Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

рубят… И наконец нашему взору открывается огромное прекрасное дерево, точно плодами красиво усыпанное мужиками, а внизу еще два мудака, которые пилят это дерево…

Все хохочут.

Панфилов. А дальше я не буду рассказывать, вы лучше посмотрите. Это такая удивительная, добрая вещь, светлая, ужасно пронзительная, сделанная красивым, добрым молодым человеком… Он просто внешне очень хорош… Нежный такой, кроткий голубь, понимаешь? Тип инока: вот такие расписывали соборы… Он и художник, рисует замечательно. Удивительная персона… Иконописный лик…

Тарковский. Не обязательно, конечно, чтобы у него было лицо инока…

Панфилов. Но в данном случае это поразительным образом соединяется в одном человеке… Ты же понимаешь, как я далек от идеализации, но в данном случае просто все так совпало, так все природа создала и устроила. Ну, замечательный молодой человек!

Тарковский. А Саша Сокуров…

Панфилов. Сережу Овчарова я люблю, как сына. А что же ты не помог Сокурову?

Тарковский (глубоко вздыхая). А я тебе скажу, почему?

Панфилов. Именно потому, что любишь, как сына?..

Тарковский. Не-е-ет…

Панфилов. Ну, а в чем дело? Неужели нельзя было помочь?

Тарковский. Я ходил…

Лариса. Андрей помог ему…

Тарковский. …Я ходил к Ермашу. Разговаривал в обкоме в Ленинграде…

Панфилов. С кем?

Тарковский. Я скажу тебе… с заместителем Романова то ли по пропаганде, то ли по идеологии…

Панфилов (более осведомленный). Он один, секретарь-то! С каким секретарем?

Тарковский. С секретарем… ну, как его?..

Панфилов. Был Андреев. Потом он ушел…

Тарковский. Это было… А когда это было по времени, Лар?

Лариса. Мы были там прошлой зимой. Не этой зимой, а прошлой…

Тарковский. Нет-нет, позапрошлой!

Лариса. Ну как же, Андрей? Прошлой.

Тарковский. Да. Именно прошлой!

Лариса. Мы были прошлой зимой.

Тарковский. Да, да, да. В 82-м году? Да?

Панфилов. В 81-м, наверное?..

Тарковский. Погоди: наверное, в 81-м… Это было что-то накануне Нового года.

Лариса. А после Нового года мы были в Тбилиси…

Тарковский. Да, совершенно верно!

Лариса. Мы были в Ленинграде, а потом поехали в Тбилиси встречать Новый год.

Тарковский. Ну да, встречать Новый год. И там, Глеб, короче говоря, я сделал все, что от меня зависело. Но… Я должен тебе признаться, что Ермаш меня просто ненавидит!

Панфилов. Почему?

Тарковский. Я даже заметил, что мне опасно за кого-то ходатайствовать, пытаться помогать…

Суркова. Это имеет, увы, обратное действие…

Тарковский. Именно что – «обратное действие».

Суркова. Тарковский ведь для него не авторитет, а повод для неприятностей и склок.

Тарковский. По этому поводу была как-то сказана и много раз повторена одна летучая фраза… У меня есть один ученик – Баграт… Ну, как его?..

Суркова. Оганесян.

Тарковский. Ну да! Оганесян! Из Еревана! Который сделал «Осеннее солнце». Эта картина мне очень нравилась!

