Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

То же самое повторилось и с другими блюдами.

После обеда девочки тут же бросились за Мадзей.

- Панна Магдалена, - наперебой уговаривали они ее, - не обращайте на маму внимания! Пройдет неделька, и она извинится перед вами, а сейчас на нее стих нашел, даже папа ее боится! Даже мы! Теперь только мама и Бронек правят домом, но пройдет неделька...

- А может, мама уже не хочет, чтобы я занималась с вами? - спокойно спросила Мадзя.

Тут Стася расплакалась, а Линка упала перед Мадзей на колени.

- О, панна Магдалена! - взмолились они. - Как вы можете даже думать об этом? Да я бы умерла! Да я бы из дому убежала! Без вас нам свет не мил! Поклянитесь, что не оставите нас!

Они так горько плакали, так обнимали Мадзю, что та расплакалась вместе с ними и обещала никогда не оставлять их.

Панна Говард по-прежнему несколько раз в неделю давала девочкам уроки, однако и сентиментальной Стасе и суровой Линке они казались все менее понятными. Учительница никак не могла втолковать им, почему, например, непослушная Ева, любопытная жена Лота или кровожадная Юдифь были высшими существами, а Пенелопа - мерзкой рабыней.

- Любопытно знать, - говорила Стася Линке, - за что панна Говард сердится на Пенелопу? Если муж у нее не умер, а только уехал, должна же она была ждать его. Да ей и не позволили бы выйти замуж за другого.

- Сколько раз маме приходится ждать папу, и никто этому не удивляется! - прибавила Линка.

- Знаешь что, - понизив голос, сказала Стася, - мне даже не нравятся эти героини. Ну хорошо ли поступила Ева, когда во что бы то ни стало захотела стать мудрой, за что мы все до сих пор расплачиваемся?

- Как, ты веришь в мудрость Евы? - воскликнула Линка. - Что она, в университет поступила, как панна Сольская? Я думаю, - да и Бронек намекал на это, - с яблоком что-то не так было дело...

- Или взять Юдифь, - подхватила Стася. - Скажу тебе прямо, я бы ни за что не отрубила голову Олоферну.

- Он ведь мог проснуться, - прибавила Линка.

По этой причине обе девицы ужасно скучали на лекциях панны Говард об исторической роли женщин, начиная с мифической Евы, от которой человечество унаследовало тягу к точным знаниям, и кончая Алисой Вальтер, которая командовала армией Соединенных Штатов Америки. Ни Стасю, ни Линку не заинтересовало даже то немаловажное обстоятельство, что историки-мужчины тенденциозно умалчивают о главнокомандующем-женщине и что, по новейшим данным, армией Соединенных Штатов командовала не Алиса Вальтер, а Эльвира Кук или какая-то другая женщина.

Стася и Линка без стеснения зевали на уроках или толкали друг дружку под партой ногами, а с панной Говард охотнее всего заводили разговоры про обыденные происшествия и домашние дела.

Так и после скандала за обедом, когда панна Говард явилась к девочкам с новой лекцией, в которой она намеревалась доказать, что гетеры были самыми независимыми женщинами Греции, Линка и Стася стали наперебой рассказывать ей о том, что мать сердится, что блюда за столом подаются по-новому, но больше всего о том, что панна Магдалена сама доброта, что она святая, ангельчик.

Панна Говард с ужасом выслушала девочек, тотчас прекратила занятия и отправилась в комнату к Мадзе.

- Неужели, - спросила она у Мадзи, - пани Коркович, позабыв всякое приличие, приказала подавать вам после своего мужа?

- Что же в этом особенного? - ответила Мадзя. - Пан Коркович мне в отцы годится.

- Ах вот как! Но вы забываете про свой пол и свое положение...

- Я вас не понимаю.

- За долгие столетия борьбы, - с вдохновенным видом заговорила панна Говард, - бесправная, угнетенная, обманутая женщина добилась того, что мужчина хотя бы внешне стал признавать ее превосходство и на улице, в гостиной, за столом уступал ей место. По моему убеждению, женщина, которая отказывается от этой привилегии, предает все женское сословие, частицу которого она составляет.

- Что же я должна делать? - спросила Мадзя, подавленная этим потоком слов.

- Бороться! Заставить пана Корковича признать свою ошибку и вернуть вам надлежащее место.

- Но ведь я у них платная учительница.

У панны Говард покраснели лоб, щеки, даже шея.

- Тем более надо бороться! - воскликнула она. - Разве вы не понимаете, какое высокое положение занимает учительница? Да она на целую голову выше родителей! Ведь мы развиваем ум ребенка, его независимость, его "я", а родители дали ему только жизнь. Разве можете вы сомневаться в том, какое дело труднее...

- Я, сударыня, не знаю, - пролепетала Мадзя.

