Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

"Погоди же ты, барышня! - сказала про себя пани Коркович. - Увидишь, что значит пословица: как Куба богу, так бог Кубе".

Однажды она велела Яну позвать Мадзю в кабинет.

- Панна Бжеская, - начала она, - я хочу поговорить с вами по одному деликатному делу...

Мадзя вспыхнула.

- Я не стану вас упрекать, - продолжала пани Коркович, - потому что сама одобрила ваш план воспитания моих девочек. Однако я вижу, что нынешняя система плоха. Вместо того чтобы играть на фортепьяно и заниматься рисованием, как прилично барышням из общества, девочки большую часть дня проводят в гардеробной, шьют какие-то тряпки или учат лакейчонка. И что всего хуже, я собственными ушами слышала, как они говорили друг другу, что одна не любит уже пана Стукальского, а другой надоел пан Зацеральский. Ужасно!

- Вы думаете, сударыня, что это моя вина? - живо прервала ее Мадзя.

- Прошу прощенья! Я ничего не думаю, я только указываю вам на отсутствие надзора. У девочек, вероятно, слишком много свободного времени, раз они занимаются подобными разговорами. Чтобы занять их, я попросила панну Говард давать им уроки. Панна Говард будет заниматься с ними три раза в неделю и сегодня уже придет на урок.

С этими словами пани Коркович кивнула головой, давая понять, что разговор окончен.

- Да, - прибавила она, - девочки будут сейчас так заняты, что вам придется освободить их от шитья и занятий с Михасем.

В коридоре бедная Мадзя заплакала, а у себя в комнате дала волю слезам.

"Боже мой! - рыдая, думала она, - я не могу быть гувернанткой! На что же я буду жить? Что скажут папа и мама?"

В тот же день явилась панна Говард и после разговора с пани Коркович зашла к Мадзе.

- Дорогая панна Магдалена, - сказала она, как обычно, тоном, не допускающим возражений, - не думайте, пожалуйста, что я вторгаюсь в вашу область. Девочки могут повторять с вами курс пансиона, а я буду преподавать им другие науки. Это будет история влияния женщин на развитие человечества, начиная с мифической Евы, которой мы обязаны интересом к научным исследованиям, и кончая Алисой Вальтер, которая командовала армией Соединенных Штатов во время последней войны. Я не критикую вашей системы, продолжала она. - Это прекрасно воспитывать в детях чувство жалости! Позвольте, однако, обратить ваше внимание на то, что у нас слишком много жалостливых женщин и слишком мало независимых. Я буду прививать девочкам независимость.

Затем панна Говард попросила познакомить ее с Линкой и Стасей, и занятия начались.

Первые дни обе барышни относились к новой учительнице с недоброжелательством. Они говорили, что панна Говард уродина и, наверно, злюка, потому что у нее рыжие волосы. Они жаловались, что ничего не понимают в истории влияния женщин на развитие человечества. Но когда спустя некоторое время панна Говард порекомендовала девочкам учиться верховой езде, они пришли в восторг.

С тем же увлечением, с каким за месяц до этого они учили Михася, они занялись верховой ездой. Они надевали амазонки и цилиндры, менялись хлыстами и по целым дням разговаривали о новых знакомых, о том, какая у них посадка, или о том, как будет хорошо, когда весной они устроят загородную прогулку верхом.

Пан Стукальский, учитель музыки, и пан Зацеральский, учитель рисования, были забыты; их места в сердце Линки и Стаси заняли пан Галопович и пан Выбуховский, молодые и красивые помощники хозяина манежа.

Мадзя уже не могла задавать барышням уроки, они учились только с нею и только из любви к ней. После окончания занятий книги и тетради оставались на столе, а Линка и Стася бежали в гардеробную, чтобы переодеться в амазонки.

Положение Мадзи в доме Корковичей становилось все более щекотливым. Иногда она в отчаянии хотела поблагодарить своих хозяев за работу и умолять панну Малиновскую взять ее на службу в пансион или устроить ей частные уроки. Однако она тут же спохватывалась.

"Что же это я, - думала Мадзя, - каждую четверть буду менять место? Везде меня ждут неприятности, и мой долг перенести их. В конце концов девочкам надоест верховая езда, и у меня опять будет с ними меньше хлопот. Слишком везло мне в жизни, потому-то я легко теряюсь".

Когда она пожаловалась однажды панне Говард, что девочки ленятся и стали слишком смелы, та удивилась.

- Как? - воскликнула она. - Вас не радует, что девочки становятся независимыми? Разве только мальчики должны увлекаться физическими упражнениями? Разве только они имеют право громко разговаривать и делать смелые движения? О, панна Магдалена, прошли те времена, когда обманчивый румянец смущения и потупленные глазки являлись украшением женщины! Неустрашимость, уменье найти выход из самого трудного положения - вот достоинства новых женщин.

