Фрейд - Питер Гай

Фрейд неутомимо мобилизовывал родственников в других странах, чтобы поток посылок в Вену не прерывался. Следуя указанию Марты, он просил племянника Сэмюеля прислать мягкую шотландскую ткань, «цвета перец с солью, мышиного или темно-коричневого – чтобы хватило на костюм», предназначенный для весны и осени. Подобные поручения мэтр направлял в Англию и Америку на протяжении нескольких лет. Уже в 1922 году он просил родственников из Манчестера прислать ему прочные ботинки «лучшего качества», поскольку пара, которую он купил в Вене, развалилась. Фрейд тщательно следил за всеми прибывающими посылками и проверял содержимое на соответствие письмам, уведомляющим об их отправке.

Подобное погружение в повседневные заботы было психологически необходимым для мэтра. Вокруг происходили удивительные политические перемены, но разве он имел хоть малейшую возможность повлиять на события? «Я предполагаю, что следующие месяцы будут насыщены драматическими переменами, – предсказывал основатель психоанализа Эйтингону в мае 1919 года. – Но мы не зрители, не актеры и даже не хор, мы просто жертвы!» Ему приходилось тяжело. «Я очень устал, – признавался Фрейд Ференци в начале лета 1919-го, – и более того, озлоблен, снедаем бессильной яростью». Забота о семье стала бегством от этого бессилия.

Зигмунд Фрейд проявил себя умелым снабженцем. Совсем непохожий на погруженного в науку господина профессора, который позволил жене освободить его от всех подробностей домашнего хозяйства, он усердно составлял списки товаров, отсылал подробные запросы, рекомендовал подходящие упаковочные материалы для продуктов – водонепроницаемые контейнеры – и ругал почту. В революционные месяцы, когда сообщение с другими странами для простых граждан было прервано, мэтр реалистично предупреждал своих покровителей за границей, что отправка даров в Вену – дело чрезвычайно рискованное. Посылки следовало передавать через английскую военную миссию в Вене. Обычные посылки с продуктами лишь кормят «служащих таможни или работников железной дороги». В конце ноября 1919 года он сообщал: «…наше положение немного улучшилось благодаря дарам, которые были не присланы, а привезены друзьями из Голландии и Швейцарии, а точнее, друзьями и учениками». Основатель психоанализа был рад найти в эти дни хоть какое-то утешение. «Из хорошего, что случилось в эти печальные времена, – писал он своему племяннику в Манчестер, – это вновь открывшаяся связь между нами».

Ненадежность снабжения из-за границы постоянно раздражала Фрейда. 8 декабря 1919 года он сообщил племяннику, что днем раньше Мартин женился, и тут же, без паузы, прибавил, что обещанная посылка не прибыла. У него не было времени на сантименты. «Я не надеюсь, что она до нас дойдет». Несколько дней спустя, тепло благодаря Сэмюеля за заботу: «…ты так доброжелателен к нам, бедным родственникам», – мэтр предупреждал, что не сто2ит больше ничего отправлять, пока тот не получит известие, что посылки благополучно прибыли в Вену. «Похоже, ты не представляешь всего размера тупости властей Г[ермании] и А[встрии]». Возможно, английский Фрейда был немного официальным, слегка ограниченным, но достаточно острым, чтобы дать яркие и язвительные эпитеты для характеристики немецкой и австрийской бюрократии.

Осуждение было для основателя психоанализа одной из разновидностей действия. Его любимый немецкий поэт Шиллер однажды сказал, что перед глупостью бессильны даже боги, однако глупость австрийских чиновников не заставила Фрейда отказаться от надежды. «Ни одна из твоих посылок не пришла, – сообщал он Сэмюелю в конце декабря 1920 года, – но мы слышали, что еще не все потеряно, потому что время в пути может составлять больше трех месяцев». Основатель психоанализа думал обо всем. В октябре 1920-го Фрейд писал: «…три твои посылки пришли», хотя «одна из них оказалась абсолютно пустой». По крайней мере, Сэмюель Фрейд не должен был пострадать: «Здесь, в почтовом отделении было проведено расследование (протокол) и мне посоветовали проинформировать отправителя, так что я надеюсь, ты получишь страховку». Как всегда, очень важна была упаковка: «Две посылки, благополучно доставленные, были защищены мешковиной и стали самым желанным пополнением наших припасов». Но – в те дни всегда находилось какое-нибудь «но»! – «почти все в превосходном состоянии, только сыр был завернут в бумагу и пострадал от плесени, которая также повлияла на вкус некоторых плиток шоколада».

Иногда Фрейд давал волю своему раздражению. В мае 1920 года он написал гневное письмо «администрации» – Ассоциации американской помощи в Вене – с жалобой, что посылку с продуктами, отправленную из США его жене, отказались вручить его сыну «инженеру О[ливеру] Фрейду», даже несмотря на то, что он пришел с доверенностью (Марты в то время не было в городе). Поведение представителей агентства кажется излишне жестким, но чиновники из Ассоциации помощи придерживались правила вручать каждую посылку только адресату, поскольку их офис осаждало слишком много так называемых родственников с поддельными документами. Основателя психоанализа такие объяснения не удовлетворили, ведь Оливер «ждал, простоял с 2:30 до 5 и был отправлен восвояси без посылки». «Его время тоже имеет определенную ценность», и поэтому нельзя требовать от него «повторить этот же опыт еще несколько раз». Раз посылку выдают только адресату, мэтр хотел знать, «…каким образом будут реализованы намерения отправителя этого дара». Этим Фрейд не ограничился. В ярости он ссылался на свою международную известность: «Я обязательно проинформирую американскую публику, которая меня хорошо знает, о неприемлемости ваших действий». Глава агентства Элмер Дж. Берланд, несколько лет назад изучавший некоторые произведения мэтра в колледже в Беркли, не отказал себе в удовольствии лично доставить посылку. Прием ему был оказан очень нелюбезный: Фрейд настоял, чтобы он разговаривал с Оливером по-английски, хотя Берланд превосходно владел немецким языком, а Оливер переводил бы его слова на немецкий (все прекрасно знали, что Фрейд понимает каждое слово). Основатель психоанализа отвечал по-немецки, а его сын переводил на английский (разумеется, Берланду переводчик был не нужен). Эта мелкая, намеренная, показная месть отражала всю глубину ярости и отчаяния основателя психоанализа.

Письма Фрейда тех лет дают основания предполагать, что ему приходилось выкраивать время на продолжение размышлений и работы. Горько видеть, что он – чрезвычайно независимый человек, которому было о чем размышлять, – был занят тем, что обеспечивал себя и семью необходимым. Однако основатель психоанализа недолго был просто получателем помощи. Как только появилась такая возможность, он отдал Эйтингону долг и стал платить за продукты, которые шли из-за границы непрерывным потоком. В феврале 1920 года мэтр попросил племянника «принять вложенный чек на Ј4 (гонорар от английского пациента)», пять месяцев спустя прислал восемь фунтов, а в октябре с оттенком торжества писал ему: «Я сердечно благодарю тебя за твою заботу и труды, но, если эти посылки продолжатся, ты должен сообщить мне их стоимость. Я немного поправил свое материальное положение за счет иностранных пациентов, и теперь у меня скопились приличные деньги в Гааге».

К тому времени положение в Австрии немного улучшилось, а с ним и дела у семьи Фрейда. Стефан Цвейг считал, что самыми тяжелыми были 1919–1921 годы. Так или иначе, особого насилия в стране не наблюдалось, только редкие грабежи. В 1922 и 1923 годах продуктов уже стало достаточно, хотя австрийский психоаналитик Рихард Штерба вспоминал, что Schlagobers – столь любимые австрийцами взбитые сливки – в кафе появились лишь через пять лет после войны. Продукты и топливо снова были в открытой продаже, и, по словам Цвейга, люди ожили, воспряли духом. Это коснулось и Фрейда. Врачебная практика и подарки от последователей, которые те продолжали присылать, позволяли ему вести нормальную жизнь. «Я старею, становлюсь ленивым и вялым, – писал мэтр Абрахаму в июне 1920 года, – а также избалован и испорчен многочисленными подарками из продуктов, сигар и денег, которые люди мне преподносят и которые я должен принимать, поскольку иначе не смогу жить». В декабре 1921-го жизнь, можно сказать, наладилась, и мэтр пригласил Абрахама остановиться у него на Берггассе, 19. Свое приглашение он снабдил соблазнительным примечанием, что у них гостевая комната не только гораздо дешевле гостиничного номера, но еще и отапливается.

Конечно, инфляция съедала все сбережения Фрейда в австрийской валюте[193]. Местные политики больше не вызывали у него симпатий. «Сегодняшние выборы, – писал основатель психоанализа Ката Леви, своей венгерской приятельнице и бывшей пациентке, осенью 1920 года, – принесут с собой реакционную волну, после революционной, в которой тоже не было ничего хорошего. Какой сброд хуже? Конечно, тот, который только что взял верх». В политике Фрейд придерживался центристских взглядов, и в неспокойные послевоенные годы эта позиция была очень ненадежной и рискованной. Неудивительно, что, когда летом 1922-го Эйтингон предложил ему переехать в Берлин, мэтра эта идея не привлекла. «Что касается возможности, что мы должны покинуть Вену, – размышлял он в письме Отто Ранку, – поскольку здесь невозможно жить, а иностранцы, нуждающиеся в лечении, больше не хотят сюда приезжать, он предлагает нам первое убежище. Будь я на 10 лет моложе, я уже строил бы разнообразные планы вокруг этого переезда».