Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

по второму разу. Деревенские сходы тоже уже не те, что во времена крепостного права. В то время глав домохозяйств – напомню читателю, что только они имеют право голоса при принятии решений, – было не так много, все это были люди трудолюбивые, крепкие хозяева и держали в повиновении лентяев и бузотеров. Теперь же, когда большие семьи распались и почти каждый взрослый крестьянин является главой дома, общинные дела решаются шумным большинством; а иногда для нужного решения общинников «подлечивают», то есть раздают им вдоволь водки. Я сам слышал, как об этом говорили старики и заканчивали такими словами: «Нонче порядка нет, народ избаловался, при господах было лучше».

Все эти пороки вполне реальны, и я не собираюсь их умалять, но полагаю, что они отнюдь не так страшны, как их обычно изображают. Если бы нерадивые и негодные люди действительно руководили общинными делами, то мы бы увидели, что в северных сельскохозяйственных районах, где земля требует удобрения, землю делили бы очень часто, ведь при очередном переделе ленивый крестьянин имеет хорошие шансы получить хороший, удобренный участок взамен того, который он успел истощить. В действительности же, насколько я заметил, подобные общие переделы земли происходят не чаще, чем раньше.

Среди разнообразных функций крестьянского самоуправления, пожалуй, чаще и резче всего критикуют судебную. И, конечно, недаром, ведь волостные суды слишком часто не могут устоять перед алкоголем, а в некоторых уездах крестьяне говорят, что человек берег грех на душу, когда становится судьей. Однако я вовсе не уверен, что следует вообще упразднить эти суды, как предлагают некоторые. Во многом они больше соответствуют нуждам крестьян, чем обычные суды. Судопроизводство в них несравненно проще, быстрее и неизмеримо дешевле, и они руководствуются обычаями и простым здравым смыслом, тогда как обычные суды должны судить по гражданскому закону, который крестьянам неизвестен и не всегда применим к их делам. Немногие рядовые судьи разбираются в мельчайших подробностях крестьянского быта, чтобы быть в состоянии по справедливости решать дела, которые обычно передаются в волостные суды; и даже если бы судья обладал достаточными знаниями, он не смог бы усвоить крестьянские понятия о морали и праве. Как правило, они существенно отличаются от таковых понятий у высших классов. Например, если речь идет о раздельном проживании супругов, образованный человек, естественно, исходит из того, что если встанет вопрос об алиментах, то муж должен выплачивать их жене. Крестьянин же, напротив, считает естественным, что жена, перестав быть членом семьи, должна выплатить компенсацию за потерю рабочей силы, которую влечет за собой раздельное проживание. Равным образом, по традиционному крестьянскому закону, если неженатый сын работает вне дома, то его заработок принадлежит не ему, а его семье, и глава домохозяйства может предъявить претензию на эти деньги в волостном суде.

Иногда, правда, уважение к старым традициям вообще и к авторитету родителей в частности заходят у крестьянских судей слишком уж далеко. Недавно мне рассказали об одном деле, случившемся недавно в сотне миль от Москвы, по которому судьи постановили выпороть добропорядочного молодого крестьянина за то, что тот отказался отдать отцу деньги, заработанные им на службе конюхом у соседнего помещика, хотя в округе все прекрасно знали, что его отец – бесчестный старый пропойца, который прогуливал в кабаке все деньги, полученные и честным и нечестным путем. Когда же я заметил собеседнику, рассказавшему мне об этом происшествии, – надо сказать, он не был поклонником крестьянских порядков, – что оно напомнило мне patria potestas[77] у древних римлян, он воззрился на меня с удивлением и негодованием и лаконично воскликнул: «Patria potestas? Ну уж нет! Просто водка!» Он, как видно, был убежден, что этот низкий тип добился порки порядочного сына благодаря тому, что «попотчевал» судей водкой. В подобных случаях порка теперь уже не применяется, так как волостные суды недавно были лишены права налагать телесные наказания.

Эти административные и судебные злоупотребления постепенно дошли до правительства, и в 1889 году оно попыталось устранить их, учредив институт земских начальников. При их надзоре и контроле иногда удавалось предотвратить или исправить отдельные злоупотребления, наказать или уволить уличенных в мошенничестве волостных секретарей, но крестьянское самоуправление в целом заметно не улучшилось, а начальники, или земские капитаны, как их иногда называют, стали крайне непопулярны. В Думе, да и в других местах я часто слышал, как их называют орудиями бюрократического произвола.

Посмотрим же теперь, что думают сторонники того мнения, что материальному прогрессу крестьянства препятствуют в первую очередь не злоупотребления общинной администрации, а сами принципы общинной системы и особенно практика периодического передела общинной земли. В бесконечных дискуссиях на эту тему между противниками крепостничества и консерваторами обе стороны виновны в больших преувеличениях. Отсталость крестьян в действительности невозможно объяснить влиянием одного только конкретного института или обычая; это результат экономического, социального и политического развития народа в целом; и среди многочисленных факторов традиция регулярного передела общинной земли играла, как мне кажется, весьма второстепенную роль.

В принципе нет никаких сомнений в том, что хорошо вести хозяйство на множестве узких полосок земли, из которых многие расположены далеко от скотного двора, гораздо труднее, чем на едином участке, который фермер может делить и возделывать как ему заблагорассудится; также ясно как дважды два, что земледелец будет лучше заботиться об улучшении своей земли, если будет владеть ею на постоянной основе. Все это и многое другое в том же роде – непререкаемая истина, но не имеет прямого отношения к конкретному практическому вопросу: почему русские крестьяне показывают столь скромные успехи в земледелии. То, что общинные институты якобы помешали им ввести у себя те или иные приемы интенсивного земледелия, – эту теорию едва ли стоит принимать всерьез. Подобные радикальные новшества даже не приходили им в голову, а если и приходили, то крестьяне не обладали ни знаниями, ни капиталом, необходимыми для их внедрения. После отмены крепостного права во многих деревнях некоторые из самых умных и предприимчивых крестьян стали скупать землю за пределами общины и обрабатывать ее по своему усмотрению; но и в своих частных владениях они редко совершенствуют традиционные способы ведения хозяйства. И в этом нет ничего удивительного, ведь и соседние имения богатых помещиков возделываются точно таким же примитивным образом.

Но разве не правда, что община мешала эффективной культивации земли в рамках фактически действовавшей системы? Чтобы ответить на этот вопрос, мне придется немного отступить от темы.

За исключением Крайнего Севера и степей, где земледелие носит особый характер, приспособленный к местным условиям, крестьяне неизменно обрабатывают свою землю в рамках привычной трехпольной системы, при которой