и было на самом деле, – и спросил его, как же, на его взгляд, можно исправить нынешнее положение дел.

– Есть только одно средство, – сказал он с готовностью, говорившей о том, что он уже не раз рассуждал на эту тему, – это свобода и гласность. С нами, взрослыми людьми, обращаются как с детьми и держат под надзором, как заговорщиков. Если я хочу прочесть проповедь – не то чтобы мне часто хотелось это делать, но бывают случаи, когда это желательно, – то я обязан для начала показать ее благочинному, а тот…

– Прошу прощения, кто такой благочинный?

– Благочинный – священник, который напрямую связан с губернской консисторией, и ему полагается строго надзирать за всеми остальными священниками своего уезда. Фактически это шпион консистории, где сидят одни жадные, бессовестные бюрократы, глухие ко всем, кто приходит к ним без соответствующей мзды. Епископ может быть хорошим, благонамеренным человеком, но он всегда смотрит и действует через этих никчемных подхалимов. Вдобавок все епископы и настоятели монастырей, которые прибрали к своим рукам все церковное управление, принадлежат к черному духовенству, то есть они все монахи, и потому им не понять наших нужд. Как им, безбрачным по церковным законам, войти в положение священника, который должен воспитывать семью и заниматься всевозможными домашними заботами? Они только и занимаются тем, что присваивают все теплые местечки, а всю тяжелую работу оставляют нам. Монастыри и так богаты, а мы, как сами видите, бедны. Может быть, вам доводилось слышать, что батюшки вымогают деньги у крестьян, отказываясь крестить или отпевать, пока им не уплатят положенных денег. К несчастью, это правда, но кто виноват? Священник же должен как-то жить и кормить семью, а вы даже представить себе не можете, на какие унижения приходится идти ради мизерных грошей. Я знаю об этом по собственному опыту. Когда я хожу по домам, то вижу, что крестьяне жалеют каждой горсточки ржи, каждого яйца, которые они мне отдают. Я слышу их насмешки за спиной, знаю, что у них есть много поговорок вроде: «Поп берет и у живых, и у мертвых». Многие запирают двери, делая вид, что никого нет дома, и даже не стараются вести себя тихо до тех пор, пока я не отойду достаточно далеко, чтобы их не слышать.

– Вы меня удивляете, – сказал я в ответ на последнюю часть этой длинной тирады. – Я не раз слышал, что русские – очень набожный народ, по крайней мере низшие классы.

– Так и есть, но крестьянство бедно и с головой обложено налогами. Они придают большое значение таинствам и строго соблюдают посты, которые длятся почти половину года, но очень мало уважают своих священников, которые почти так же бедны, как они сами.

– Но я не могу понять, как вы предлагаете все это исправить.

– Свободой и гласностью, как уже и сказал. – Складывалось впечатление, что сей достойный муж выучил эту формулу наизусть. – Прежде всего необходимо сделать так, чтобы о наших нуждах услышали. В некоторых губерниях были попытки сделать это с помощью губернских собраний духовенства, но им всегда решительно противостояли консистории, ведь там боятся огласки как огня. Но чтобы иметь гласность, нам нужно больше свободы.

Далее последовала длинная речь о свободе и гласности, которая показалась мне очень сумбурной. Насколько я сумел разобраться, в своих рассуждениях он ходил по кругу. Свобода необходима для гласности, а гласность необходима для свободы; а на практике все это приведет к тому, что духовенство получит