Фрейд - Питер Гай

В этой пугающей ситуации Зигмунд Фрейд осторожно относился к слухам, что ему могут дать Нобелевскую премию. Его кандидатуру выдвинул австрийский врач Роберт Барани – последний лауреат премии по физиологии и медицине, но в этой области она не присуждалась с 1914 года. Тем не менее Фрейд продолжал следить за событиями. 25 апреля 1917 года он кратко отметил в календаре: «без Нобелевской премии в 1917». Конечно, мэтр бы очень удивился – с учетом того сопротивления, которого ожидал, – узнав, что выбор остановили на нем. Но Фрейду очень хотелось получить почетную награду… Он бы обрадовался признанию и мог воспользоваться деньгами.

В 1917-м, через три года после начала войны, его все раздражало. Фрейд подбадривал себя, собирая скверные шутки о войне, по большей части непереводимые, примитивные каламбуры. Вот пример таких шуток, один из самых невинных. «Дорогие родители, – пишет еврей, служащий в русской армии, – у нас все прекрасно. Мы ежедневно отступаем на несколько верст. Если будет на то воля Божья, надеюсь к Рош Ха-Шана быть дома». Между тем Эрнест Джонс продолжал сердить Фрейда своими предсказаниями. Когда осенью 1917 года он бестактно предположил, что сопротивление немцев, вероятно, продлит войну, Фрейд назвал это типично английской манерой. Конечно, писал он Абрахаму в ноябре 1917-го, «все мне еще очень интересно». И тут же прибавлял: «…старею быстро, и иногда появляются сомнения, доживу ли я до конца войны, увижу ли вас когда-нибудь, и т. д.». В любом случае он действовал так, «словно конец всего этого неминуем». Так или иначе, мэтр решил опубликовать еще две свои статьи по метапсихологии.

Естественно, Фрейда интересовали события в России – большевистская революция и приход Ленина к власти, поскольку они вели к выходу Российской империи из войны. Его очень обрадовала новость о заключенном в декабре перемирии между большевистским режимом и Центральными державами. Как и декларация Бальфура, которая давала евреям надежду на свое государство… К тому времени основатель психоанализа утратил все остатки иллюзий насчет справедливости «его» позиции и непобедимости немецкого оружия. «Я оцениваю положение в высшей степени пессимистически», – писал он Ференци в октябре. Фрейд пришел к выводу, что, если в Германии не случится парламентской революции, война продолжится до полного поражения. Раньше он был убежден, что страны антигерманского пакта лгали относительно своих целей в войне. Теперь убедился, что и другая сторона была такой же лживой. В октябре 1917 года мэтр признался Абрахаму, что испытывает отвращение к работе и ко многому другому, включая «ваше любимое немецкое отечество». Грандиозное наступление немцев в марте 1918-го оставило его равнодушным: «Я признаюсь себе, что очень устал от войны и она мне противна». Фрейд предполагал, что мысль о победе Германии, которая казалась еще возможной, может подбодрить Абрахама, но сам эту тему не поднимал. Он жаждал земных благ: «Я был хищником; вероятно, непривычная диета вносит вклад в мою апатию». Все – возможно, за исключением высшего военного командования Германии – с волнением предвкушали наступление мира после того, как в январе 1918 года президент США Вудро Вильсон представил конгрессу свою программу из 14 пунктов, которая дала надежду на прекращение бойни. Фрейд давно ждал дня наступления мира как «горячо ожидаемой даты».

Все это время Зигмунд Фрейд донимал друзей комментариями к своему циклу статей по метапсихологии. Весной 1916 года он сказал Лу Андреас-Саломе, что как книгу цикл невозможно напечатать до окончания войны. Размышляя о смерти, основатель психоанализа, как обычно, думал о себе. Срок жизни непредсказуем, а ему бы очень хотелось увидеть изданную работу. Довольно любопытно, что мэтр сделал смерть одной из главных тем в статье «Печаль и меланхолия», которую наконец издал в конце 1917-го. Эта работа – возможно, больше других, написанных в то время и соперничающих в этом отношении с «Введением в нарциссизм», – намекала на пересмотр Фрейдом его идей, который произошел после войны.

Меланхолия, утверждал основатель психоанализа, напоминает печаль отсутствием интереса к внешнему миру, постоянным плохим настроением, безразличием к работе, утратой способности любить. Но помимо этого для меланхолии характерны самобичевание, низкая самооценка и бредовое ожидание какой-либо кары. В печали данные ощущения тоже присутствуют, но особым образом: они утратили объект, к которому были сильно привязаны и с которым отождествлялись. Фрейд уже несколько лет настаивал на том, что все любовные чувства амбивалентны, практически всегда содержат элементы гнева и враждебности. Меланхолики сердятся на себя, их ненависть к себе и самоуничижение служат доставляющими удовольствие выражениями садистской ярости к утраченному объекту. Страдающие этим нарушением психики доходят до самоубийства – крайний результат меланхолии – только в том случае, когда их «Я» открыто угрожает себе как объекту ненависти. Задолго до того, как Фрейд официально поднял такое влечение, как агрессия, до уровня либидо, он ясно представлял силу агрессивности – в данном случае направленной на себя самого.

