Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Странная эта панна Сольская, - сказала про себя пани Коркович. Дружить с гувернанткой!

Глава четвертая

Тревоги пани Коркович

В первых числах октября в доме пани Коркович все пошло вверх дном. Сама пани Коркович чувствовала себя так, точно потерпела крушение и, сидя на уступе скалы, смотрит на бушующий океан и ждет, когда ее поглотит волна.

Ее дочери, на воспитание которых она израсходовала такую уйму денег, не только перестали огрызаться на прислугу, но и завели дружбу с горничной, кухаркой, даже с семьей лакея. Пани Коркович не раз заставала обеих барышень в гардеробной, а за столом собственными глазами видела, как Ян улыбается не только панне Бжеской, но даже Линке и Стасе.

"Да если бы он попробовал улыбнуться им так при ком-нибудь из общества, я бы умерла со стыда!" - думала пани Коркович.

Но прикрикнуть на Яна за фамильярность у нее не хватало мужества. Не было смысла жаловаться и мужу, который с того памятного дня не только ни разу не ударил Яна, но даже перестал ругать его при Мадзе и дочерях. Однажды пан Коркович так рассердился, что побагровел от гнева и стал размахивать своими кулачищами, но удары падали не на шею Яну, а на стол или на дверь.

- Тебя, Пётрусь, как-нибудь удар хватит, если ты будешь так сдерживаться! - сказала однажды за ужином пани Коркович, когда Ян облил хозяина соусом, а тот, вместо того чтобы заехать лакею в ухо, хлопнул сам себя по ляжке.

- Оставь меня в покое! - взорвался супруг. - С тех пор как ты стала ездить в Карлсбад, ты все называла меня грубияном, а сейчас, когда я пообтесался, хочешь, чтобы я снова перестал сдерживаться. У тебя в голове, как в солодовом чане, все что-то бродит.

- Зато с женой ты не стесняешься, - вздохнула супруга.

Муж поднялся было, но поглядел на Мадзю и, снова плюхнувшись на стул так, что пол заскрипел, оперся головой на руки.

"Что бы это могло значить? - подумала потрясенная дама. - Да ведь эта гувернантка и впрямь завладела моим мужем!"

Пани Коркович стало так нехорошо, что она встала из-за стола и вышла к себе в кабинет. Когда девочки и учительница выбежали вслед за нею, она сказала Мадзе ледяным тоном:

- Вы бы, сударыня, хоть меня не опекали. Ничего со мной не случилось.

Мадзя вышла, а пани Коркович в гневе крикнула на дочерей:

- Пошли прочь, пошли прочь к своей учительнице!

- Что с вами, мама? Мы-то в чем виноваты? - со слезами спрашивали обе девочки, видя, как рассержена мать.

Как все вспыльчивые люди, пани Коркович быстро остыла и, опустившись на свое кресло, сказала уже спокойней:

- Линка, Стася, посмотрите мне прямо в глаза! Вы уже не любите своей мамы, вы хотели бы вогнать свою маму в гроб...

Девочки разревелись.

- Что вы говорите, мама? Кого же мы еще любим?

- Панну Бжескую. Она теперь все в нашем доме, а я ничто.

- Панну Бжескую мы любим как подругу, а вас, мама, как маму, - ответила Линка.

- Вы бы хотели, чтобы я сошла в могилу, а папа женился на гувернантке!

Хотя по щекам девочек катились слезы, обе начали хохотать, как сумасшедшие.

- Вот это была бы пара! Ха-ха-ха! Что бы сказал на это Бронек? кричала Линка, хватаясь за бока.

- А вы, дурочки, не смейтесь над словами матери, слова матери святы!.. Какой Бронек? Что за Бронек?

- Да ведь Бронек влюблен в панну Магдалену и так пристает к ней, что она, бедненькая, вчера даже плакала! Ха-ха-ха! Папа и панна Магдалена! хохотала Линка.

Известие о том, что Бронек ухаживает за панной Магдаленой, совершенно успокоило пани Коркович. Она привлекла к себе обеих дочек и сказала:

- Что это вы болтаете о Бронеке? Благовоспитанные барышни о таких делах ничего не должны знать. Стася, Линка, смотрите мне прямо в глаза. Поклянитесь, что любите меня больше, чем панну Бжескую!

- Но, мама, честное слово, в сто раз больше! - вскричала Линка.

- Сама панна Магдалена все время нам твердит, что маму и папу мы должны любить больше всего на свете, - прибавила Стася.

В непостоянном сердце пани Коркович пробудилась искра доброго чувства к Мадзе.

- Ступайте кончать ужин, - отослала она дочерей, прибавив про себя:

"Может, Магдалена и неплохая девушка, но какой у нее деспотический характер! Она бы всех хотела подчинить себе! Но у нее такие связи! Хоть бы уж приехали эти Сольские! Что это девочки болтают о Бронеке? Он ухаживает за Бжеской? Первый раз слышу!"

Однако через минуту пани Коркович вспомнила, что слышит это, быть может, и не в первый раз. То, что пан Бронислав сидел дома, было, конечно, следствием ее материнских нравоучений, но присутствие красавицы гувернантки тоже могло оказать на него влияние.

- Молод, нет ничего удивительного! - вздохнула пани Коркович, и тут ей вспомнилось, как однажды вечером, притаившись в нише коридора, она услышала следующий разговор между сыном и гувернанткой:

- Пан Бронислав, пропустите меня, пожалуйста, - сердито говорила Мадзя.

- Мне хочется убедить вас в том, что я искренне к вам расположен, умоляющим голосом произнес пан Бронислав.

- Вы дадите лучшее доказательство вашего расположения ко мне, если перестанете разговаривать со мной, когда я одна!

- Сударыня, но при людях... - начал было пан Бронислав, но так и не кончил: Мадзи и след простыл...

- Она играет им! - прошептала пани Коркович, а затем прибавила про себя: "Парень молод, богат, ну и... хорош собою. Для мужчины Бронек очень недурен, и барышне должно быть лестно, что он за нею ухаживает. Ясное дело, она скажет о Бронеке Сольской.

Сольская обратит на него внимание, и из женской ревности сама начнет завлекать... Боже, как прекрасно все складывается! Нет, ничего не скажешь, Магдалена мне очень помогает!"

С этого времени у пани Коркович началась пора нежных чувств к гувернантке, и дом Корковичей снова стал бы для Мадзи земным раем, если бы не все те же ее замашки, которые наполнили душу хозяйки дома новой горечью.

С некоторых пор Линка и Стася все меньше совершенствовали свои таланты. Линка реже рисовала, кроткая Стася стала ссориться с учителем музыки; она даже как-то сказала, что пан Стукальский лысеет; обе манкировали уроками, одна - музыки, другая - рисования.

Разумеется, обеспокоенная мать провела следствие и открыла ужасные вещи. Время, предназначенное для эстетического воспитания, барышни тратили на обучение Михася, восьмилетнего лакейчонка. Стася учила его читать, а Линка - писать!

Это было уж слишком, и пани Коркович решила поговорить с гувернанткой.

"Панна Бжеская, - решила она сказать Мадзе, - дом мой не приют, а дочери мои не приютские надзирательницы..."

Она позвонила раз, затем другой, но Ян что-то мешкал. Наконец он показался в дверях.

- Что это вы, Ян, не являетесь сразу на мой звонок? - спросила барыня, настраиваясь на суровый лад. - Попросите панну Бжескую.

- К панне Магдалене пришел какой-то господин, он ждет ее в зале, ответил лакей, подавая визитную карточку.

- Казимеж Норский, - прочитала хозяйка. - Ах, вот как, скажите панне Магдалене...

Она вскочила и поспешно прошла из кабинета в зал. Гнев ее остыл, но волновалась она ужасно.

"Норский! - думала она. - Да, он должен был приехать в начале октября. Может, и Сольские уже здесь..."

Ноги у нее подкашивались, когда она отворила дверь в зал; но при виде молодого человека она просто оцепенела. Заметив ее, гость отвесил весьма элегантный поклон.

"Какие черты, глаза, брови!" - подумала пани Коркович, а вслух сказала:

- Милости просим, если не ошибаюсь, пан Норский?.. Я... панна Бжеская сейчас у нас, а я почитательница вашей покойной матушки, вечная память ей. Боже, какое ужасное происшествие! Я не должна была бы вспоминать о нем, но мои дочери были любимыми ученицами вашей матушки, которую все мы здесь оплакиваем...

Так говорила пани Коркович, кланяясь и указывая пану Норскому на золоченое креслице, на котором он и уселся без всяких церемоний.

"Красавец!" - думала пани Коркович; молодой человек молчал, только все посматривал на дверь, и она снова заговорила:

- Как же ваша покойная матушка, то есть...

- Я как раз ездил на ее могилу, мы думаем памятник поставить.

- Вы должны обратиться к обществу, - торопливо прервала его пани Коркович. - И тогда мы с мужем, вся наша семья...

В эту минуту Норский поднялся с золоченого креслица, глядя поверх головы любезной хозяйки. Пани Коркович повернулась и увидела побледневшую Мадзю, которая оперлась рукою на стол.

- Панна Бжеская... - снова начала хозяйка.

Но молодой человек, не ожидая представлений, подошел к Мадзе и, взяв ее за руку, сказал красивым бархатным голосом:

- Мы знаем, что матушка провела с вами последние часы... Я хотел поблагодарить вас, и если это возможно, услышать как-нибудь из ваших уст подробности...

Мадзя посмотрела на узенькую белую тесьму, которой были обшиты лацканы сюртука пана Казимежа, и глаза ее наполнились слезами.

- Я все как-нибудь расскажу вам обоим, - сказала она, не глядя на пана Казимежа. - Эленка тоже вернулась?