Через пламя и ночь - Анастасия Александровна Андрианова

бросился к коню, отвязал его и неуклюже, но с первого раза вскочил в седло. Откинул со лба волосы, обернулся, яростно сверкнул глазами и, с силой вдавив пятки в лошадиные бока, сорвался с места.

– Ты куда?! Угли хотя бы возьми!

Но Смородник зычно свистнул, подстегнул коня, и несколько упырей с болот с воплями кинулись за ним по пятам. Он взмахнул рукой, но вместо привычного огненного хлыста с пальцев сорвалось только несколько тусклых искр, которые погасли, не долетев до нежаков.

Илар поражённо посмотрел ему вслед и с досадой сплюнул на землю.

Глава 20

Ночь, шутихи и рассвет

Третий день подряд Мавна и Купава жили так, как и договорились: долго ленились по утрам, валялись в постелях и разговаривали о чём угодно, кроме упырей и битв за стенами. Мечтали, какие платья хотели бы себе купить, и обсуждали, какие безделушки приглянулись в торговом ряду. Мавна пыталась почаще вспоминать пекарню и рассказывала Купаве, что хотела бы печь, когда вернётся домой.

– Мне, знаешь, нравится с пряниками возиться, – говорила она, глядя в сторону окна. – Их разные можно делать. Какие захочешь. И с разными ягодами. С повидлом тоже. Надо будет новые доски попросить выстругать. С рыбками, например. Хотя булочки печь мне тоже нравится, там тесто такое доброе и будто бы дышит в руках.

Она осеклась, когда сбилось дыхание. Покровители, как хотелось закрыться в пекарской, увидеть привычные мешки с мукой и корзинки с сушёными ягодами! Как хотелось опустить руки в тёплое тесто, месить его долго-долго и не думать ни о чём… Чтобы солнце ласково заглядывало в окошко, и с улицы слышался птичий щебет. Скорее бы так всё и было…

– А я бы хотела достать сундучок с цветными нитками и вышивать, – со вздохом поделилась Купава. Они втроём с Раско валялись на постели, её голова лежала у Мавны на коленях, и распущенные волосы красиво струились по одеялу. – Вышила бы подушки. С птичками. И рушник красивый. Тебе бы подарила, ты бы хлеб им прикрывала, когда вынимаешь горячий из печи.

Мавна растроганно погладила Купаву по щеке.

– Спасибо тебе, милая моя. Рушника пока нет, но всё равно спасибо.

Раско возился, строя дом из подушки и одеяла, но у него всё сваливалось на пол – на кровати было маловато места.

– Будет, – пообещала Купава. Помолчала немного и с тяжёлым вздохом произнесла: – Ты прости меня, подруга. Это из-за меня тогда упыри в деревню полезли.

Мавна перестала перебирать волосы Купавы и настороженно замерла.

– Как это так? Они пришли, потому что чуяли, что Варде ко мне ходит.

Купава подняла голову и села на постели, глядя Мавне в лицо.

– Нет. Может, Варде тоже, но я ходила на болота и просила вернуть… – Она покосилась на Раско и не стала произносить его имя вслух. – Кровь свою предложила взамен. Мне так старуха-райхи однажды посоветовала. И почуяли, видимо. Вот и стали настойчивее лезть в наши ворота. А дальше сама знаешь. Чародеи и твой побег. Но я ради тебя просила. Чтоб ты перестала быть такой застывшей. Чтоб вернули мне мою дорогую подружку – такой, какой я тебя люблю.

Купава шмыгнула носом и взяла Мавну за руку. Мавна не знала, что сказать – поэтому просто обняла Купаву.

– Дурочка ты у меня. Разве можно нежакам кровь показывать? Но они бы и без тебя пришли. Днём раньше, днём позже. Сама же видела, что потом закрутилось и сколько их везде стало. Но… спасибо, что волновалась.

У Мавны сдавило горло. Она догадывалась, конечно, что Купаве скучно с такой подругой, какой она стала в последний год. Но то, что она, оказывается, ходила на болота просить за Раско, тронуло до слёз.

Наленившись в кровати вдоволь, после полудня они ходили за едой. Мавна теперь избегала Царжу и её комнатушку, поэтому снадобья для Раско забирала Купава. А еду покупали в кабаке, благо ходить недалеко.

Но вечерами они втроём выходили в основную часть Озёрья, за пределы Чумной слободы, и долго шли к площади у озера. Раско креп с каждым днём и почти не уставал, наравне с подругами проделывал весь путь и даже не жаловался. У площади располагался настоящий городской торг, намного больше, чем в слободе у райхи. Торговля шла не особенно бойко, купцы не приезжали с новыми товарами, поэтому половина прилавков оставались пустыми. Зато тут всегда можно было подслушать разговоры или даже начать свой – если встретится подходящий собеседник.

Конечно, каждый раз, выходя в город, они надеялись услышать добрые вести. Что дозорные справились и упыри отошли от стен. Что чародеи освободили дороги и снова можно ездить между сёлами. Что битвы закончились и скоро всё станет по-прежнему, а все, кто сражался, вернутся домой живыми.

Но вестей не было. Небо за стенами светилось цветом спелых рябиновых ягод, и если бы не знать, что это зарево пожаров, то можно было бы залюбоваться. К запаху гари на улицах все уже почти привыкли и даже не морщили носы. Иногда среди прохожих встречались городские ратники в строгих красных кафтанах, и каждый раз Мавну так и подмывало подбежать и спросить: «Ну что же там?» Но она понимала: простой девчонке никто ничего не скажет, да и набежит толпа желающих послушать.

А ещё ей было очень страшно получить ответ, к которому она не готова.

Лишь в последний день они услышали, как несколько мужчин говорили, что упырей стало гораздо меньше и новые стаи не стягиваются по дорогам и вокруг города, а удельный князь прислал войска, и чародеям стало гораздо легче. Появилась надежда.

– Купишь мне яблоко в меду? – выпрашивал Раско.

Мавна с трудом оторвала взгляд от красного неба.

– Конечно.

Её всегда удивляло, что Озёрье не замерло, а продолжало жить. За стенами творилось что-то жуткое, а внутри города люди – правда, притихшие – ходили на торг, разговаривали, продавали яблоки и орехи, заглядывали в кабаки, пекли пироги и хлеб, варили сбитень и водили детей гулять на набережную.

Они купили по яблоку и сели на берег, выложенный серыми булыжниками. Прямо на камни, как сидели каждый вечер, не боясь испачкать платья или показаться глупыми. Мавна поняла, что она уже давно не волнуется о том, что о ней подумают другие. Она гуляла под руку с двумя мужчинами, убегала к ним в амбар, пила пиво с третьим и целовала первых двух у всех на глазах – и вспоминала те дни с теплом и нежностью. Если бы