Суркова. «Дикий виноград»…

Тарковский. И «Дикий виноград» тоже… Именно тогда Ермашом была сказана крылатая фраза: «Хватит с нас одного Тарковского», с намеком на те проблемы, которые я ставлю перед начальством. Людям, которые мне нравятся, это начальство говорит, что выпендриваться, мол, хватит. Хотя сейчас появилась новая манера снимать, которая на самом деле не имеет никакого отношения к Тарковскому: это совершенно самобытные ребята, понимаешь? Но чтобы убить сразу двух зайцев, на них навешивают клеймо, вроде «последователя Тарковского». Ясно? Чтобы еще больше прояснить тебе отношение ко мне начальства и КОЛЛЕГ ТОЖЕ, я расскажу тебе историю семейную. У нас была проблема с нашей дочерью (дочерью Ларисы от первого брака Лялькой-Ольгой. – О.С.), которая захотела стать актрисой и учиться во ВГИКе. Честно говоря, я был против этой затеи, потому что не вижу в ней никаких способностей. Я этого не хотел. Но, тем не менее, поскольку она очень настаивала (по-моему, больше всего настаивала Лариса. – О.С.), то я попросил прослушать ее этого… Бондарчука. Он набирал курс.

Лариса. Ну, не «прослушать»: она сразу с первого тура прошла на третий!

Тарковский. То есть она сразу прошла на третий тур, пока это не зависело лично от Бондарчука и Скобцевой. Но как только они узнали, что Ольга имеет к нам отношение, а они не могли этого не знать, потому что я послал телеграмму Сергею…

Лариса. Это потом…

Тарковский. Неважно. Просто, когда я к нему обратился, как коллега к коллеге, то Ольгу сразу же отчислили.

Лариса. И мало того, они сказали, что не возьмут ее, хотя она им нравится, что она способная, красивая девочка…

Панфилов. А почему вы не обратились к Герасимову?

Тарковский. Господи, когда это все было?! Прошло уже столько лет…

Лариса. Прямо так и сказали; мы ее не возьмем!

Тарковский. Более того, они потом все вывернули еще таким образом, чтобы рассказывать повсюду, что не взяли к себе на курс дочку Тарковского, проявляя «принципиальность»…

Панфилов (не врубаясь в обычную Ларисину околесицу, наплетенную вокруг. – О.С.). Но о какой «принципиальности» может идти речь, если она им нравилась, как вы говорите…

Тарковский. Таким образом мне дали понять, что не желают иметь со мной никакого дела, что яблоко от яблони недалеко падает, и эта ягода моего, а не их поля…

Лариса. Да! Вот так!

Тарковский. Вот почему до сих пор я не смог помочь Сокурову. Он сделал потом еще документальный фильм о Шостаковиче. Я видел его в первом варианте, поскольку он просил меня специально приехать и посмотреть. Ну, что тебе сказать? Я не скажу, что это гениально, но есть трогательные, удивительные куски. Это монтажный фильм. Но пойти в прокат он не мог: там есть эпизод, где Жданов смонтирован с физкультурниками. Знаешь, были такие парады физкультурников? Они делают всяческие спортивно-военные упражнения, а Жданов на трибуне… Глеб! Это что-то!

Панфилов. Как же? Помню такие парады…

Тарковский. Ольга, а ты не можешь себе вообразить… В реакции Жданова есть и удовлетворение, и еще что-то… Я вообще много раз видел хронику Сталина. Недавно и здесь, в Италии, к годовщине его смерти была тоже показана длиннющая программа на два часа о Сталине и сталинизме. Но даже в ней не было этого кадра, хотя за всю свою жизнь я все-таки не видел столько, сколько было в ней показано. Глеб, есть такой кадр, один из портретов Сталина. Он только смотрит в этом кадре. Ради того, чтобы иметь возможность включить этот кадр, можно сделать двадцать фильмов. Глеб, этот взгляд без комментариев объясняет все! Можно слышать миллионы анекдотов о Сталине, рассказы очевидцев, читать Солженицына – но ничто не идет ни в какое сравнение с одним этим крупным планом, длиною в четыре с половиной метра. Пускай это не имеет прямого отношения к режиссуре, как таковой, но умение выбрать этот план многое говорит о достоинстве человека… Ты понимаешь меня? Отвлекаясь сейчас от Сокурова, я рассказываю тебе об одном кадре из фильма о Шостаковиче… Когда я впервые увидел этот взгляд Жданова, то прямо-таки содрогнулся… Слушай… На него страшно смотреть из 80-х годов, из просмотрового зала, спустя тридцать