Фрейд - Питер Гай

Основатель психоанализа мог воспринимать эти раздражающие и угнетающие последствия войны с бо2льшим хладнокровием, чем многие другие, поскольку одна из самых главных его тревог, за сына Мартина, благополучно разрешилась. С Мартином, в конце октября попавшим в плен к итальянцам, на какое-то время прервалась связь. Но, получив от него весточку, месяц спустя Фрейд тут же стал наводить справки, посылать деньги, а в его письмах непременно присутствовали короткие сообщения о сыне-военнопленном. В апреле 1919-го мэтр писал Абрахаму, что новости от Мартина редкие, но вполне обнадеживающие, а в мае сообщал своему английскому племяннику Сэмюелю, что Мартин все еще в лагере вблизи Генуи, но, «похоже, в хорошем состоянии, если судить по его письмам». Несколько месяцев спустя его освободили «в превосходном состоянии». Мартину повезло. Более 800 тысяч солдат австро-венгерской армии погибли на фронтах или умерли от болезней во время войны.

Конечно, положение Зигмунда Фрейда и его семьи было довольно печальным. На два года или даже дольше главным в жизни основателя психоанализа и в его письмах стало просто выживание. Продукты в Вене были такими же невкусными или некачественными, а топливо таким же недоступным, как в последние два года войны. На товары первой необходимости власти установили жесткие нормы. Даже молоко было трудно достать. Неделями мясо распределялось только в больницы и государственным служащим, в частности пожарным и кондукторам общественного транспорта. В качестве заменителя мяса предлагали рис, а картошки – кислую капусту. И с талоном на мыло найти последнее в магазинах было невозможно… Керосина и угля тоже не было, и в январе 1919 года в семье оставался один-единственный огарок свечи. Неравнодушные люди и организации со всего Запада, комитеты в разных странах откликнулись на отчаянные призывы австрийских политиков и стали собирать помощь для населения страны. В начале 1919-го бывшие враги вагонами отправляли в Австрию необходимые продукты и товары. Но этого было недостаточно. «Наш рацион по-прежнему, несмотря на великодушие союзников, скуден и жалок, – писал Фрейд в апреле 1919 года. – Фактически голодная диета – Hungerkost». Показатели детской смертности росли с устрашающей скоростью – как и заболеваемости туберкулезом. Один из австрийских специалистов, психолог Дюриг, подсчитал, что зимой 1918/19 года люди потребляли в день не больше 746 килокалорий.

Письма Фрейда честно свидетельствуют, как отразились общие невзгоды на жизни его семьи. Он писал в жутко холодной комнате и тщетно искал исправную авторучку. Уже в 1920 году его приводила в ярость нехватка бумаги. Сам мэтр не считал себя капризным. «Мы все тут превратились в голодных попрошаек, – писал он Эрнесту Джонсу в апреле 1919-го, – но вы не услышите жалоб. Я по-прежнему держу голову высоко и не считаю себя в какой-то мере ответственным за совершающиеся в мире глупости». Однако в том, что основатель психоанализа называл своим бодрым пессимизмом, пессимизм явно преобладал над бодростью. Естественно, Фрейду было очень неприятно выступать в роли просителя, но, вынужденный бороться за жизнь в послевоенной Вене, он без колебаний рассказывал о своем тяжелом положении другим. Основатель психоанализа никогда не считал, что нужно просто терпеть, стиснув зубы, и теперь не скрывал от посторонних людей, явно плохо информированных, затруднительное положение, в котором оказалась его семья. «Если вы настаиваете, чтобы я сообщил вам, – немного раздраженно выговаривал он Джонсу в мае 1919 года, – где и когда мы встретимся этим летом или осенью, будет ли созван обычный конгресс или просто собрание комитета, мне не остается ничего другого, как сделать вывод, что вы ничего не знаете об условиях, в которых мы живем, и ваши газеты ничего не рассказывают вам об Австрии». Фрейд понятия не имел, когда сможет куда-нибудь поехать. «Все зависит от состояния Европы в целом и этого ее забытого и несчастного уголка в частности, от подписания мирного договора, от укрепления нашей валюты, открытия границ и т. д.». Но мэтр не отчаивался!

На самом-то деле причин для отчаяния было хоть отбавляй. Несмотря на утешительные новости о распространении психоанализа, на всю изобретательность Фрейда и его стоицизм, ему пришлось признать, что жизнь у него безрадостная. «Мы переживаем плохие времена, – писал мэтр своему племяннику Сэмюелю весной 1919 года. – Как ты знаешь из газет, повсюду нужда и неуверенность». Трогательное письмо с благодарностями, которое Марта Фрейд написала Эрнесту Джонсу в апреле 1919-го, показывает, насколько сильной была эта нужда. Джонс прислал ей очень красивый жакет, который, как выяснилось, превосходно подошел не только ей, но и Аннерль. Таким образом, они с младшей дочерью будут по очереди носить жакет летом. Но в середине мая Марта Фрейд слегла с гриппом и пневмонией. Врачи уговаривали мэтра не волноваться, но инфлюэнца была очень опасной болезнью для тех, кто, подобно Марте, оказался истощен несколькими годами нужды и лишений. Предыдущей зимой «испанка», часто заканчивавшаяся летальным исходом, убила тысячи людей. Еще в начале осени 1918 года школы и театры Вены время от времени закрывались, чтобы предотвратить распространение инфекции. Но все тщетно – волна эпидемии накрыла ослабленных людей. Женщины оказались более уязвимыми, чем мужчины, но и среди последних смертность была пугающе высокой. Прежде чем эпидемия пошла на спад – два года спустя, – от нее умерло около 15 тысяч жителей Вены. Марта победила грипп, хотя болезнь никак не хотела отступать. Через две недели после ее начала фрау Фрейд все еще лежала в постели. Она «…справилась с пневмонией, но по-прежнему не выказывает благоприятной тенденции к восстановлению сил, а как раз сегодня снова началась лихорадка». Сообщить о полном выздоровлении жены Фрейд смог только в начале июля.

Летом 1919 года, когда супруга восстанавливала силы в санатории, Зигмунду Фрейду удалось провести месяц в своем любимом австрийском Бадгастайне в компании свояченицы Минны. Ему было немного стыдно за выбор такого дорогого курорта, но он оправдывал себя тем, что грядущий сезон холодов требует накопить как можно больше сил. «Кто знает, – отмечал мэтр в письме Абрахаму, – скольким из нас суждено пережить следующую зиму, от которой ничего хорошего ждать не приходится». В конце июля он с радостью сообщал Джонсу, что почти полностью избавился «от царапин и синяков последнего года жизни». В 63 года основатель психоанализа по-прежнему не унывал.

Но по возвращении в Вену Фрейду вновь пришлось столкнуться с жестокой действительностью. «Жизнь с нами очень сурова, – писал он в октябре, отвечая на вопросы своего племянника Сэмюеля. – Не знаю, что рассказывают вам английские газеты, но возможно, они не преувеличивают. Нехватка продуктов и обесценивание денег давят преимущественно на средний класс и на тех, кто зарабатывает на жизнь интеллектуальным трудом. Ты должен учитывать, что все мы потеряли 19/20 того, что имели в наличных деньгах». В то время австрийская крона стоила меньше одного пенса и продолжала обесцениваться. Кроме того, Австрия, по словам мэтра, никогда не обеспечивала себя необходимым… Фрейд напоминал племяннику, что не только бывшие провинции империи, но также «наши собственные страны бойкотируют Вену самым безответственным образом, промышленность встала из-за отсутствия угля и сырья, закупки и импорт из других стран невозможны». Неблагоприятный баланс внешней торговли, вывод капиталов, необходимость импортировать дорожающее сырье и продовольствие, резкий спад производства экспортной продукции на оставшихся у Австрии территориях – все это порождало безудержную, разрушительную инфляцию. В декабре 1922 года австрийская крона, курс которой к доллару перед началом войны составлял пять к одному, обесценилась настолько, что теперь за доллар давали 90 тысяч крон. Обесценивание валюты закончилось только после тяжелых переговоров с международными банками и правительствами других государств.

Сэмюель Фрейд, процветающий коммерсант из Манчестера, стал главным получателем преднамеренных жалоб основателя психоанализа. Семья, писал ему дядя, питается скудно. «Первая селедка несколько дней назад стала для меня настоящим лакомством. Мяса нет, хлеба не хватает, молока нет, картофель и яйца чрезвычайно дороги, по крайней мере в кронах». К счастью, его сводный брат Эли, живущий в Соединенных Штатах, стал очень богатым человеком, и его помощь «позволила спасти жизнь женщинам нашей семьи». Клан Фрейдов, прибавил мэтр, «быстро разбегается». Две его сестры, Дольфи и Паули, а также мать были отправлены в курортное местечко Бад-Ишль, чтобы провести там зиму в менее суровых условиях. Свояченица Минна, которая не могла больше оставаться в замерзающей Вене, сбежала в Германию, где оказалось едва ли лучше. Все дети, за исключением Анны, «единственного ребенка, оставленного нам», уехали из дома. Что касается его самого, Фрейд бесстрастно констатировал: «Ты знаешь, что я пользуюсь известностью и у меня много работы, но я не в состоянии заработать на жизнь и проедаю запасы». Отвечая на «любезное предложение» Сэмюеля, он перечислял продукты, которые нужны больше всего (жиры, солонина, какао, чай, кексы), а какие нет[192]. Тем временем богатый – и заботливый! – Макс Эйтингон из Берлина ссужал ему деньги, но это, как честно признался ему Фрейд, было бессмысленно, если деньги австрийские. У него самого имелось больше 100 тысяч бесполезных крон. Впрочем, Эйтингон присылал и продовольствие – Lebensmittel – продукты для жизни, если перевести с немецкого дословно. Не забыл он, с благодарностью писал мэтр, придумывая подходящий для этого неологизм, и «продукты для работы» – Arbeitsmittel, то есть сигары. Они помогали основателю психоанализа сохранять присутствие духа.