Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Пан Коркович вернулся с завода злой как черт. Он попал как раз к обеду, небрежно поздоровался с семьей, холодно с Мадзей и, садясь за стол, бросил жене:

- И надо же было посылать меня неизвестно за чем?

- Как? - воскликнула супруга. - Ты ничего не сделал? Ты же сам желал...

- Ах, оставь меня в покое с моими желаниями! - крикнул супруг. - Это не мое желание, а твой каприз. У меня одно желание, чтобы пиво было хорошее и чтоб его побольше покупали! А вовсе не искать знакомств с аристократией.

- Прекрати, Пётрусь! - бледнея, прервала его супруга. - Ничего-то ты не умеешь. Вот если бы с тобой поехал Згерский...

- Згерский врет, он тоже с ними незнаком. Сольский это какой-то сумасброд, а может, он занят...

- Да прекрати же, Пётрусь, - прервала его супруга. - Пан Сольский был, наверно, очень занят.

Как ни сердит был пан Коркович, ел он за четверых, зато пани Коркович потеряла аппетит. После обеда она уединилась с супругом в его кабинете, и они долго о чем-то совещались.

Когда вечером в обычное время за Мадзей приехала карета, пани Коркович, преградив гувернантке в коридоре дорогу, язвительно сказала:

- Каждый божий день вы ездите к Сольским, а они так и не отдают вам визита?

- Ада нездорова, - в замешательстве ответила Мадзя. - Да и в конце концов...

- Не мне делать вам замечания, - продолжала почтенная дама, - однако я должна предупредить вас, что с этими господами аристократами надо очень считаться. Если панна Сольская не отдает вам визита, не знаю, прилично ли...

- Но разве я у себя дома? - ответила Мадзя, и дрожь пробежала у нее по телу при мысли о том, что пани Коркович может обидеться на нее за эти слова или подумать, что она ее упрекает.

Но эта небольшая дерзость произвела эффект совершенно противоположный: пани Коркович расчувствовалась.

- Ах, панна Магдалена, - сказала она, взяв Мадзю за руку, - ну хорошо ли так отвечать такому другу, как я? Наш дом - это ваш дом, вы для нас все равно, что дочь и можете принимать в гостиной, кого вам вздумается, можете даже пригласить Сольских на обед, - уж мы-то в грязь лицом не ударим. Если же я, дорогая панна Магдалена, напомнила вам об ответном визите, то только для вашего добра. Я не могу допустить, чтобы пренебрегали особой, достойной любви и уважения...

Мадзя испытывала двойное чувство: она не верила пани Коркович с ее заботами и опасалась, что может показаться Аде назойливой.

"Пани Коркович чего-то сердится на Сольских, - думала она, - но с другой стороны, она права. Зачем мне навязываться Аде, с которой я не буду поддерживать близких отношений? Я - гувернантка, она - светская дама!"

Когда Мадзя спустя час приехала к Аде Сольской, та бросила на нее взгляд и спросила:

- Что с тобой? Вид у тебя такой, точно у тебя случилась неприятность? Уж не письмо ли из дому?

- Ничего со мной, милая, не случилось, - опуская глаза, ответила Мадзя.

В эту минуту к сестре вошел Стефан Сольский. Увидев Мадзю, он остановился, и в раскосых его глазах засветилась радость.

- Если не ошибаюсь, - сказал он, - панна Бжеская? Признаюсь, я не узнал бы вас...

Он взял обе руки Мадзи и впился в нее глазами; ноздри раздувались у него, как у скакуна благородных кровей.

- В Риме, - говорил он, - художники умоляли бы вас позировать им. Ну, скажи, Ада, разве это не воплощение доброты? Ну, скажи, найдется ли сейчас на тысячу женщин одно такое лицо? Где были мои глаза, когда я увидел вас в первый раз? Нет, ты сама скажи, Ада...

Он жал Мадзе руки и, пожирая ее взором, придвигался все ближе к ней, так что девушка попятилась в смущении, не смея взглянуть в его черные сверкающие глаза.

- Стефек! - мягко отстранила его Ада. - Мадзя обидится, ведь вы почти незнакомы.

Сольский стал серьезен.

- Ты знаешь, - сказал он сестре, - мне легче руки лишиться, чем обидеть твою подругу. Да еще такую подругу!

Он снова шагнул к Мадзе, но Ада снова его удержала.

- Не сердись, золотко, - сказала она Мадзе. - Стефек такой живчик! Если ему что-нибудь понравится, он, как ребенок, сейчас же тянется руками. Его живость и чудачества доставляют мне порой много огорчений. Представь себе, на аудиенции у его святейшества ему так понравилась статуэтка божьей матери, что он не отвечал на вопросы...

Брат вырвался у сестры из рук и снова схватил за руку Мадзю.

- Клянусь, сударыня, - вскричал он, - я неплохой парень, и Ада зря старается удержать меня в стеснительных рамках приличий. Признаться сказать, я только сегодня вас разглядел. В вашем лице есть что-то удивительное, я просто очарован...

