Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

«Человек благородный…»

Человек благородный везде отщепенецДля своих соплеменников и соплеменниц,—

Он вином темно-красным их не угощаетИ неопытных девственниц не обольщает.

Наилучшая доля на свете — смиренье:Даже хлеб наш несытный — благое даренье

Рассыпается пеплом сгоревшая младость,И чертоги средь звезд человеку не в радость

На любовь я отвечу любовью по чести,Буду льстить, и любовь ослабеет от лести.

Завершается детство к пятнадцатилетью,К сорока увлеченья не кажутся сетью.

Ты навряд ли доволен одеждой простою,Но глупцом прослывешь без абаи{259} зимою.

Возрастает на этой земле каменистойЗащищенный шипами терновник душистый.

Нет еще окончанья Адамову роду,Но женитьбой свою не связал я свободу.

Амр зевает, и Халид{260} зевнул большеротый,Но меня миновала зараза зевоты.

Крылья знаний меня от людей отлучили,Я увидел, что люди — подобие пыли.

Опален мой камыш и подернут золою,И теперь я бессилен исправить былое.

Пред судьбою склоняется лев, не противясь,Держит страх куропатку степную, как привязь.

Радва{261} и не заметила воинств на склонах,А Куба{262} захлебнулась в походных знаменах.

Преступленье свершает отец, порождая —Все равно — мудреца иль правителя края;

Чем твой сын даровитей, тем выше преградаМежду вами, тем больше в душе его яда:

Тьмы загадок на сына обрушил ты разом,Над которыми тщетно терзается разум.

Днем и ночью писателей алчная стаяЗавывает, к обману людей призывая.

Смерть таится средь скал и в долинах просторныхИ на поиски жертв посылает дозорных.

Лев дрожит, если близко мечи зазвенели.Как судьбы не страшиться пугливой газели?

«Молюсь молитвой лицемера…»

Молюсь молитвой лицемера, прости, мой боже!Но лицемерие и вера — одно и то же.

Порою человек бывает приятен с виду,А слово молвив, заставляет глотать обиду.

Твердить без веры божье имя и лгать о боге —Нам с лицемерами такими не по дороге.

«Побольше скромности!..»

Побольше скромности! Я — людям не судья.Не покриви душой — себя судил бы я.

Когда нам, господи, забвенье ниспошлют,И мы в земле найдем последний свой приют?

Но не спешит душа из-под недвижных век:Вплоть до нетления страдает человек.

«За ночью день идет…»

За ночью день идет, и ночь сменяет день,Густеет злой судьбы губительная тень.

В могилах без числа почиют хаджарийцы{263}И Йемена цари — святые и убийцы.

Былым правителям давно потерян счет,А вот Египет — цел, и Аль-Ахса живет.

Будь проклята, земля! Пред нами ты в ответе.Исчадья подлости подлее всех на свете.

О горе, мать-земля! Поистине, самаТы наставляла нас, и лгут, что ты нема.

На что нам Сахр ибн Амр{264}, иссохший, как Сахара?Быть может, Аль-Ханса блуждает ланью старой.

Твой океан кипит. Плывущих по волнамТерзает сто страстей. Когда причалить нам?

И если ты, земля, когда-нибудь любила,То в гневе своего избранника губила.

Бьет ненависть в чело и валит с ног живых,И дикость кровь струит из вен отверстых их.

Да не смутит тебя ни вид их величавый,Ни власть мгновенная, ни блеск их дутой славы!

Не много радостей изведали они,И не по воле их пришли дурные дни.

«Когда присмотришься к живущим…»

Когда присмотришься к живущим на земле —Что человек, то нрав. Но все равны во зле.

И если на меня похожи дети Евы,То что вы стоите? Да пропадите все вы!

Как бейт с неправильным по метрике стихом,Как вздор, написанный неграмотным писцом,

Так ваша близость мне под жалкой вашей сенью.Пора недужный дух предать уединенью.

Хоть до Лива ар-Рамль ты, странник, не дошел,{265}Довольно, отойди! Засох древесный ствол,

И на висках твоих в напоминанье светаБелеет старости печальная примета,

И веки у тебя слезятся потому,Что жаль последних звезд, чуть брезжущих сквозь тьму.

«Отдай верблюда людям…»

Отдай верблюда людям по правилу мейсира{266},Молчи: твои созвучья — что звук пустой для мира.

Огню подобна юность; гляди же, чтоб недаромЗа днями дни сгорели, воспользуйся их жаром.

Мой уголь гасит стужа и проникает в кости,А я огонь раздую, скажу: «Погрейтесь, гости!»

Мой поздний собеседник, сдружившийся со мною,Последний жар засыпал остывшею золою.

«От взора свет бежит…»

От взора свет бежит. Сиянье меркнет. Вера —Вооружение лжеца и лицемера.

Ужель прольется дождь небесных благ для тех,Кто забывает стыд среди земных утех?

О, лживый мир! А мы не знали, что в мечетиБезгрешны все подряд, как маленькие дети!

О жалкая земля, обитель горя, плачь!Тебя хулил бедняк и посрамлял богач.

О вы, обман и ложь призвавшие в подмогу!Поистине, из вас никто не близок богу.

Когда бы по делам господь судил людей,Не мог бы избежать возмездия злодей.

А сколько на земле мы видели пророков,Пытавшихся спасти людей от их пороков,

И все они ушли, а наши беды — здесь,И ваш недужный дух не исцелен поднесь,

Так предопределил господь во дни твореньяСозданьям рук своих, лишенным разуменья.

«Восславим Аллаха…»

Восславим Аллаха, кормильца земли!Отвага и стыд от людей отошли.

Для щедрого сердца в смертельной болезниМогильный покой всех бальзамов полезней.

Опеку возьму я над опекуном —Душой, обитающей в теле моем.

И денно и нощно в толпе правоверныхИскал я молящихся нелицемерных.

Нашел я, что это бессмысленный скот,Который вслепую по жизни бредет.

А кто половчей, тот с повадкой пророкаВ гордыне великой вознесся высоко.

Посмотришь, одни — простецы и глупцы,Другие — обманщики и хитрецы.

Безропотность за благочестье сочли вы,Тогда и ослы ваши благочестивы,

Чесоточные, под ветрами степей,Они, безглагольные, вас не глупей.

Мы нищие души: то рвань, то заплаты…Но всех на поверку беднее богатый.

Мы смерть ненавидим и в жизнь влюблены,А радостью любящих обойдены.

При жизни мы верных друзей не встречали,По смерти мы внемлем притворной печали.

Познало бы солнце, что блещет впотьмах,Жалело бы о расточенных лучах.

«Мне улыбаются мои враги…»

Мне улыбаются мои враги, покаИх стрелы сердце мне язвят исподтишка.

Я избегаю их, и нам не будет встречи:Мы — буквы «за» и «заль» в словах арабской речи{267}

«Я горевал…»