Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Поняв, в чем дело, пан Коркович погладил пышную бороду и спросил у дочери таким спокойным тоном, что супруга его совсем встревожилась:

- А когда ты девочку рисовала, она не была грязна?

- Как чумичка была, папочка! - ответила Линка.

- И не кашляла?

- О, гораздо сильней, чем сейчас!

- Ступай, Линка, - сказал отец все с тем же возмутительным спокойствием в голосе, - ступай и поцелуй ручки панне Магдалене за то, что она побудила вас сделать доброе дело.

- Но, Петр, это немыслимо! - воскликнула супруга. - Я этого не допущу!

- Тоня, - ответил супруг, когда Линка вышла из комнаты, - Тоня, не сходи с ума! Ведь только сегодня я увидел, что у моих дочерей есть сердце. Бог послал нам панну Бжескую...

- Знаю, знаю, - прервала его супруга. - Тебе нравится все, что делает эта панна Бжеская! И если бы я сегодня умерла...

- Опомнись, Тоня. Если ты хвалишь Сольскую за то, что она прислала тебе тысячу рублей на больницу, то не кори же собственных детей за то, что они одевают сиротку.

- Но они сами шьют для нее!

- Английские принцессы тоже сами шьют одежду для бедных детей, возразил муж.

- Вот только верно ли это? - невольно сорвалось у супруги, которая почувствовала, что гнев ее быстро остывает.

Спустя час она похвалила дочерей за то, что они занялись девочкой, и выразила благодарность Мадзе. Однако в душе она решила при первом же удобном случае указать эмансипированной гувернантке на ее новшества, которые сеют рознь в самых почтенных семействах.

Самое важное событие в семейных отношениях произошло через полтора месяца после появления в доме Мадзи.

Это было за обедом. Во время короткого перерыва между бифштексом и цыплятами с огуречным салатом Линка сердито сказала лакею:

- Убери эту тарелку.

- Она чистая, барышня, - ответил Ян, осмотрев тарелку и ставя ее снова на место.

- Болван! Убери, раз я велела! - крикнула Линка, которая после спора со Стасей по поводу того, выше пан Зацеральский Лессера или только равен ему, была очень сердита.

- Раз барышня сказала, значит, так и должно быть, - отчеканила пани Коркович.

Лакей убрал тарелку и подал другую, затем обнес всех цыплятами с салатом и, наконец, вышел в кухню.

Тогда Мадзя наклонилась к Линке и, обняв ее рукой за шею, шепнула:

- В другой раз ты не ответишь так Яну, не правда ли?

Эти невинные слова произвели за столом ошеломляющее впечатление. Стася еще выше подняла брови; пан Бронислав вынул изо рта вилку, которой ковырял в зубах; пан Коркович побагровел и так нагнулся над тарелкой, что выпачкал бороду в остатках салата. Линка часто-часто задышала, залилась слезами и выбежала из столовой.

- Приходи к третьему, крем будет! - с искренним сочувствием крикнул пан Бронислав.

- Великолепно! - буркнул отец.

Пани Коркович остолбенела. Однако дама она была необыкновенно сообразительная и, мгновенно оценив обстановку, торжественно сказала Стасе:

- В аристократических домах барышни обращаются с прислугой с изысканной вежливостью.

Пан Коркович с таким видом хлопнул себя по жирному затылку, точно хотел сказать жене, что слова эти сказаны вовсе не к месту. Супруга хоть и сохраняла свой обычный апломб, однако втайне тоже была смущена. Она чувствовала, что с этой минуты отношение детей к прислуге изменится, причем благодаря Мадзе, а не ее нравоучениям. С горечью вспомнила она о том, что Ян и прислуживает Мадзе охотней, и разговаривает с нею веселей, чем с барышнями, а за обедом старается подсунуть гувернантке кусочек получше, хотя Мадзя и не берет его.

"Вижу, ты не девушка, а Бисмарк! - думала пани Коркович, накладывая отсутствующей Линке двойную порцию крема. - А с другой стороны, сколько лет уже я прошу Пётруся, чтобы он не ругал прислугу. И девочкам я давно уже собиралась сказать, чтобы с людьми низшего сословия они были повежливей. Вот она меня и предупредила! Посчитаемся мы как-нибудь, барышня, с вами, непременно посчитаемся!"

После обеда пани Коркович холодно поблагодарила гувернантку за компанию и велела Стасе отнести Линке крем. Зато пан Коркович, поблагодарив Мадзю, задержал ее руку и странно посмотрел ей в глаза. Когда Мадзя вышла, супруга сказала ему с раздражением:

- Я уж думала, ты полезешь целоваться с нею.

Пан Коркович покачал головой.

- Знаешь, - сказал он супруге, - я и в самом деле хотел поцеловать ей руку.

- В таких случаях, папа, я могу заменять вас, - вмешался пан Бронислав, отворачиваясь от окна.

- Лучше бы ты, мой милый, заменял меня в конторе, - ответил отец.

- Однако признайся, Бронек за последний месяц изменился к лучшему, заговорила супруга. - Он почти совсем не выходит из дому и регулярно садится с нами обедать.

- Наверно, хочет выманить у меня сотню-другую. Знаю я его! Меня то в жар бросает, когда я смотрю, как он таскается, то в озноб, когда он начинает исправляться.

- Ты ошибаешься, - возразила мать, - Бронек ничего плохого не сделал, он только поддался на мои уговоры. Я втолковала ему, что неприлично шататься в дурном обществе, что он в гроб вгонит родителей, и - он меня понял.

- Э! - воскликнул отец, - вечно тебе что-то кажется. С девчонками не можешь справиться, а воображаешь, что такой бездельник станет тебя слушать.

- А кто же с ними справляется? Кто руководит их образованием? воскликнула супруга, багровея.

Но пан Коркович, вместо того чтобы ответить жене, обратился к сыну:

- Послушай! ты меня по миру пустишь, дубина! Либо здесь возьмись за работу, чтобы Свитек мог уехать в Корков, либо сам туда отправляйся. Не разорваться же мне, ведь заводы один от другого за тридцать миль! Когда я в Варшаве, что-нибудь не ладится в Коркове, когда я там, здесь завод остается без надзора. А ты шляешься по ресторанам...

- Говорю тебе, он дома сидит, - вмешалась мать.

- Мне нужно, чтобы он не дома отсыпался, - рявкнул отец, - а раза два в день заглянул на завод и посмотрел, что там делается.

- Он ведь замещал тебя несколько дней.

- Да! и половину заказов не выполнил к сроку! А чтоб его...

Тут пан Коркович хлопнул себя вдруг по губам, так и не кончив проклятия. Вместо этого он спокойно прибавил:

- Попробуй быть тут помягче, не браниться, когда все, начиная с родного сына, готовы нож тебе всадить в печенку...

- Я вижу, и на тебя повлиял урок панны Бжеской, - прошипела пани Коркович.

- Нет, это твои нравоучения! - ответил отец и вышел из комнаты.

Все это время пан Бронислав стоял у окна и, пожимая плечами, барабанил пальцами по стеклу.

- Что ты на это скажешь? - всплеснула руками пани Коркович, трагически глядя на сына.

- Что красива, то красива, ничего не скажешь, - ответил высокоумный юноша.

- Кто? Что тебе снится?

- Мадзя красива и здорово дрессирует девчонок, только... уж очень спесива. Сольские да Сольские! А вы, мама, тоже носитесь с этими Сольскими, вот она еще больше нос дерет... Что нам эти Сольские? Я, что ли, боюсь их? вяло жестикулируя, говорил пан Бронислав.

Потом он поцеловал остолбеневшей матери обе руки и вышел, бормоча:

- Уж не думает ли старик, что я стану развозить пиво?

- Боже! - простонала пани Коркович, хватаясь за голову. - Боже! Что здесь творится? До чего я дошла?

Она была так рассержена, что, устроившись у себя в кабинете на качалке, не могла сразу уснуть после обеда.

"С девочками она делает, что ей вздумается, а они только плачут, думала пани Коркович. - Прислугу портит, наводит в дом детей всякой голытьбы. Сам Бронек в восторге, говорит, что она красива (и что они нашли в ней красивого?), а этот старый медведь не только смеет утверждать, что я не пользуюсь влиянием в доме, но и хочет целовать ей руки... Нет, надо положить этому конец!"

Но после трезвых размышлений все обвинения, которые пани Коркович взводила на Мадзю, стали разваливаться. Ведь Зосе она сама разрешила посещать занятия, она, пани Коркович, и сделала это для того, чтобы завязать знакомство с Сольскими. Да и оборвыша одеть в конце концов она разрешила дочерям, и ничего плохого из этого не вышло, напротив, сегодня об их благородном поступке говорит весь дом. Наконец, благовоспитанные барышни (даже сам муж!) не должны бранить прислугу. Ведь какой бы это был удар для ее материнского сердца, если бы Линка при Сольских или в другом избранном обществе назвала лакея болваном?..

Но чем больше умом пани Коркович оправдывала Мадзю, тем большая злоба против гувернантки пробуждалась в ее сердце. Ужасное положение: чувствовать неприязнь к человеку и - не знать, в чем его упрекнуть!

"Что я могу сказать ей? - с горечью думала пани Коркович. - Ведь девочки, муж и даже Бронек возразят мне, что панна Магдалена поступает так, как я хочу".

Неприязни тоже показывать не следует. А вдруг гувернантка обидится и уйдет? Что скажут тогда дочери, Бронек, муж, а главное, что станет тогда с вожделенным знакомством с Сольскими?

- Странная эта панна Сольская, - сказала про себя пани Коркович. Дружить с гувернанткой!