Мадзя спрятала зарумянившееся лицо на плече Ады.

- Если вы со мной будете так разговаривать, я больше никогда к вам не приду, - ответила она.

- Ах, вот как? - воскликнул он. - Тогда я буду нем, только почаще приходите к Аде. Вы совершите акт милосердия, потому что моя бедная сестра совсем заброшена. Я ринулся в водоворот коммерческих дел, и очень может быть, что мы будем встречаться с нею всего раз в неделю.

Мадзя молчала. Сольский произвел на нее огромное впечатление. Она чувствовала в нем дикую необузданную силу, которую, однако, он сам укротил из уважения к ней.

Сольский посидел еще с полчаса. Шел веселый разговор об Италии и Париже, и Ада пообещала Мадзе как-нибудь силком увезти ее за границу.

- Ты увидишь другой мир, - говорила она. - По-другому построенные города, по-другому возделанные поля, другие обычаи, даже другие правила...

- Другие правила? Это по сравнению с какими? - спросил Сольский.

- По сравнению с нашими, - ответила сестра.

- У нас нет никаких правил! - сказал он со смехом.

- Ты на себя же клевещешь.

- Нимало, я ведь знаю себя и свою среду. У меня самого нет правил, и у тебя их нет.

- А пан Казимеж? - спросила сестра.

- У него их меньше всего.

- У Дембицкого тоже? - прибавила Ада, краснея.

- Ну, разве только у него. Но этот человек похож на курс геометрии: все в нем точно, определенно и покоится на нескольких аксиомах. Однако это мертвая сила, которая способна дать ценные указания, как перевернуть землю, но сама не поднимет даже булавки.

Сольский был в хорошем настроении, хотя заметно было, что с Мадзей он старается укротить свои порывы. Он то и дело подходил к ней, но тотчас отступал, брал за руку и тотчас отпускал. Казалось, ему приятно даже прикоснуться к ее платью, по лицу его пробегали молнии, а в раскосых глазах загорались и гасли искры.

"Ужасный человек!" - подумала Мадзя, чувствуя, что он покоряет ее, что она не в силах противиться его власти.

Сольский ушел, даже у двери все еще оглядываясь на подругу своей сестры, а вскоре и Мадзя стала прощаться с Адой.

- Адзя, - робко сказала она, - у меня к тебе просьба. Не присылай за мной каждый день.

- Ты боишься Стефека? Он оскорбил тебя? - спросила Ада, глядя на подругу испуганными глазами. - Ты не знаешь его, это благороднейший человек!

- Я уверена в этом. Не в нем дело, а в моей хозяйке, которая, кажется, завидует, что я с вами знакома. Но ни слова об этом, Ада! Я могу ошибаться, даже наверно ошибаюсь...

- Ах, какие это неприятные люди! - нахмурилась Ада. - Пан Казимеж столько наговорил мне об их манерах, что я, право, не люблю их. Хуже всего, что пан Коркович буквально взял Стефека в осаду; брат вернулся из деревни рассерженный.

- Ну вот ты сама видишь, что я не могу так часто бывать у вас, закончила Мадзя.

Они условились, что Мадзя будет навещать Аду по воскресеньям под вечер и что карету за ней больше присылать не будут.

- Знаешь что? Бросай их и перебирайся ко мне, - сказала панна Сольская.

- Да разве я могу это сделать? Ведь у меня условие с ними.

На площадке лестницы они еще раз поцеловались.

Глава седьмая

Ясновидица вещает

Наступила осень. На небе, затянутом тучами, похожими на редкий дым, по несколько дней не показывалось солнце. Мостовая покрылась грязью; стены домов побурели; в воздухе стоял сырой туман, переходивший порою в мелкий дождик. Промокшие воробьи улетали с голых деревьев и лепились по карнизам, заглядывая в темные и мрачные жилища.

Сольские ни разу не посетили Корковичей, и даже Норский, которому был оказан такой любезный прием, совсем у них не появлялся. Пан Коркович с утра до ночи сидел на пивоваренном заводе, даже по ночам вскакивал и мчался на завод, сталкиваясь иногда в воротах с сыном, возвращавшимся с ужина. Пани Коркович была задумчива и хмура, как осень.

- Как же с Сольским? - спросила она однажды у Згерского, который часто бывал у них. - Хорошо же вы, сударь, держите слово!

- Не понимаю, - ответил он, разводя руками. - Я делал все, что мог, чтобы познакомить вас. Видно, кто-то оказывает на них более сильное влияние.

- Догадываюсь! - сказала она.

- О, только не стройте никаких догадок! - запротестовал Згерский, бросая на нее взгляд, который говорил, что можно строить любые догадки.

"Погоди же ты, барышня! - сказала про себя пани Коркович. - Увидишь, что значит пословица: как Куба богу, так бог Кубе".