Панна Говард вспомнила, что она тоже не знает, какое из этих дел труднее, поэтому пожала плечами и, кивнув Мадзе головой, вышла из комнаты.

Миновало еще две недели. Выпал первый снег и превратился в грязную кашу; затем начались заморозки, снова выпал снег и побелил крыши и улицы. Но в сердце пани Коркович неприязнь к Мадзе не остыла, напротив, разгорелась с еще большею силой от одной мысли, что придется, быть может, отказаться от надежды завязать знакомство с Сольскими и свести пана Бронислава с панной Адой.

"Ах негодяйка! - думала почтенная дама. - Так отблагодарить за мое добро, за все преимущества, которые я ей дала! Ведь в ее интересах шепнуть Сольским словечко. Должна же она понимать, что если я познакомлюсь с ними, то, может, увеличу ей жалованье, в противном же случае буду обходиться с ней как с гувернанткой. Не знаю, дура она или так уж зла..."

Однажды в воскресенье, когда Мадзя вернулась от Сольских в таком хорошем настроении, что смеялись даже ее серые глаза, пани Коркович сказала ледяным тоном:

- Завтра я велю перевести вас в другую комнату... На некоторое время, прибавила она, испугавшись разрыва.

- Почему, сударыня? - спросила Мадзя, у которой в глазах еще не пропало шаловливое выражение, но на лбу уже отразилась тревога.

- У вас, наверно, клопы.

- Откуда? Вы ошибаетесь!

- Можеть быть. Так или иначе я хочу переменить обои и даже... даже переложить печь, - прибавила она помягче, заметив, что у Мадзи сверкнули глаза и раздулись ноздри носика.

- В конце концов это ведь на время, - закончила она. - Не могу же я допустить, чтобы вы у меня замерзли.

Последние слова были произнесены таким материнским тоном, что гнев Мадзи рассеялся, осталось только беспокойное чувство, что ее тон и лицо могли неприятно поразить пани Коркович. Мадзя никому не хотела причинять неприятности, жалея других, она предпочитала сама страдать и поэтому весь вечер не могла успокоиться. Она готова была просить извинения у пани Коркович, даже согласиться с тем, что в ее комнате плохая печь и безобразные обои.

На следующий день вещи Мадзи были перенесены в другую комнату. Это была темная клетушка и оттого, что оклеена она была старыми обоями, и оттого, что за окном в каких-нибудь двух шагах загораживал свет щипец соседнего каменного дома. Железная кровать, лакированный столик, два венских стула и вместо умывальника медный таз на трехногой подставке - такова была меблировка комнаты. В доме пани Коркович гардеробщица и то жила лучше.

У Мадзи слезы навернулись на глаза.

"Они хотят избавиться от меня, - подумала она, - но зачем же так это делать? Неужели я не заслужила даже того, чтобы мне прямо сказали, что я не нужна?"

Она готова была пойти к пани Коркович и просить немедленно освободить ее от обязанностей гувернантки.

"Денег у меня из дому и от майора рублей полтораста, - говорила она себе, - этого мне хватит не меньше, чем на полгода. Перееду, ну хоть к панне Говард, а уроки найдутся. Панна Малиновская и Дембицкий, добрая душа, меня не оставят".

В эту минуту в темную клетушку вбежали Линка и Стася, обе в слезах. Они бросились обе Мадзе на шею, стали уверять ее, что уже не любят мать так, как любили прежде, и во имя любви к родителям, богу и к ним, Линке и Стасе, заклинали Мадзю не обижаться.

- Папа, - шептала Линка, - ужасно рассердился на маму за это переселение. Но мама говорит, что ту комнату надо отремонтировать, что вы останетесь здесь дня два, не больше. Папа немного успокоился, но сказал, что уедет из дому, если мама после ремонта не отдаст вам ту комнату.

И они обе снова стали умолять Мадзю не сердиться, потому что у мамы сейчас приступ печени и она просто в плохом настроении.

Что было делать? Мадзя снова пообещала девочкам, что никогда их не оставит, а в душе стала упрекать себя:

"Что это у меня за претензии? Комната не так уж плоха, совсем даже ничего себе. А если бы пришлось жить в мансарде или в подвале? Насколько эта комнатка лучше и приятней, чем квартира учителя в Иксинове, или домишко столяра, которому я хотела заказать парты, или грязная комната на заезжем дворе, где жила бедная Стелла. Просто миленькая комнатка!"

На следующий день, во время лекции о роли женщины в истории, начиная с мифической Евы и кончая таинственной незнакомкой, командовавшей армией Соединенных Штатов, Линка и Стася рассказали панне Говард о переселении и о новом доказательстве того, что панна Бжеская - совершенный ангел, святая Мадзи в комнатке не было, и панна Говард велела показать себе ее новое жилище; осмотрев клетушку, она вышла, процедив сквозь зубы: