Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

«Вот кошка возлежит…»

Вот кошка возлежит на шелковой подушке,Недвижен сонный взгляд, лишь вздрагивают ушки.

Но схватит в тот же миг добычу, если встретит,Хотя бы в облаках она ее заметит.

То нежится она, прильнув на грудь к невесте,То в зарослях густых кровавой ищет мести.

«Уж голуби, вкусив…»

Уж голуби, вкусив весну среди дерев,Из клюва в клюв несут ее хмельной напев.

Прочь воду! Дайте мне хотя б глоток одинТой влаги, что вскормил во тьме земли кувшин!

Пои меня вином пунцовым, как коралл,Зеленым, как смарагд, и желтым, как сандал,

Пурпурным, как рубин, и алым, как гранат,И нежно-золотым, как спелый виноград.

Абу Дулаф аль-Хазраджи

Перевод Б. Шидфар

{227}

«Излейтесь, кровавые слезы…»

Излейтесь, кровавые слезы, закройтесь, усталые веки,Не кровь потекла по жилам — текучего пламени реки.

Я вкус любви изведал, но всё не найду решенья,Не знаю — то сладкие муки иль горькие наслажденья.

«Утешься, — твердит мне разум, — любви не узнаешь рая,Погубит любовь чужбина, тобой, как мечом, играя».

Да, я как сухая ветка, чьи листья уносит ветер,Я знаю все радости, беды и все чудеса на свете.

К постам меня приучили скитанья и к разговеньям,Но славу отцов не забуду ни на одно мгновенье.

Хранители доблестей древних, в изгнанье сыны СасанаБродягами нищими стали, лишенными чести и сана.

Ведет нас судьбы немилость в чужие дальние страны,Как ветер горячий гонит в песчаной степи барханы.

Мы души свои закалили и в радостях и в горе,И мы — венец творенья на суше и на море.

В Египте и в Китае от нас откупиться рады,До дальнего Танжера проникли наши отряды.

Коль туго придется — не будем мы в том оставаться стане,Пред нами весь мир склонился, неверные и мусульмане.

Мы летом в горах, где прохлада, а зиму в низинах проводим,Мы нищие-попрошайки, но гордостью вас превосходим.

Кто спросит, тому я отвечу: у нас ремесло непростое,Но хлеба насущного ради ему научиться стоит:

На землю бросаться в корчах средь тех, кто в шелка одеты,На шее носить вериги и кожаные амулеты,

Выпрашивать миску похлебки и ползать за черствой коркой,Дрожать нагишом на рынках и клянчить подачки горькой.

По финику с каждой лавчонки и по грошу с динара —Мы данью купцов облагаем у каждого базара.

Мы лица в зелень красим настойкой чечевичной,Из-под повязки гноем течет желток яичный,

Лиловым соком ягод умелый спину метит —И жалость вызывают рубцы от жгучей плети.

Лопочет безъязыкий — на все ведь нужна сноровка!Он за щекою левой язык упрятал ловко.

Кричим мы на площади людной: «К оружью, вперед, на границу!»Но тихо мы будем ночью пожертвованным делиться.

Из братии доблестной нашей — и старец благообразный,Что мускусом в лавке торгует, душистой водицей разной,

Что бесноватых врачует плодами дикой ююбы,Умеет читать заклинанья и заговаривать зубы,

И слепые чтецы Корана, рассказчики древней былиО том, как израильтяне море переходили{228}.

Кто по дорогам бродит в монашеском одеянье,Кто, как паломник смиренный, просит на пропитанье,

Кто мясо вкушает украдкой во время поста Рамадана{229},Кто грубою власяницей спину стирает до раны,

Кто, плача, просит на выкуп жены и детишек милых,Что пленниками у румийцев томятся в краях постылых,

Кто, горб приделав тряпичный, постиг безделья науку,Кто кажет свою за кражу отрубленную руку,

А кто в пыли и навозе сидит у проезжей дорогиИ, видом своим устрашая, хватает прохожих за ноги.

Бесстрашные всадники наши на львов отважных похожи —С врага на скаку одежду сорвут они вместе с кожей.

У нас проходил науку кто, понаторевши в Торе,На людях ислам принимает и иудеев позорит,

Кто, будто чудом прозревший, снимает одежду монахаИ громогласно взывает: «Нет бога, кроме Аллаха»,

Из наших — слепец поддельный, что, веки намазав глиной,На кошельки подающих бросает взгляд соколиный,

Кто утром и после полудня сидит у мечетей соборныхИ проповедует слезно о грешниках непокорных,

Кто у дверей возглашает, когда ты сидишь за едою:«Пророк повелел нам делиться хлебом и водою!»,

Кто, страстно пороки бичуя, у лавок богатых кружит,Кто молит о горсточке углей, кричит: «Погибаю от стужи!»,

Астрологи и ворожеи, гадатели и гадалки,Что судьбы людские видят в песке и полете галки.

«Провидец! — вопит сообщник. — Нет равных мудрости этой!»Оплатит доверчивый дурень обман полновесной монетой.

И плоть от плоти нашей тот рифмоплет бездарный,Что чернь увеселяет на площади базарной.

Вопит на перекрестке шиит краснобородый:«Убит Хусейн{230}, о боже! Восплачьте, все народы!»

А рядом суннит правоверный славит халифа Османа{231},Они подстрекают на драку и лезут убитым в карманы.

Ловко приводят иснады{232} члены почтенного братства:Пением громким отметят дом, где таится богатство.

Рыдает бедняк: «Налетела грабителей алчная стая…»Тряпка, политая маслом, слезы страдальца питает.

Бесчисленны наши ремесла: слепец, поводырь, проповедникНемой, конокрад, попрошайка, и сейид{233} — пророка наследник

И нищий, владеющий троном ценой унижений безмерных, —Пленник Муизз ад-Даула — Муты, халиф правоверных{234}.

Аш-Шариф ар-Рады

Перевод А. Ибрагимова

{235}

«Поднесло утомленье мне…»

Поднесло утомленье мне чару напитка хмельного.Позабылся на миг, но терзаюсь бессонницей снова.

Веки ласково просят дремоту: «Зрачки притумань.Пусть померкнут они — словно звезды в рассветную рань»

Я знаю край…»

Я знаю край, пустынный край,где воздух нестерпимо я, туч,Где редко льется кровь дождяиз рассеченной глотки туч.

Когда бы, время, твой потокзубами удержать я мог,Когда бы мог низринуть властьтвоих предначертаний, рок,—

Туда бы я направил путьв притоке небывалых сил,—И, как стрелу, пустыне в грудья караван бы свой вонзил.

«Жизнь сказала: «Поженимся»…»

Жизнь сказала: «Поженимся?» Я отшатнулся в испуге:«Упаси меня бог от такой многомужней супруги!»

«О, лучше с волками…»

О, лучше с волками, о, лучше со львами,Но только, бесчестные твари, не с вами!

От вас, ненавистных, повеситься впору.Скорее сыщу в чужаках я опору.

Хвалы расточал вам, с улыбкой во взоре,—Зачем не забросил их в пенное море?

Глядишь, и на гребне высокого валаОно бы жемчужину мне даровало.

На вас я надеялся прежде, но нынеНадежды развеяны. В сердце — унынье.

Глаза вытираю, что полны слезами.Насмешки меня обжигают, как пламя.

У всех я в презренье, у всех я в опале,И славу мою на клочки растрепали.

«Приятели мне надоели…»