Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

нас все происходит? Или ты думаешь, что тебе все принесут они сами на блюдечке с голубой каемочкой, а?» Но он заявил: «А вот это меня уже совершенно не касается. И брак этот от меня не зависел.

Это вина тех, кто обрабатывал пленку. И на будущее учти: никаких проб в подобной ситуации я устраивать не буду»… Ну и так далее, и в том же духе… А после того, как я его спросил еще раз: «Так, значит, ты действительно считаешь, что это не твое дело?» (а он пришел ко мне «поддавши», с какой-то потаскухой). И разошелся: «Все, Андрей, хватит! Больше я с вами не работаю! Только за границей!»… Причем я до сих пор помню его лицо, такое злобное, мелкое… лицо человека, обиженного на весь свет, что в нем гения не признают. Он, видите ли, «только за границей» будет работать! И столько в нем было убежденности в собственной непогрешимости, а ведь сколько он наляпал в этой картине! Не как оператор-постановщик, а как оператор-наставник, технический руководитель… Понимаешь меня, Глеб?.. Тогда-то я ему и ответил: «Ах, за границей ты хочешь работать? Тогда давай вставай и уходи отсюда». Причем он еще матерился при этой посторонней девке. Так что я его выгнал и просил больше не появляться. Тогда в Таллине мы снимали номер в гостинице, куда он позвонил на следующий день, делая вид, что ничего не помнит: «Андрей, я тебе, кажется, что-то вчера наговорил?», но я просил его больше мне не звонить и забыть, как меня зовут, – вот и все! «Так что можешь теперь ехать в Москву, можешь продолжать пить здесь, в Таллине, – дело твое, но, так или иначе, в работе мы с тобой больше не встретимся и руки я тебе больше не подам» – таков был финал. С тех пор я с ним больше не здороваюсь, потому что он поступил, как предатель. Так нельзя!

Лариса. Все усугублялось еще тем, что он затеял весь скандал перед девочкой, с которой он был…

Тарковский. Что ты?.. Как он гулял!.. Он гений! Что там Тарковский? Чего? Да разве дело в Тарковском?.. Словом, мне было очень жаль, но пришлось его выгнать, а тут явился еще один…

Лариса…еще один гений…

Тарковский. Наш «друг» Калашников, который невыносим вместе со своей женой…

Лариса. Калашников просто испугался, что он не справится с нашей картиной, с изобразительными задачами…

Тарковский. Да, он испугался, просто отказался от картины после съемок нескольких кадров. И тогда картину прикрыли до новых решений.

Ольга Суркова. Андрей, но ведь Калашников вам нравился очень, насколько я помню…

Тарковский. Ты знаешь, отснятый им материал был неплох… пожалуй, даже лучше, чем у Рерберга. Но материал был именно «НЕПЛОХИМ» – понимаешь? Калашников хороший профессионал. Но не более того. Это меня не устраивало: там было кое-что меня раздражавшее.

А ему не нравился мой стиль работы… Разошлись… Но зато работа с Княжинским, который снимал потом второго «Сталкера», пожалуй, лучшее время в моей профессиональной жизни, в общениях с оператором. Какое он солнышко! Какой это нежнейший, интеллигентнейший человек! Какой верный! Доверчивый! Для меня Княжинский просто идеальный оператор!

Панфилов. Ты с ним будешь работать в Москве?

Тарковский. Только!

Панфилов. Кроме талантов и профессионализма тебе, очевидно, импонируют в нем еще и человеческие качества. Иногда это, может быть, важнее всего остального – «остальное» может еще прийти…

Тарковский. Нет, Глеб, для меня в нем есть решающее качество: он ТВОРЧЕСКИЙ человек! Если он тебе поверил, то ему больше ничего не нужно, он разобьется ради тебя в лепешку. И считает вести себя таким образом за достоинство! Не то, что этот говнюк… Рерберг! Кстати, он уже никогда ничего путного не снимет. Он разучился снимать, потому что сам себя скушал. Как он чудовищно снял «Звездопад». А на «Зеркале» было время, когда он весь отдавался работе: верил, слушал, старался сделать все, чего от него хотели и ожидали… это очень важно! Он верил и искал, ночами не спал, но находил решение! Тогда у нас с ним было взаимное уважение. Я доверял ему, отдавая на откуп свою картину, а он доверял мне, то есть верил в мой замысел. Конечно, возникали и сомнения во время съемок, и у него, и у меня. Но мы вместе тогда находили какое-то третье решение…

Панфилов. Ау меня вот то же самое чувство с Калашниковым, понимаешь?

Тарковский. Очень может быть…

Панфилов. То же самое ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ чувство, о котором ты говорил. Я ему очень признателен!

Тарковский. Это необычайно важно! Как с женщиной, которая тебе нравится, и ты с ней живешь, как с женой…

Панфилов. Да. И ты счастлив!

Тарковский. Я понимаю тебя. Очень рад, и дай-то Бог! Но знаешь, что странно, Глеб? Впервые на «Сталкере» я почувствовал, что значит получать удовольствие от работы в кино… Я даже не думал…

Панфилов. Потому-то на «Сталкере» у вас возникло творческое родство с оператором…

Тарковский. Я, правда, не думал даже, что возможны такие отношения с оператором. Честное слово! Клянусь тебе! Вот как если бы моя жена убежала с другим, а я бился бы головой об стенку, катался в припадке по полу, а потом вдруг встретил бы какую-то случайную женщину и понял бы… И мы поженились, и я подумал: Боже мой, чего ж это я раньше с ней не жил, а все с предыдущей, а?.. Да просто не понимал ничего! Потрясающе!

Панфилов. Да, ребята, это так!

Тарковский. А вообще, как это все странно! Какая вся наша жизнь странная!

Лариса (уязвленная, с интимным намеком). Так что ничего не надо бояться, Андрей! Надо все менять!

Панфилов (продолжая тему с Тарковским). Нет, бояться, конечно, надо, это совершенно естественно. Но надо быть готовым к переменам.

Лариса. Конечно!

Тарковский. Нет, бояться потери, конечно, надо, нельзя не бояться – иначе потеряешь чувствительность. Если у тебя не будет чувства боли, то ты просто сгоришь…

Панфилов…погибнешь… Странно, нужна некоторая предохраняющая сила, иногда убивающая, но чаще всего предохраняющая…

Тарковский. Простите, но если в кровь впрыснуть слишком много адреналина…

Лариса. О-о-ох!

Тарковский. …То можно и помереть. Адреналин может предохранить, а может и инфаркт вызвать…

Панфилов…Может парализовать, может вызвать инфаркт – все что угодно…

Тарковский. Учтите, Лара, что при постоянных напряжениях и стрессах адреналин выбрасывается в кровь! Адреналин! Адреналин! (Через паузу.) Глеб, а что ты сейчас собираешься делать?

Панфилов. Ты знаешь, Андрей, что я собираюсь делать?.. Боюсь ужасно, а вместе с тем тянет, прямо-таки влечет… «Мать» Горького.

Некоторое замешательство и возгласы удивления.

Лариса. Когда ты сегодня утром мне об этом сказал, то я подумала, что речь идет об оригинальном сценарии. Я никак не могла подумать, что это Горький…

Панфилов. По мотивам… По мотивам, конечно, Горького. История эта