Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Отозвав супруга от карточного стола, пани Коркович выбежала с ним в переднюю, где пан Казимеж Норский снимал пальто, а пан Згерский говорил одному из лакеев:

- Послушай-ка, голубчик, наши пальто держи под рукой, мы скоро уедем.

- Ах, какая честь! Как мы польщены! - воскликнула пани Коркович и протянула Норскому обе руки, которые тут же подхватил Згерский, обратив таким образом все изъявления радости на свою персону.

- Какая честь! Петр!.. А как Сольские, еще не приехали? - говорила дама.

- На днях должны приехать, - ответил Норский.

Ян, в ярко-красном жилете и желтых панталонах, настежь распахнул дверь в зал и выкрикнул:

- Ясновельможный пан Норский!

- Пан Норский! - повторила пани Коркович, живописно опершись на руку молодого человека.

- Зять... то есть бу... - вставил ошеломленный пан Коркович.

Пани Коркович повернула голову и пронзила супруга таким ужасным взглядом, что тот дал себе клятву хранить молчание.

- Видно, я какую-то глупость сморозил? - невзирая на это, прошептал он Згерскому.

- Ах! - вздохнул Згерский, томно закрыв глазки.

В зале воцарилась тишина, только там и тут послышался шепот:

- А это что еще такое?

- Никого еще так не представляли!

- Можно подумать, что сам королевич явился!..

Но ропот стих. Норский был так хорош собою, что мамаши и тетушки, поглядев на него, уняли взрыв негодования, а дочки и племянницы готовы были простить ему все.

- Красив, как смертный грех! - сказала перезрелая эмансипированная девица восемнадцатилетней щебетунье с синими глазками.

Щебетунья ничего не ответила, но сердце у нее забилось.

Представленный гостям, Норский обменялся любезностями с самыми почтенными дамами и направился вдруг к фортепьяно. Присутствующим казалось, что в эту минуту от фортепьяно и группы, сидящей около него, исходит сияние.

- Кто там сидит?

- Линка и Стася.

- А с кем он так разговаривает?

- С гувернанткой Корковичей.

- Кто она? Как ее зовут?

Достаточно было Норскому несколько минут поговорить с Мадзей, которой до сих пор никто не замечал, чтобы все взоры обратились на нее. Пожилые дамы попросили хозяйку дома представить им гувернантку, а барышни гурьбой кинулись здороваться с Линкой и Стасей, чтобы при этом познакомиться с Мадзей.

Даже молодые фабриканты ленивым шагом подошли поближе к гувернантке или издали уставили на нее глаза.

- Хо-хо! - прошептал один из них. - А девка-то хороша!

- А какая грация! Живчик!

- Эта бы закружила!..

- Смотря кого! - пробормотал молодой винокур, слывший силачом. - А ты что скажешь, Бронек?

- Да оставь ты меня в покое! - сердито ответил молодой Коркович.

- Черт побери! - вздохнул четвертый.

- Ну-ну, молодые люди, придержите языки, она девушка честная, - прервал их вполголоса Коркович-старший.

- Что это вы, папаша, так за нее заступаетесь? - грубовато спросил пан Бронислав, глядя исподлобья на своего родителя.

Улучив удобную минуту, кругленький, как шарик, пан Згерский подкатился к хозяйке дома и, глядя на нее влюбленными глазами, заговорил сладким голосом:

- Великолепный вечер, даю слово! Я насилу вытащил Казика, он хотел увезти меня к графу Совиздральскому...

- Как, он мог не прийти к нам? - в изумлении спросила дама.

- Ну, я этого не говорю! Просто нет ничего удивительного, что такого баловня, который изведал свет, тянет в общество молодых ветреников. Там должны быть князь Гвиздальский, граф Роздзеральский... золотая молодежь, толковал Згерский.

- Ну, на ужин-то вы останетесь у нас, - с некоторым раздражением сказала дама.

Згерский подкрутил нафабренный ус и молитвенно вознес очи к небу. Когда пани Коркович отошла, он приблизился к Мадзе и, нежно пожав ей руку, сказал голосом, трепетавшим от избытка чувств:

- Позвольте напомнить, сударыня... Згерский. Друг, - тут он вздохнул, покойницы и, осмелюсь так назвать себя, ваш друг...

Мадзя была так смущена всеобщим вниманием, что, желая хоть минуту отдохнуть, показала Згерскому на стул рядом с собою.

Пан Згерский присел и, склонив ослепительную лысину, как бы запечатлевшую благость души, понизил голос и вкрадчиво заговорил:

- Я рад видеть вас в этом доме. Полгода я от души советовал Корковичам пригласить вас, и... весьма рад, что план мой удался. Давно вы имели известия от панны Элены?

- О, очень давно!

