Темные изумрудные волны - Федор Московцев

Андрей в ответ пожал плечами. Не дождавшись ответа, Роман сказал:

— Ты всё по невесте усыхаешь. Ну, уехала. Забудь, расслабься.

— Неохота. Состояние нестояния.

— Не узнаю тебя, Разгон. Ты какой-то не такой. Подумай, друг! Тебе сегодня в самый раз уехать со мной на турбазу. Фильдеперсовая турбаза и куча мартышек, будем зажигать, пока от трения фитиль не задымится.

— Не понимаю, почему сегодня?

— Еремеев тебя предупредил, ты дожидаешься, пока позвонит президент? Я на твоём месте уже давно бы скрылся в пампасах.

Андрей почувствовал холодок отчуждения. Трезор стал другим. Он что-то тщательно скрывал, Андрей уже ему нужен не как друг, а как компания, как собутыльник.

— Нет, сегодня я никуда не поеду.

Они дошли до фонтана «Дружба», и повернули в сторону Аллеи Героев. Дойдя до проезжей части, сели в машину.

— Ладно, сейчас поможешь мне приболать каких-нибудь тёлок, потом я отвезу тебя домой.

Машина тронулась с места. Управляя, Роман высматривал девушек. Выехав на пустынную улицу, где никого не встретить, он сказал:

— Завтра… Нет, завтра я буду откисать… Послезавтра поедем на одну фирму. Хорошенькое дельце.

— Что за фирма?

— По твоему профилю — фармацевтия. Прижмём её, войдем в состав учредителей, ты будешь всем рулить.

— Трезор! Может, хватит? Ты еле выпутался.

— Тут всё нормально будет. Каданников в курсе, прикроет.

— Может, ты сам как-нибудь?

— Сам не смогу. Там тонкая работа. Как раз для тебя.

— Да я… Наверное, я скоро уеду… насовсем.

— Куда, едрён-батон?! — проревел Роман, от неожиданности резко нажав на тормоз.

Потом поехал, снова набирая скорость.

Андрей объяснил, что собрался ехать к Кате в… Москву. Большой город, хорошие перспективы. Роман в ответ начал громко возмущаться: во-первых, что его друг теряет из-за бабы голову; во-вторых — в столице он — никто, и только здесь, у себя дома, в компании с друзьями, можно делать настоящие дела.

— Тут другой вопрос начинается: создан ли я «для настоящих дел»? — задумчиво проговорил Андрей, подумав о том, что никто из друзей не торопится взять его в дело. Предлагают левак, которым самим неохота заниматься. — Лучше всего с бабой, которую любишь, жить в лесу, в избе. Пошёл на охоту, а вечером вернулся. Она сварит похлёбку, и легли спать.

— Что за фильдеперсовая штучка, эта Катя. Почему все по ней так сохнут? Хоть ты? мне расскажи, у неё там что ли, лучше, чем у всех?

— Обожди, Трезор, не так быстро. С этого места поподробнее. Что значит «сохнут все»?

— Чего прикидываешься. Как будто сам не знаешь.

Андрею показалось, что тьма наползла на землю, и в зигзагах вспышек закружилось всё вокруг.

— Давай говори, я ничего не знаю.

— Да ладно, брось, все знают, ты не знаешь.

Андрей почувствовал себя самым обманутым из обманутых, над которым весь город смеётся и показывает пальцем, а он не понимает, почему.

— Слушай, средоточие знаний, ты мне расскажешь, или будешь стебаться всю дорогу?

Посмотрев на него, как смотрят на безнадёжных двоечников, Роман сказал:

— Пристегни трупоулавливатель.

Андрей посмотрел в окно — проезжали мимо милицейской машины — и пристегнул ремень безопасности.

— Это же Кондауровская мартышка… была, пока его не грохнули. Я думал, ты в курсе.

У Андрея запрыгали мушки перед глазами. «Мой несравненный папочка… Папик…», изумрудное ожерелье, «как его зовут… Кондауров?», «в Волгограде больше нечего делать».

«Она мне врала!» — чуть не закричал он. И крикнул бы, если б не головокружение и страшная слабость, ощущение, будто стекаешь с сидения на пол, и о твоём недавнем пребывании здесь свидетельствует лишь пристёгнутый ремень. Как будто издалека до него доносились слова:

— …До самого последнего… В тот вечер, когда его убили, она сидела с ним в казино. Сидят, пьют шампусик, милуются… Ты не кексуйся, все они такие. Сейчас найдём тебе дырку. Везде всё одинаково, мышечная трубка… Сортир есть в каждой библиотеке…

Так они ездили по городу. Роман всё высматривал девушек, Андрей был погружен в мрачные раздумья. Поехать на турбазу? Остаться, побыть одному? Дождаться Катиного звонка, разобраться с ней?

— Никого, блин, нету, — буркнул Роман. — Есть, кстати, понятные тётки на примете. Давай зацепим их. Тебе выкачу блондинку, она мне не дала, сам возьму её подружку.

— Раз не дала, значит, сразу мне.

