Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

«Тебе, рыдающий…»

{256}

Тебе, рыдающий, не лучше ль терпеливоЖдать возвращения огня в твое огниво?

Тот, кто унынию подвержен в скорбный час,Способен лишь на то, чтоб слезы лить из глаз.

Но не жалейте слез над гробом Джаафара:Из жителей земли никто ему не пара.

Когда мы восхвалить достоинство хотим,Всего уместнее одно сравнить с другим.

Благоуханьем ренд{257} не стал бы славен прежде,Чем дерево кулям раскрыло листья в Неджде.

Неодинаково скорбит о друге друг —Один в минуты встреч, другой в часы разлук.

Блаженно спящая покоится зеница,Но устает, когда бессонницей томится.

Терзайся, если жизнь у гробовой плитыИ мог бы выкупить, да поскупился ты.

Звезда высокая, блуждающим в пустынеОн путь указывал — и закатился ныне.

Он ближе, чем рука — руке, и навсегдаОстанется теперь далеким, как звезда.

Рок, исполняющий жестокие угрозы,Испепеляющий обещанные розы,

Какой обновы ты не превратил в старье?Кто выжил, испытав нашествие твое?

Ты гордого орла хватаешь выше тучи,Ты дикого козла свергаешь с горной кручи.

И благородному и подлому — свой срок,Но смоет их равно могучий твой поток.

От знаний пользы нет, ум — тягостное бремя,Неразумение доходней в наше время,

И опыт жизненный к спасенью от невзгодВ уединение разумного зовет.

Но, как язычники кумирам рукотворным,Так сердце молится своим страстям тлетворным.

Приучен к бедствиям течением времен,Я радуюсь цепям, которым обречен.

Когда бы стоимость себе мы знали сами,Не похвалялся бы хозяин пред рабами.

Мы — деньги мелкие, мы — жалкая казна,Нас тратят, как хотят, дурные времена.

Вчерашний день еще совсем недавно прожит,Но выкормыш земли вернуть его не может.

Младенцу малому при тождестве могилУподобляется мудрец в расцвете сил.

И все равно теперь лежащему в могиле —Под брань иль похвалы его похоронили.

Когда приходит смерть, равно бессилен тот,Кто одинок, и тот, кто воинство ведет.

Потомка своего иль пращура хороним,Равно мы слезы льем, печалимся и стонем.

Зачем же у детей, рождая их на свет,Мы отымаем то, чего добился дед?

К почету следует идти дорогой правой,А мы наследственной довольствуемся славой.

Когда б врожденных свойств лишился человек.Богач в ничтожестве влачил бы жалкий век.

По маю месяцу скорбит душа людская,А нужен ей не май, а только розы мая.

Мы просим господа с небес, как благодать,Жизнь долголетнюю любимым ниспослать.

Нам сердце веселят влачащиеся годы,Хоть и сулят они обиды и невзгоды.

Кто человеку враг? Его душа и плоть.От воинов твоих избави нас, господь{258}!

Беда влюбленному от собственного пыла,Мечу булатному — от верного точила.

Те, что румянец щек от ласки берегли,Покорно падают в объятия земли

И терпят гнет ее, а мы и не успелиЗабыть их жалобу на тяжесть ожерелий.

О, если б жаждущий, склоняясь над ключом,Заране видел смерть, змеящуюся в нем!

Храбрец, чьей волею дорогами погониСтремились красные и вороные кони,

Муж, океан войны в испытанном седлеПересекавший вплавь на горестной земле,

Муж, для которого был как удар в лицоУдар, чуть тронувший его брони кольцо,

Могучий муж — в бою, и нет врага в округе,Способного копьем достичь его кольчуги.

Удары сыплются, растет их быстрый счет:Так счетчик-фокусник число к числу кладет.

В один кратчайший миг, а может быть, быстрееОн войско повернул десницею своею.

Но тут коварный рок спешит врагам помочьИ день блистательный преображает в ночь.

О брат погибшего под бурный гул сраженья!Пять сыновей его — порука утешенья.

Беда пришла к тебе терпенье вымогать;Не отдавай его, оно тебе под стать.

На бога уповай, затем что он, единый,Источник истинный отрады и кручины.

От смерти не уйдут и превратятся в прахКопье в чехле своем и меч в своих ножнах.

Кто и мечтать не мог при жизни о покое,Вкушает под землей забвение благое.

И как находит лев жилье в лесу густом,Так солнце истины да придет в каждый дом.

«Человек благородный…»

Человек благородный везде отщепенецДля своих соплеменников и соплеменниц,—

Он вином темно-красным их не угощаетИ неопытных девственниц не обольщает.

Наилучшая доля на свете — смиренье:Даже хлеб наш несытный — благое даренье

Рассыпается пеплом сгоревшая младость,И чертоги средь звезд человеку не в радость

На любовь я отвечу любовью по чести,Буду льстить, и любовь ослабеет от лести.

Завершается детство к пятнадцатилетью,К сорока увлеченья не кажутся сетью.

Ты навряд ли доволен одеждой простою,Но глупцом прослывешь без абаи{259} зимою.

Возрастает на этой земле каменистойЗащищенный шипами терновник душистый.

Нет еще окончанья Адамову роду,Но женитьбой свою не связал я свободу.

Амр зевает, и Халид{260} зевнул большеротый,Но меня миновала зараза зевоты.

Крылья знаний меня от людей отлучили,Я увидел, что люди — подобие пыли.

Опален мой камыш и подернут золою,И теперь я бессилен исправить былое.

Пред судьбою склоняется лев, не противясь,Держит страх куропатку степную, как привязь.

Радва{261} и не заметила воинств на склонах,А Куба{262} захлебнулась в походных знаменах.

Преступленье свершает отец, порождая —Все равно — мудреца иль правителя края;

Чем твой сын даровитей, тем выше преградаМежду вами, тем больше в душе его яда:

Тьмы загадок на сына обрушил ты разом,Над которыми тщетно терзается разум.

Днем и ночью писателей алчная стаяЗавывает, к обману людей призывая.

Смерть таится средь скал и в долинах просторныхИ на поиски жертв посылает дозорных.

Лев дрожит, если близко мечи зазвенели.Как судьбы не страшиться пугливой газели?

«Молюсь молитвой лицемера…»

Молюсь молитвой лицемера, прости, мой боже!Но лицемерие и вера — одно и то же.

Порою человек бывает приятен с виду,А слово молвив, заставляет глотать обиду.

Твердить без веры божье имя и лгать о боге —Нам с лицемерами такими не по дороге.

«Побольше скромности!..»

Побольше скромности! Я — людям не судья.Не покриви душой — себя судил бы я.

Когда нам, господи, забвенье ниспошлют,И мы в земле найдем последний свой приют?

Но не спешит душа из-под недвижных век:Вплоть до нетления страдает человек.

«За ночью день идет…»