Однажды пани Коркович вызвала Мадзю к себе.

- Я замечаю, панна Магдалена, - сказала она, - что вы все дольше и дольше занимаетесь с девочками. Такие занятия не могут быть полезны ни для них, ни для вас. Поэтому я написала письмо пану Дембицкому и предупредила старика, что его племянница не может больше у нас заниматься.

- Вы уже отослали это письмо? - с ужасом спросила Мадзя.

- Да. И пан Дембицкий согласился со мной.

- Нет, этого я не заслужила! - воскликнула Мадзя. - Ведь племянница пана Дембицкого не мешала нашим девочкам. Что я теперь скажу ему?

Мадзя расплакалась, и обеспокоенная пани Коркович сменила вдруг суровый тон на нежный.

- Но, панна Магдалена, я хотела сделать для вас лучше, мне вас жалко, говорила она, думая про себя, что, если Мадзя уйдет, исчезнет последняя надежда познакомиться с Сольскими. А так они, может, как-нибудь и навестят ее...

Однажды вечером, - это был будний день, - к дому Корковичей снова подкатила карета Ады, и камердинер вручил Мадзе письмо.

"Позавчера, - писала панна Сольская, - Эленка с отчимом и его семьей вернулась из-за границы. Сегодня все они придут ко мне на чай, так что приезжай, они хотят с тобой познакомиться".

Пани Коркович охотно разрешила Мадзе уехать, и та в крайней тревоге, надев новое платье, поехала к Аде.

В передней лакей остановил камердинера и стал о чем-то шептаться с ним. Через минуту вбежала горничная Ады; узнав Мадзю, она снова убежала, однако тут же вернулась и попросила гостью в комнаты.

- Только, барышня, входите потихоньку и станьте поодаль, там одна барыня вызывает духов, - в волнении говорила горничная.

- Какая барыня?

- Жена отчима Норских. Четверть часа назад ее схватило, нашло на нее.

Мадзя осторожно проскользнула в полуотворенную дверь тетиной Ады и, остановившись на пороге, увидела странную сцену. Посредине комнаты, за столиком, сидела женщина лет тридцати, с остановившимися глазами и волосами, рассыпавшимися по плечам, как львиная грива. На лице ее застыло странное выражение изумления и страха. Рядом с нею стоял красивый брюнет и как будто о чем-то спрашивал. Остальные сидели в разных уголках тетиной, впившись глазами в ясновидицу.

Брюнет повторил вопрос, но женщина не ответила. Она обратила глаза на Мадзю и, внезапно протянув к ней руки, звучным голосом воскликнула по-английски:

- Вот избранница!

Она закрыла глаза, нахмурила брови, словно с трудом собираясь с мыслями, и прибавила с удивлением:

- Странно, я не вижу избранника? Хотя он велик и могуч... Да, могуч!

Голова ее упала на подлокотник кресла, на лице появилось выражение усталости.

- Не хочу, не хочу! - повторяла она и все терла руками глаза.

Брюнет нагнулся и дунул ей в лицо. Прошло несколько минут.

- Я спала? - спросила ясновидица со смехом; однако голос у нее изменился.

Когда Мадзя снова посмотрела на нее, ей показалось, что за столиком сидит другая женщина: страшные за минуту до этого глаза потухли, вдохновенное лицо стало добрым, а потом шаловливым. Женщина поднялась с кресла и перешла на диванчик, смеясь и вытирая слезы.

- Ах, оставьте! - говорила она по-английски. - Я давно так не уставала.

Все стали здороваться с Мадзей. Ада познакомила ее с красивым брюнетом, который оказался отчимом Норских, паном Арнольдом Ляттером, затем с его женой, которая все еще не могла очнуться. Затем к Мадзе подбежал Сольский и с жаром приветствовал ее, за ним пан Казимеж, который казался озабоченным, и, наконец, Дембицкий, как обычно, рассеянный и равнодушный.

Только панна Элена Норская не поднялась с кресла, а когда Мадзя, поздоровавшись со всеми, подошла к ней, издали протянула ей руку и сказала по-польски с легкой иронией:

- Ну, милочка, ты разве что за Бисмарка должна выйти, раз прорицательница говорит, что твой избранник велик и могуч.

Мадзю смутило это приветствие. Но в эту минуту пан Арнольд сказал Элене на ломаном польском языке:

- Не шути! Эта прорицательница предсказала и смерть твоей матери.

- Но мне и Казику посулила исполнение всех желаний, - ответила Элена с непринужденной улыбкой, которая не отвечала ни ее черному платью, ни словам отчима.