— Она в твоем вкусе. Спортивная фигура, всё на месте.

— Небось, дура.

— Нормальная тётька. Она мне сделала алиби. Расписала следователю, как мы с ней кувыркались, — в тот самый день. Фантазёрка.

— Так она только алиби умеет делать?

— Она всё делает, друг.

Тут Андрею пришла в голову мысль. Он попросил проехаться по улице Мира. Они кружились вокруг дома номер одиннадцать, несколько раз заезжали во двор. Наконец, когда Роману надоело попусту кататься, и он собрался поехать за теми девушками, о которых говорил, Андрей увидел, кого искал.

— Э-э, Разгон, сразу видно, с гор спустился. Попроще не мог себе найти?

— Не понимаю, о чём ты.

— Тебя зарэжут, если не женишься.

— Да вплоть до этого.

— Ну, иди, поговори. Уже вижу, как вы проходите под сводом скрещенных шашек.

Андрей вышел навстречу девушке.

— Мариам, привет. А я тебя ищу.

— Мы гуляли с Ирой.

— А я катался с Ромой. Его недавно освобо… Выписали из больницы.

— У нас по микробиологии какая-то стервозина попалась. У тебя там нет знакомых? От этого микроскопа глаза болят. Давай завтра сходим в кино.

— Подожди, не так быстро.

Вернувшись к машине, Андрей сообщил, что остаётся. Недовольно фыркнув, Роман попрощался, сказав, что всё равно будет ждать на турбазе.

— Не забывай, что по тебе уже работают. Турбаза — не СИЗО, запомни, друг. Я не настаиваю, сам выбирай свою дорогу. Удачи. Приятных совокуплений.

Они вышли со двора и направились в горсад. Гуляли, сидели на лавочке, болтали о разных пустяках. Чем дальше, тем больше тревожные мысли одолевали его. Андрей смотрел на Мариам и думал о Кате.

«Катя! Моя Катя! Никто не затмит тебя! Бог мой, что я делаю?! Точно спятил. Домой, скорей домой! Она же сейчас будет звонить!»

И, проводив Мариам, он стремглав бросился к своему дому.

Отказавшись от ужина, он ходил по квартире, ни с кем не разговаривая, пугая домашних своим мрачным видом. Катя позвонила ровно в десять — как договаривались.

— Приветики! Ну, как дела, рассказывай.

— Привет. Трезора выпустили. В принципе, можно выезжать.

Она обрадовалась, что всё закончилось благополучно, рассказала, что вместе с мамой они подыскали квартиру, завтра туда переедут, и будут обустраиваться. С работой пока глухо, знакомые что-то буксуют, но «папусик» сделал им внушение, и в скором времени всё образуется.

— «Папусик»? А почему ты мне никогда не рассказывала про «папика»? Почему я узнаю об этой связи от других людей?

— Это что за наезд, ты там перегрелся на солнышке?

— Ерунда, главное, что у тебя там прохладно. Кондауров, знаешь такого, ты встречалась с ним, не так ли?

Она раздумывала не больше двух секунд, у него в ушах звенело: «…До самого последнего… Сидят, пьют шампусик, милуются…» Интересно, как она его звала — Витя, Витенька, дружочек?

— Ну, знаешь, ты как скажешь что-нибудь. Какой-то бред ревности. То был папин знакомый.

— Для половины города он был «знакомый», дело не в этом. Тут другой вопрос начинается. Что пользы в твоём обмане, если теперь я знаю то, чего не хотел знать? Я узнал то, чего не знал я один. Я не знал и не хотел знать, что ты принадлежала другому. Я и не спрашивал — из страха, что тебе не удастся солгать; я был осторожен, и случилось так, что какой-то болван, внезапно, грубо, в машине, открыл мне глаза, заставил меня узнать. Теперь я знаю, а ведь был счастлив, когда не знал, а просто сомневался. Ты любила его. Меня ты просто обманывала. Вот причина твоих депрессий.

— Ты сумасшедший! Слово, брошенное на ветер, привело тебя в такое состояние. Одно слово повергло тебя в отчаяние и безумие. Тебе что, мало доказательств любви, которые ты получил от меня? Это лето… наше с тобой лето, оно что, уже ничего не значит для тебя?! Как мне ещё убедить тебя, скажи! Почему нигде не сказано, как утешать ревнивцев?

— А что утешать… Ты была с ним.

— Говорю же, у меня не было никакой связи с ним. Это наш знакомый.

— Уже «наш», сейчас выяснится, что только твой.

— Я объясню тебе при встрече. Мама…

Зажав рукой трубку, Катя что-то сказала матери. Затем продолжила разговор.

— Приезжай, и мы поговорим. Будем говорить долго-долго… и я тебе всё расскажу. Когда ты выезжаешь?

У Андрея всё внутри кипело, ему хотелось ссоры, но он не знал, что говорить. Его мучило всё, что относилось к ней, но ускользало от него. Мучило, что она жила не им одним, и не ради него одного. Ему хотелось бы, чтобы она всецело была его, чтобы принадлежала ему и в прошлом.