- Да! - вздохнул Згерский. - Она, бедняжка, еще не рассеялась. В судьбе этих детей, Казика и Эленки - с вами я их всегда буду так называть, - я принимаю живое участие. Для того чтобы упрочить их будущность, я должен сблизиться с Сольскими, и вы поможете мне в этом. Правда?

- Чем же я могу помочь вам? - прошептала Мадзя.

- Вы много можете сделать! Все! Одно вовремя, к месту сказанное слово, один намек мне... Панна Магдалена, - говорил он растроганно, - судьба этих детей, детей вашего задушевного друга, не безразлична мне... Мы с вами должны заняться их будущностью. Вы будете помогать мне, я вам. Мы союзники! А теперь - за дело, и держать все в тайне!

Он поднялся и окинул Мадзю таким взглядом, точно вверил ей судьбы мира. Затем он многозначительно пожал ей руку и исчез в толпе.

От печки к Мадзе медвежьей походкой направился пан Бронислав.

- Что он там вас морочит? Вы ему не верьте!

По другую сторону стула рядом с Мадзей очутился пан Коркович-старший.

- Что за тайны поверяет вам Згерский? Не советую секретничать с ним, это старый волокита.

- А что вам, папаша, до того, кто за кем волочится? - бросил пан Бронислав, косо поглядев на родителя.

Мадзя думала о Згерском и не заметила этой стычки между сынком и папашей. Она видела Згерского в пансионе пани Ляттер после бегства начальницы, он произвел на нее тогда не особенно приятное впечатление. Кажется, не очень лестно отзывалась о нем панна Марта, хозяйка пансиона, сейчас его ругают Корковичи...

"Згерский, видно, добрый человек, - подумалось Мадзе, - но у него враги. Для Эленки и пана Казимежа я, конечно, сделаю все. Только что же я могу сделать для них?"

Она была растрогана заботой Згерского о детях пани Ляттер и гордилась тем, что он доверил ей свою тайну.

Пани Коркович усиленно занимала гостей, к каждому из них она обратилась с каким-нибудь вопросом, каждому сказала что-нибудь приятное или оказала любезность, каждого постаралась развлечь. Но как ни занята она была, все же от нее не ускользнул успех Мадзи. Какой-нибудь час назад никому не известная, никому не представленная, всеми забытая гувернантка стала вдруг на вечере главной фигурой. К ней несколько раз подходил герой вечера пан Норский и дольше всего беседовал с нею; ее о чем-то просил, не то посвящал в какие-то тайны человек с такими связями, как пан Згерский; вокруг нее вертелись барышни, с нею знакомились дамы почтенного возраста и с весом в обществе; на почтительном расстоянии ее пожирали глазами молодые люди.

Кажется, даже из-за этой девчонки - а пани Коркович редко ошибалась в подобных случаях - произошла стычка между ее собственным мужем и родным сыном. Нет ничего удивительного, что на ясном челе хозяйки дома прорезалась морщина, которая отнюдь не гармонировала с добродушной улыбкой, игравшей на ее лице.

- Вас заинтересовала наша гувернантка... Правда, недурна? - спросила пани Коркович у Згерского, который все вертелся около нее.

- О, я давно ее знаю, - ответил тот. - Задушевная подруга панны Сольской...

- Вы глядели таким смиренником, когда беседовали с ней, - уронила хозяйка.

- Видите ли, панна... панна гувернантка может много сделать в таких сферах, где я только... добрый знакомый. Много может сделать! - подчеркнул многозначительно Згерский.

Два кинжала пронзили в эту минуту сердце пани Коркович: зависть к Мадзе, которая на каждом шагу одерживала победы, и нежное, неподдельно нежное чувство все к той же Мадзе, которая так много может сделать в известных сферах.

"Если она так много может сделать, - подумала хозяйка, - что ж, она должна познакомить нас с Сольскими. Правда, панна Сольская дурнушка, но Бронек настолько умен..."

Подали ужин, во время которого появлялись и исчезали блюда икры, горы устриц, мяса, дичи, чуть не ведра отменных вин. Пробки шампанского стреляли так часто, что оглушенный Згерский перестал слушать своих соседок и предался исключительно изучению содержимого тарелок и бутылок.

Около трех часов ночи все мужчины пришли в самое веселое расположение духа, причем было отмечено странное психологическое явление. Одни из участников пиршества утверждали, что пан Норский сидит за ужином и они видят его собственными глазами, другие говорили, что пан Норский исчез перед ужином. Потом первые начали утверждать, что Норского вообще не было, а другие, что он здесь, но в другой комнате. Когда обратились к хозяину с просьбой разрешить сомнения, тот одинаково уверенно соглашался и с теми и с другими, так что никто в конце концов так и не узнал, что же на самом деле, Норский никогда не существовал на свете или за ужином сидят несколько Норских и умышленно направляют разговор так, чтобы сбить общество с толку.