Это одна из причин, почему работа «Печаль и меланхолия» оказалась пророческой. Другой было краткое изложение мэтром такого аспекта, как самобичевание. Свойственные меланхоликам самоуничижение и клевета на себя, писал он, служат убедительными доказательствами раскола их «Я». Такое «Я» создает нечто вроде специальной инстанции, предназначенной для критики и, как правило, осуждения. Это, отметил Фрейд, пограничное, болезненное проявление того, что люди обычно называют совестью. Основатель психоанализа не дает отдельного названия сей критикующей инстанции, но у нас нет оснований сомневаться, что она тесно связана с тем, что он впоследствии назвал «Я-идеал» или «Сверх-Я»[190].

Таким образом, «Печаль и меланхолия» отражает переходный период в мышлении Зигмунда Фрейда. А что с остальными семью статьями, написанными, но не отданными в печать? Остальные, писал мэтр Ференци в ноябре 1917 года, заслуживают того, чтобы о них забыли: «Der Rest darf verschwiegen werden». Он мрачно признавался Абрахаму, которому всецело доверял, что сейчас неподходящее время для книги. Шли месяцы, но настроение Фрейда не менялось. В начале лета 1918 года в письме Лу Андреас-Саломе, давно убеждавшей его опубликовать эти статьи, мэтр возражал, немного загадочно, что его останавливает не только усталость, но «также другие указания». И эти таинственные указания победили. В какой-то момент, устав от спасительных намеков и оправданий, Фрейд положил конец своей нерешительности. Он просто уничтожил остальные статьи…

Конечно, поступок был необъяснимый. Теоретические головоломки раньше не останавливали основателя психоанализа, а трудности изложения его не пугали никогда. Разумеется, многое объясняет война. «Воины» – Мартин и Эрнст – ежедневно подвергались опасности, и Фрейд считал, что теперь не время для оригинальности. Но, с другой стороны, в 12 главах книги по метапсихологии он и не претендовал на оригинальность. Кроме того, в его распоряжении было больше времени, чем мэтр хотел и даже мог продуктивно использовать. А еще Фрейд обнаружил, что работа, когда он заставлял себя ею заняться, становилась утешением. Книга по метапсихологии могла стать желанным отвлечением от газет. Словом, истинные причины неудачи этого проекта крылись в нем самом.

Безмолвная драма так и не опубликованной книги прежде всего обусловлена временем ее создания. Основы теории, которые основатель психоанализа собирался со всей определенностью изложить, чтобы поддержать своих сторонников и возразить противникам, ускользали от него. Он не обращался в другую веру. Шибболеты психоанализа – динамическое бессознательное, работа вытеснения, эдипов комплекс, конфликты между влечениями и сопротивлениями, сексуальное происхождение неврозов – остались неизменными, однако очень многое стало открыто для сомнений. Работа о нарциссизме была первым ярким симптомом серьезной переоценки ценностей, и в этом смысле уничтожение семи статьей по метапсихологии выглядит симптоматичным. В годы войны Зигмунд Фрейд не очень ясно представлял, что нужно делать. Как и в конце 90-х годов XIX столетия, он переживал этап скрытого творчества, когда мучения были признаком будущих великих открытий, смутно осознавая (по его же собственному выражению), что «забеременел» новыми идеями.

Тревожный мир

Всю осень 1918 года Вену будоражили слухи о мире. Тайные переговоры, которые австрийские дипломаты начали весной 1917-го с целью заключить сепаратное мирное соглашение за спиной Германии, были неудачными и непрофессиональными. Как и следовало ожидать, они ни к чему не привели. Однако в начале сентября 1918-го, после еще одного года кровопролитных сражений, власти Вены перед лицом голода дома и почти неминуемого поражения на фронте обратились к странам антигерманского блока. Последовало предложение начать мирные переговоры. Столкнувшись в начале года с забастовками и мятежами, Австрия была готова пойти на значительные территориальные уступки, но не отказывалась от принципа многонациональной империи. В середине октября страны антигерманского блока, которые были близки к победе, отклонили предложение. Австрийский вариант договора их не удовлетворял. В министерствах царил хаос. Один историк сравнивал ситуацию с лихорадочными и бессмысленными движениями тонущего человека. Люди пребывали в растерянности. 25 октября Фрейд писал Эйтингону, что находит наступившее время ужасно волнительным. «Это хорошо, – прибавляет он, – что старое должно умереть, но новое еще не пришло».